Под кустом акации, держась за ветку, стояла девочка в школьной форме и белом нарядном фартуке. Волосы туго зачесаны, огромный бант на голове как гигантская бабочка, и такой испуг на детском личике, что Софья невольно улыбнулась. На обороте надпись четким материнским почерком: "Сонечка. 1 сентября 1966 года. Первый раз в первый класс".

Глазастый котенок, напуганный улицей, незнакомыми запахами, чужими людьми, мечтает забиться в темный угол и замереть. Тот первый школьный день она не помнит. Зато хорошо помнит, как, сжимая теплую ладошку, вела Нину в детский сад. И когда заводила ее во дворик с малышами, радовалась, что освободилась от неуклюжей, спотыкающейся на ровном месте сестры, и бежала вприпрыжку в школу.

Взгляд задержался на двух шестерках, мелькнуло: зловещий знак, - и тут же одернула себя: "Стыдись, педагог, у цифр нет смысла".

- Посмотри, первая выставка Ивана.

Брат - подросток с пухлыми щеками и с ровно подстриженной челкой растеряно смотрел в объектив. Фоном были его картины.

Выставку "Уральские пейзажи художника Ивана Горбунова" Яков организовал в вестибюле Дворца культуры. Иногда забредали случайные посетители, привлеченные афишей у входа во Дворец. Но основными зрителями были те, кто приходил на спектакли народного театра. Сохранились школьные тетради в клетку с восхищенными отзывами. Брата даже кто-то сравнил с Рембрандтом, Яков смеялся до слез. Но была и критика: Алексей от станка, так он подписался, спрашивал: "Где ты, парень, подсмотрел такие деревья? Ты вроде не из тундры и не японец. Рисуй как есть и будет тебе слава".

Стволы сосен были изогнуты, будто росли в голой степи, где гулял ветер. Причудливо переплетенные корни походили на клубки ядовитых змей.

Брат, слегка заикаясь, пытался объяснять, что это танец деревьев, ведь они живые, им тоже хочется двигаться.

Допустим, с формой не совсем понятно, зато поэтично, но откуда он взял фиолетово-розовый цвет, если стволы испокон рисовали коричневыми. Даже взлохмаченные соцветия сирени у него были бело-розовыми. Как на белой девичьей коже пятнышки густой марганцовки, когда Нину искусали комары, и она расчесала до крови укусы.

Софья протестовала, сирень бывает или белой или сиреневой, может, лиловой, но не такой. Он подвел ее утром к цветущему кусту у подъезда, и она увидела, что в лучах солнца мелкие цветы были ярко белыми, а в тени - интенсивно-розовые, как на картине брата.

Солнечную сирень и сосны в отблесках закатного неба купили сразу. Софья расстроилась, Иван обещал сделать копии, но так и не сделал.

- Большие надежды подавал Ваня.

- Разве не оправдал?

- Не знаю, давно не видел его картин. Но не верю, что в деревне Прилопино его талант расцвел.

- А как же остров Гаити?

- Над гаитянами никто подобно нам, экспериментов со светлым будущим не ставил. Это был свободный мир для художника.

Она промолчала: тема могла затянуть надолго.

- А где старший Гольберг? Марго только он интересует.

- Нашел две фотографии, остальные Дуся забрала.

- Зачем?

- Сказала, что все принадлежит вдове артиста.

Что тут скажешь, с Дусей спорить бесполезно.

В гриме с темными полосами на щеках, густыми тенями на веках, кустистыми бровями Василий Гольберг походил на злодея из детской сказки.

- Он тут в роли Упыря?

- Ну, что ты, это Гамлет. Народный театр не мелочился, ставил только пьесы Шекспира.

- Таким Гамлетом только пугать детишек, такого не жаль убить.

Яков усмехнулся и протянул другую фотографию: без грима, почти подросток, с нежной улыбкой на по-женски пухлых губам, с бархатистым взглядом темных глаз он напоминал влюбленного Ромео. Она представила рядом с ним Дусю и вздрогнула.

- А вот Маша, ей тут четырнадцать.

С фотографии смотрела в упор дочь - подросток, дедовские пухлые губы и уши, огромные, вылезавшие из любой прически,

Большие уши для девочки катастрофа. Она сделала косметическую операцию на первом курсе мединститута.

Темные глаза, как у деда, но взгляд колючий. Даже в подростковом возрасте черты ее лица не складывались в романтический образ. Даже в детстве не хотела быть актрисой, только врачом и никем больше. Она была равнодушна и к театру и к живописи, и не проявляла интереса к литературе.

- Взгляни на это.

Редкий снимок: бородатый и почти лысый Яков на фоне портрета Декарта затягивался сигаретой в мундштуке. Был такой период, когда он сменил трубку на мундштук.

Лицо великого философа, живое, энергичное с грубыми чертами и взлохмаченными волосами до плеч, - напоминало предводителя восстания из школьного учебника истории.

- Ты тут на философа больше похож, чем сам Декарт. А еще, - она задумалась, - Да, да, Фрейд, копия, только симпатичнее и взгляд добрее.

- Разве? - удивился он и погрузился в созерцание себя.

Она стала перебирать фотографии.

- Что-то ищешь? - спросил он.

- Да, Григория, Марго показать, она обрадуется.

- Вот кто для вас, женщин, истинный философ, классический вариант, - усмехнулся Яков, - Есть только на одной. Наша первая встреча. Помнишь? Групповой портрет, вся компания собралась: Нина с Колей, ты, брат и Гришка.

Встречались в закутке при мастерской театра, где они отмечали девятый день после смерти Василия Гольберга. В тесном пространстве без окон помещались стол со стульями, кресло, тумбочка с электроплиткой у входа. Если кому-то надо выйти из-за стола, приходилось вставать всем.

На фотографии наголо остриженный Григорий, с боксерской шеей и мускулистыми руками, переплетенными на груди, повернулся к Софье и что-то говорит, ее лицо смазано. Рядом с ним брат, прислонился к стене, как всегда отстраненный. Чуть дальше Николай, симпатичный, в мелких кудряшках до бровей, Дуся делала ему химическую завивку. В углу в кресле Нина, держит спину, ей четырнадцать лет - возраст Джульетты, русые кудри до обнаженных плеч, белоснежное лицо, - она делала маски из яиц и меда, несколько капель лимона; светло-карие глаза кажутся темно-серыми, строгими, и губы без улыбки, - печальная, ведь ее Ромео похоронил отца Гамлета.

Яков достал из альбома фотографию:

- Вот, любопытный снимок: Василий с сыном. Они вдвоем читали стихи Блока, не помню, как спектакль назвали, то ли страницы из жизни поэта, то ли по следам великого, кажется, второе, я еще смеялся. Готовились в спешке, надо было выручать сына - балбеса, у него выходила за год двойка по русскому. Столько суеты, Кольке надо срочно что-то подыскивать, не выходить же на сцену в школьной форме. Костюмерша Зина, вот женщина, все могла! одела их в одинаковые костюмы, как хотел Василий. Он гордился сыном, вон какой, вымахал, пусть все смотрят, какой у него Колька. Качество не ахти, но разглядеть можно.

Худой и стройный Николай в кудрявом парике - одного роста с отцом, широкоплечим и величавым: король и принц. Оба в черных курточках со складчатыми рукавами и белыми воротниками в кружевной окантовке. Темные рейтузы обтягивали сильные ноги отца и тонкие - сына. Остроносые туфли на невысоких каблуках были одного размера.

- Ты бы, знаток литературы и истории, подсказал костюмерше Зине, что Блок жил не во времена Шекспира, мода была другая.

- Что поделаешь, реквизит театра рассчитан только на Шекспировские пьесы, - он внимательно посмотрел на нее, - Может, купить бутылку красного сухого из Аргентины? Ближайший алкомаркет еще работает.

Действительно, не мешало выпить, путешествие в прошлое лучше совершать не на трезвую голову.

Яков ушел, а она раскрыла альбом с Юрием Долгоруковым и наткнулась на большую фотографию пятилетнего сына с завитыми волосами и в бархатной курточке, - Дуся постаралась. Хотела повесить на стену, но не стала после того как Дуся внимательно изучила ее и пришла к заключению, что "Мишаня наш не в мать, не в отца, а в проезжего молодца".