Советское обвинение представило суду стенографический отчет совещания Геринга с рейхсминистром оккупированных территорий, с представителями высшего военного командования и правительства, действовавшими на этих территориях. Этот отчет навсегда останется одним из важнейших документов, разоблачающих разбойничью суть нацизма.

Заявив, что Германия отныне владеет самыми лучшими и плодородными землями — от Атлантики до Волги и Кавказа и что страна за страной, одна богаче другой, завоевываются доблестными германскими войсками, Геринг добавил, что требует от своих соратников немедленно же начать грабить эти страны. Он так и говорил «грабить», не считая даже нужным отыскивать подходящий синоним.

«Раньше, — говорил он, — все было значительно проще. Тогда это называлось разбоем. Это соответствовало старой формуле — отнимать то, что завоевано. Теперь формулы стали гуманнее. Несмотря на это, я намереваюсь грабить, именно грабить и грабить эффективно».

И свою прямую директиву уполномоченным правительства и военачальникам он определяет в такой «изящной» форме:

«Вы должны быть как лягавые собаки. Там, где имеется еще кое-что, что может пригодиться нам, немцам, вы должны вынюхивать и отнимать. Одно должно быть молниеносно добыто со складов и доставлено сюда».

Геринг требует, чтобы все, что осталось на витринах французских магазинов, или в элеваторах, или на продуктовых складах оккупированных стран, было бы немедленно конфисковано и вывезено в Германию.

Рисуя перспективы этого всеевропейского грабежа и все больше распаляясь при этом, Геринг заявляет, что рейхскомиссары не должны считаться ни с голодом, ни даже с вымиранием ограбленных народов.

«В нашу задачу не входит содержание народа, который внутренне, конечно, против нас. Знайте, если из всех стран будет доноситься до нас ругань, мы будем знать, что вы действуете правильно».

Хладнокровно требуя грабить все подчистую, Геринг оговаривает полную обеспеченность самих грабителей. Этим будет подчеркнуто, что немцы — раса господ и что этой избранной расе все позволено.

«Я ничего не скажу вам, напротив, я обиделся бы на вас, если бы мы, например, в Париже не имели бы чудесных ресторанов, где мы, немцы, победители, могли бы всласть поесть. Но мне не доставляет удовольствия, чтобы туда шлялись французы. „Максим“[1] должен иметь лучшую кухню только для немецких офицеров и немцев, а отнюдь не для этих французов, на которых мне наплевать. Мы должны всюду иметь такие рестораны только для немцев. Французы таскаться туда не должны. Им такой еды не нужно».

Трудно верить, что рейхсмаршал, второй человек в большой, некогда культурной европейской стране с семидесятимиллионным населением, в стране, давшей миру великих ученых, поэтов, мыслителей, облекал директивы своим высшим военачальникам и гражданским чиновникам в подобного рода формулы. Но передо мной официальный перевод стенограммы совещания, подлинник, который представлен суду, и по этому переводу я воспроизвожу все эти детали.

Стенограмма эта, показывая нацистских заправил без маски, в то же время говорит и о трусости этих грабителей, животном ужасе, который испытывали они главным образом перед советскими партизанами. Итак, читаем стенограмму дальше.

Пока Геринг вел речь об ограблении Франции и стран Западной Европы, рейхскомиссары и военачальники с умилением внимали ему, но как только он заговорил о Советском Союзе, титулованные разбойники сразу заскулили, физиономии их вытянулись. Должно быть, почувствовав изменившуюся атмосферу, Геринг оживленно и весело начал рассказывать о богатствах Советского Союза:

«Господа, чтобы утешить ваши души и чтобы вы радостно смотрели на жизнь, должен рассказать о крае донских казаков».

И он с жаром повествует о том, как в оккупированных станицах солдаты обжираются маслом, медом, мясом, как они даже научились есть мясо, обмакивая его в сметану, а масло жрать целыми кусками даже без хлеба. Он вдохновенно рассказывает, как с Азовского и Каспийского морей пойдет в Германию икра, красная рыба и сколько пшеницы третья империя будет вывозить ежегодно из российских изобильных краев.

И вдруг мечты рейхсмаршала, по словесности своей вполне подходящие для пахана — вожака воровской шайки, прерывает голос некоего Лозе — имперского уполномоченного по ограблению Прибалтики и Белоруссии.

«Лозе. Действительно, господин рейхсмаршал, вы правы, урожаи там должны быть очень богатые… Но вряд ли урожай этот может быть убран и доставлен на склады, если теперь, наконец, не будет покончено с бандитскими и партизанским бесчинствами. Я три месяца кричу о помощи, но армия не может доставить мне войск… Не может ничего поделать с партизанами и рейхсфюрер СС.

Геринг. Но ведь это же в нашем глубоком тылу. Ваша оборона такая крепкая, неужели вы не можете обеспечить себе защиту от партизан?

Лозе. Это полностью исключено. Везде, даже значительно южнее Минска, убивают сельскохозяйственных комендантов. Уже имеются убитые комиссары. Гибнут чиновники. Невозможно нормально управлять Белоруссией и как следует эксплуатировать ее ресурсы и земли, если не будет покончено с партизанскими бесчинствами.

Розенберг(с места). Даю справку. Убито 1500 бургомистров, наших людей».

Совещание титулованных грабителей, начавшееся мечтами о вкусной жратве в лучших французских ресторанах, существующих только для немцев, сходит с рельсов, комкается. Лозе, рейхскомиссар Украины Кох, Розенберг и другие приближенные Гитлера — «люди с крепкими кулаками, которых не останавливают никакие принципы, когда надо кого-нибудь укокошить», безусловно, разделявшие мнение рейхсмаршала о том, что «нужно грабить, именно грабить», позабыв, что темой совещания как раз и является грабеж оккупированных стран, начинают говорить о борьбе с партизанами, об «этой гигантской опасности на Востоке». В их словах, бесстрастно зафиксированных стенографом, звучит животный страх перед народом, разжегшим в тылу немецких армий священный огонь партизанской войны.

И сейчас, когда война окончена, когда виновники ее, сидящие в этом зале, уже не гневаются на обращение «подсудимый», так приятно узнавать о том, что это жулье, беззастенчиво и безнаказанно грабившее Западную Европу, трепетало при одном упоминании о советских партизанах.

Слава, вечная слава вам, партизаны Отечественной войны!

По пути в Трибунал Курт наклонился ко мне и вполголоса спросил:

— Правда ли, что вчера на закрытом заседании генерал Руденко, выхватив пистолет, застрелил Германа Геринга? Мне говорили, что об этом сообщалось в американской газете…

В пресс-баре только и разговоров об этой заметке. Кто недоумевает, кто возмущается, кто хохочет. Ральф, которого я спросил, как могла появиться в печати такая дикая чушь, только пожал плечами: «Сенсейшен. Все для сенсейшен». Эрик бормотал: «Янки есть янки. Пора бы их знать». И привел смешную пословицу, бытующую, оказывается, в Англии: «Бойтесь быка спереди, лошадь — сзади, а американского корреспондента — со всех сторон».

Тем не менее задолго до начала заседания все уже находились в зале. Все было как обычно. Геринг сидел, закутав ноги солдатским одеялом. Руденко занимал прокурорскую трибуну. Речь продолжала идти о плане «Барбаросса», и все-таки «сенсейшен» сегодня была. Да какая! Из-за нее по всем помещениям суда минут десять зуммерила сигнализация, передавая тройные гудки, собирая прессу, разошедшуюся по барам, курилкам, коридору. Корреспонденты неслись на свои места, дожевывая на ходу сандвичи, стирая с губ пивную пену.

Представляя обвинения по плану «Барбаросса», Главный Советский Обвинитель зачитал и попросил суд приобщить к делу афидэвит, то есть письменное показание фельдмаршала Фридриха Паулюса, бывшего заместителя начальника генерального штаба в те дни, когда разрабатывался план «Барбаросса», человека, который, по его собственному признанию, принимал в этой разработке непосредственное участие.