- Еще один доктор философии, вы уж точно, читали Канта. Не стесняйтесь, в этом грех небольшой, бывает хуже, - Григорий грозил пальцем мужчине, зал хлопал.

Любой на кого укажет его палец, будет освистан: молодость всегда привлекательнее старости. Она пожалела, что пришла сюда.

Желтолицый мужчина, сделал вид, что его не услышал, сказывался лекторский опыт:

- Вы, насколько я помню, на защите поразили знаниями Декарта, цитировали наизусть целые страницы из его "Рассуждений о методе".

- Что вас не устраивает в Декарте? - перебил его Григорий.

- Вы правильно заметили, сейчас другое время на дворе.

- Вы только и умеете цитировать, потому что не способны мыслить.

- Кто мыслит, тот существует, что ж, я молчу, потому что меня нет. А все же почитайте Канта для расширения кругозора, рекомендую.

Григорий не успел ответить, раздался вопль, откуда-то из середины ряда, голос сорвался, захрипел, и Софья с трудом уловила слова:

- ...Полная безответственность, нельзя унижать, вы еще ответите, новое не значит лучшее, мы уже проходили кровавый террор.., - голос окончательно сорвался.

Григорий усмехнулся:

- Да тут собрались истерики.

Но зал не отреагировал, единение нарушилось, в наступившей тишине поднялся желтолицый мужчина и направился к выходу, за ним потянулись несколько человек пенсионного возраста или около того, включая "неуважаемого" профессора и невысокого седого старика: он шел шаркающей походкой и надрывно кашлял.

Григорий не смутился, подошел к краю сцены и стал всматриваться в лица зрителей.

- Ну, как, совки - бандерлоги, будем работать или по домам разойдемся? - хищник высматривал очередную жертву, увидел, спрыгнул со сцены и остановился возле худого мужчины, сидящего на приставном стуле в Софьином ряду, он мог быть и учителем, и рабочим. - Расскажите о себе, - приказал Григорий.

Мужчина поднялся:

- Я работаю строителем, платили кирпичами, теперь никак не платят.

- Такая работа - преступление против себя. Те, с кем вы живете, - соучастники.

- А кто не платит - кто он? По-вашему в прошлой жизни ничего хорошего не было?

Григорий подошел совсем близко, Софья поразилась, как он уверенно держался. Так держится тот, кто убежден в своей правоте. Но его правда ей недоступна.

- А что было хорошего? - он навис над мужчиной, держа руки в карманах.

- Ну, женился, ну, дочь родилась. Можно много вспомнить.

"Сейчас Гришка его размажет", - прошептал Яков.

Софья схватилась за подлокотники, как в набирающем высоту самолете. Григорий держал паузу.

- Вы еще работу вспомните, не забудьте зарплату и квартиру и пустые полки в продуктовых магазинах, - раздраженно произнесла женщина в вязаной кофте.

- Ну, жена, ну, дочь..., ну, я, лошадка, убогая, давай - давай, шевелись, по грязи, по разбитой дороге, ближе к кладбищу. Сам дойдешь? Или пристрелить? - Григорий резко повернулся к женщине в вязаной кофте, - Теперь с вами. Как вы раньше жили: шаг вправо, шаг влево, - расстрел. Теперь разрешено двигаться даже задом наперед. Было бы желание. Что выберете? Какую дорогу? А?

- Какую? - голос женщины изменился, стал спокойным, как под гипнозом, - думаю, свою. Но не ту, по какой шла.

- Запомните свои слова. Зал хлопает! - приказал профессор.

Он подходил к рядам, кому-то хлопали, кого-то освистывали, Софья не понимала, зачем все это. Решила, что он проводит недорогой сеанс психотерапии. Но ведь сеанса не заказывали, и люди стали разбегаться. После перерыва в зале осталось мало зрителей. Так мало, что она даже расстроилась, жалко Гришу. Но он, наоборот, повеселел, заулыбался:

- Мусор уплыл, теперь можно и поработать.

Накачанные молодцы внесли школьную доску и поставили на два стула со спинками.

- Подтягивайтесь, ближе, еще ближе, давайте все на сцену, - пригласил Григорий.

Первым поднялся и скорым шагом прошел на сцену высокий мужчина, в сером костюме, и заговорил преподавательским голосом:

- Я так понимаю, предлагается, прежде чем шагать в разные стороны, сначала подумать каждому, куда и зачем. И еще, насколько я понял из выступления уважаемого профессора, мы сейчас уже в другой стране. Вопрос: если мы - совки и бандерлоги, с какой стати в другой стране? Ведь страна - это мы. Вот если нас переселить в Англию и пригнать сюда англичан, согласен, да, другая страна.

- Я вас понял, - дружелюбно произнес Григорий, - страна это люди. Какие люди, такая страна. Но, увы, нам придется меняться, за нас уже никто не будет думать.

Послышался недовольный шепот: думать, все думать, а когда работать, - но быстро прекратился.

- Думать, не думать, а "существовать, значит мыслить", еще никто не отменял, - назидательным голосом высказался мужчина в сером костюме.

- Вы хотите сказать, что мы до сих пор не существовали? Нас не было? Кто же мы? - женщина в вязаной кофте грозила пальцем мужчине.

- Тело, значит, отменили? А я пропустил. Теперь главное - мысль? А любовь?

О, тот самый, строитель, остался и даже осмелился подать голос.

- Действительно, - кивнул Григорий, - прямую кишку, рот - анус, я бы оставил, больше ничего. Умные машины будут считывать ваши убогие мысли.

- Зачем кишки нужны? Если машина считает наши мысли, рот тоже не потребуется, - смелел мужчина.

Софья с Яковом отошли в сторону. Люди толпились вокруг Григория, и было непонятно, кто говорил. Наконец, всех заглушил высокий женский голос:

- Не уводите в сторону. Я о серьезном. Хочу уехать в другую страну, очень. Как будет возможность, уеду, не раздумывая.

- Нас нигде не ждут, - возразил кто-то.

- Дома мы тоже никому не нужны, - опять женщина.

- Навязывайте себя..., доказывайте, что нужны... - Григорий направился в сторону Якова и Софьи, толпа расступилась, остановился перед ними и в упор посмотрел на нее: - Здравствуй, Соня, я рад тебя видеть.

Все стали на нее смотреть, и она обрадовалась, что приоделась: небесный цвет костюма очень подходил к слегка загорелой коже. Загорела в мае, когда после уроков работала с детьми на пришкольном участке.

Григорий резко повернулся и направился к доске. Несколько человек быстрым шагом покинули зал. Яков прошептал ей на ухо: "Может, старый приятель вернет нам деньги. Были бы не лишними".

Накачанные молодцы внесли на сцену стулья и расставили в форме круга. Зрителей и двух десятков не осталось. Кроме Софьи - еще одна женщина. Шел третий час семинара.

Все расселись, Григорий улыбнулся ей:

- Начнем с Софьи Леонидовны.

- Давно пора, - проворчал Яков, - Софья у нас продвинутая, учительница в современном смысле.

Неуклюжая фраза повисла в воздухе. Григорий вскочил, изобразил танец бедрами, вскинул руки и задрал голову, что означало устремленность в будущее, неправда, она жила настоящим.

- Ладно, раз так, поделитесь с нами, как вам удалось быть всем довольной, - Григорий улыбался ей, и это было удивительно, как если бы солнце пробилось сквозь толстый слой вулканической пыли.

- Довольна ли я собой? Вряд ли, как учительница литературы, я не могу заставить учеников читать классику, - ничего умнее не пришло ей в голову, а ведь могла пококетничать, допустим: собой довольна, тобой не очень.

- Зачем? - он удивленно поднял брови.

- Что, зачем?

- Классику читать.

- По программе положено, - сказала женщина.

- А, - Григорий потерял к Софье интерес и обратился к сказавшей, - А вам зачем мой семинар?

- Я хочу английский выучить. У меня не получается.

- Лень?

- Да.

- Язык учите. Пригодится.

- Учить? Как просто.

Женщина впала в транс.

Наконец все закончилось, Григория окружили, а Софья с Яковом направились к выходу. Уже переходили дорогу на зеленый свет, а она все надеялась, что Григорий догонит их.