Бело кивнул на работника.

— Спасибо, Жан, можешь идти, — сказал Мерсье.

Жан удалился со спокойной совестью.

— Извините, — сказал Бело, — что мы нагрянули к вам в неурочное время. Я — комиссар криминальной полиции. А это мой коллега, инспектор Блондель.

— Присаживайтесь, господа. У меня нет возражений, хотя обычно в этот час я кончаю свою писанину и ложусь спать. — Он сел за стол, заваленный бумагами. — По счастью, вы не из того отдела, откуда к нам обычно приходят. Чем могу быть полезен?

— Вы, вероятно, читали в газетах об убийстве, совершенном в последнее воскресенье в Нейи?

Мерсье принял подходящее к случаю выражение.

— О, да! Одна из моих клиенток, мадемуазель Сарразен. Ужасное преступление!

Бело вынул маленькую сумочку.

— У прислуги мы нашли вот это. — Он достал из сумочки музыкальную шкатулку. — Мадемуазель Сарразен получила это здесь в ночь с субботы на воскресенье.

— Мадемуазель Сарразен действительно была здесь в субботу по случаю торжественного открытия ресторана.

— Вы хорошо ее знали?

— Ну, так нельзя сказать. Она никогда не была постоянной клиенткой в моих ресторанах, приходила лишь время от времени. Но мы, хозяева ресторанов, имеем хорошую память на лица и фамилии. А такую красивую женщину, как мадемуазель Сарразен, трудно было не запомнить. — Он помолчал. — Вы, господин комиссар, видели ее мертвую. Вы не знали ее очарования, ее блеска. Говорят, что женщинам не идет быть умными. Она — лучший пример обратного.

— Вы ею восхищались? — спросил Бело.

— Насколько сильно, я понял только тогда, когда прочел известие о ее смерти.

— Вы бывали у нее?

— Никогда. В картотеке у меня был ее адрес, и все.

— Вы знаете людей, в обществе которых она тут появлялась?

— Она всегда приходила одна, — твердо ответил Мерсье.

— Вас это не удивляло?

— Господин комиссар, когда имеешь такой ресторан… — Мерсье вздохнул и пожал плечами.

— Я думал, что она, может быть, принимала участие в ваших делах и чувствовала тут себя как дома, — сказал Бело.

— Ничего подобного Я хочу подчеркнуть, что у меня вообще нет партнеров, если не считать поставщиков.

— Что же, в границах, установленных правом, вы вольны как угодно распределять свое имущество, — вежливо ответил Бело. — Однако вернемся к мадемуазель Сарразен. Я хотел бы затронуть деликатный момент, ставящий под сомнение ее любовь к одиночеству. У нее был жених, совсем еще мальчик…

Черные глаза господина Мерсье вспыхнули.

— Я что-то об этом слышал.

— Вы никогда не видели их вместе?

— Никогда. Те из моих клиентов, кто был с ней знаком, только и говорят, что об этом женихе. Его наличие потрясло всех не меньше, чем убийство. Следует задуматься, не является ли этот «жених» просто… как бы сказать помягче… фантазером? Вы говорили о ее любви к одиночеству. Надо сказать, что мадемуазель Сарразен также любила завязывать новые знакомства.

— В субботу она доказала это, покинув свой столик и подсев к другому. Она производила впечатление оживленной.

— Среди посетителей был ваш коллега, — сказал Мерсье.

— Несмотря на это, мы не знаем, к кому подсела мадемуазель Сарразен.

— К сожалению, я тоже не знаю. Я редко бываю в зале с клиентами. Я расспрошу своего метрдотеля. Зная номер столика, я найду по крайней мере фамилии тех, кто его зарезервировал. Но придется с этим подождать до восьми вечера. Эрнест живет на улице Воскрессон, и у него нет телефона. Я позвоню вам и передам информацию.

— Не беспокойтесь, я сам приду, к восьми, — сказал Бело, вставая. Блондель тоже поднялся. — Может, он скажет еще что-нибудь, что будет для нас любопытно. А пока не могли бы вы дать список клиентов, посетивших ваш ресторан в субботу?

— Охотно.

Список лежал на столе. Бело поблагодарил Мерсье.

— Последний вопрос, — сказал он. — Не казалась ли мадемуазель Сарразен в тот вечер чем-то озабоченной или опечаленной?

— Нет, определенно нет, господин комиссар.

Мерсье проводил Бело и Блонделя до самого порога ресторана. Жан как раз закончил расставлять столы по местам.

— Я всегда полностью в вашем распоряжении. Буду искренне рад, если убийца жизнью заплатит за свое злодеяние, — сказал Мерсье, крепко пожимая Бело руку.

— Не оглядывайся, — сказал Бело Блонделю. — Может быть, он еще стоит в дверях и смотрит на нас.

— Я совершенно опешил, — произнес Блондель. — Конечно, тут может быть потрясающее стечение обстоятельств.

— Конечно. Двойник мог быть и у Христа. Если бы не усики, это был бы вылитый барон-мошенник из Спрингфильда и Ричмонда. К тому же этот субъект боек на язык.

— Это американец!

— Ты поддаешься внушению Жан-Марка!

Блондель второй раз опешил.

— Мне казалось, шеф, что вы ему верите…

— Возможно, он говорит правду. Но, с другой стороны, что ему мешало ухватиться за описание, которое мы ему вчера прочли? Я верю в существование человека, подменившего чемоданы. Однако очень возможно, что юный мошенник решил отомстить сообщнику, считая его причиной собственных несчастий, и указал на него как на таинственного незнакомца, подсунувшего ему «кровавый чемоданчик».

— Вы думаете, трио проходимцев — Сарразен, Жан-Марк и Мерсье — на самом деле квартет? — спросил Блондель, сбитый с толку.

— Возможно, американец не занимался фальшивым Ван Гогом и имел дело только с Сарразен и Жан-Марком, а о делах, связывающих их с Мерсье, и не подозревал.

— Вы в самом деле считаете, что…

— Я просто этого не исключаю. Возвращайся к ресторану и не спускай глаз с главного и черного входов. Я позвоню из ближайшего автомата, чтобы тебя поскорее сменили. Если он куда-нибудь отправится, ступай за ним. Когда тебя сменят, поброди тут еще немного. Присмотрись тут к его машине — это важно. Я свяжусь с паспортным бюро, пусть проверят данные этого красавца, а потом поскачу в Нейи. Шеф, верно, уже там.

— А мы не можем его сразу арестовать? Художник сидит, торговец составил бы ему компанию, и у нас был бы комплект.

— Сначала мне надо собрать информацию о той барышне, которая все это заварила.

Господа, собравшиеся в двух салонах на улице де ла Ферм, вполне могли сойти за ближайших родственников покойной. Одетые в черное, угрюмые, они обменивались неприязненными взглядами, как это часто бывает среди наследников перед оглашением завещания, а Мальбранш вполне подходил для роли нотариуса. Действительность, однако, была ненамного веселее. Каждый из этих признанных специалистов боялся услышать траурный марш над гробом своей репутации. Из утренних газет они узнали о фальсификатах Ван Гога, принадлежащих — трудно поверить — кисти жениха мадемуазель Сарразен. Фальсификаты расползлись по всему свету. А письменные свидетельства подлинности произведений? Их выдавал кто-то из них. Если известная собирательница картин решилась на преступление, ей ничего не стоило злоупотребить их доверием. Каждый из них напрягал память, но, не вспомнив ничего утешительного, молил Бога о том, чтобы этот проходимец подделывал не только Ван Гога, но и Ренуара, Сезанна, Моне — кого угодно, лишь бы подпись оплачивалась как должно. Бело вошел как раз в тот момент, когда Мальбранш спрашивал, сколько, по их мнению, может стоить картина Ван Гога таких-то и таких-то размеров. Все единогласно заявили, что два миллиона. «Значит, десять картин — это двадцать миллионов, — подумал Бело, — а если Жан-Марк нарисовал больше, чем сказал, то вообще Бог знает сколько. В чей карман попали эти деньги?»

— Мы просили вас, господа, собраться, чтобы вы подтвердили подлинность всех без исключения картин, которые мы видим здесь, — сказал Мальбранш. — В полицию в разных странах мира поступают жалобы сродни той, которая опубликована в утренних газетах. Мы должны иметь уверенность, что знаменитая коллекция не содержит фальшивок домашнего изготовления. На сегодня нам более нечего вам сообщить.