— Скорее, недосказанности. Он рассказывал нам обо всем: о своей учебе, о работе, о невесте. А тут мы вдруг узнаем из газеты, что она была на двенадцать лет старше его! Вот так невеста! Через пять лет ей стукнуло бы столько, сколько сейчас госпоже Беда! С другой стороны, тугой кошелек — лучшее средство от морщин. Ясно одно — что-то за этим кроется, и я бы не хотел быть на вашем месте.
— Как он провел воскресенье?
— Не имею понятия!
— В котором часу он ушел?
— Понимаете ли, господин комиссар, у нас маленькая гостиница, мы знаем всех постояльцев, различаем даже их шаги. Они сами вешают ключи на щиток. Ухо привыкает, и уже перестаешь обращать внимание. Короче, я и не заметил, когда именно он ушел.
— А в каком часу вы его видели в воскресенье?
— Ближе к вечеру. Двери его номера были приоткрыты. Он упаковывал вещи. Я предложил ему помощь, но он был не в настроении и отказался. От него слегка попахивало спиртным.
— Он выпивал?
— О нет, никогда. Настоящий святоша, честное слово.
— А гости у него бывали?
— Тоже никогда. Но в Латинском квартале и на Монпарнасе полно местечек для тайных свиданий, даже если ты не пьешь. Вместо того чтобы беспокоить нас — я имею в виду полицию нравов, — лучше иногда заглядывать туда.
— Они это делают, господин Беда.
— Слишком редко. По-моему, он — обыкновенный альфонс. Немолодая женщина с такими деньгами… Бедняжка!
— Когда он решил навестить семью?
— Неделю назад или больше. Говорил, что иначе его бабушка сама приедет в Париж, а этого он боялся смертельно. Он хотел сказать ей, что в ближайшее время будет свадьба, и заверить, что все это серьезно. А если так, то почему он не хотел принять ее здесь, у своей невесты?
— Вы спрашивали его об этом?
— Господин комиссар, наш клиент — наш хозяин. Я не вмешиваюсь в личные дела постояльцев. Но это не значит, что я не умею думать!
— Выезжая, он оставил у вас какие-нибудь вещи?
— Свои картины.
— Пойдемте взглянем на них. А потом уговоримся о встрече.
Бело встал.
При последних словах господин Беда насторожился.
— О встрече?
— Ваши показания насчет чемоданов имеют огромное значение.
— Почему, господин комиссар?
— Вы предложили Жан-Марку посторожить его чемоданы, пока он будет ловить такси на Сен-Жермен-Де-Пре…
— Только из вежливости!
— Не сомневаюсь. Вы помните, как они выглядели?
— Что за вопрос! Два чемодана не так трудно запомнить.
— Тогда, пожалуйста, придите вечером на Кэ-дез-Орфевр, вам покажут один чемоданчик…
Господин Беда помрачнел.
— Кровавый чемоданчик?
— Вот именно. Если вы опознаете в нем собственность Жан-Марка, то ложность версии с американцем будет доказана. А если вы найдете, что его чемодан был больше или меньше…
Бело прервался. Господин Беда уставился на свои ботинки.
— Это совсем другое дело. Слух у меня прекрасный, а вот зрение… Понимаете, он сам вынес свои чемоданы, сам поставил их за дверями. Я ни в руках их не держал, ни присматривался к ним… Мне очень жаль…
VIII
Блондель совершает открытие
1
Часы показывали четыре.
Бело слушал, как Пикар допрашивает Жан-Марка. Тот походил на побитого пса. Пикар не любил таких псов. Ему по вкусу были только настоящие, особенно собака его дочери, фокстерьер Гектор, живой и веселый, полная противоположность тому забитому существу, которое уже четверть часа сидело перед ним и о котором у него сложилось определенное мнение. Пикар так грохнул кулаком по столу, что Жан-Марк подскочил.
— Не повторяйте каждый мой вопрос, господин Берже! Не тяните время! Вам это ничего не даст.
«Господин Берже» взял себя в руки и, хоть взгляд его выражал ужас, заговорил вполне внятно:
— Я не могу вас понять. Вы поступаете со мной так же, как в лионской полиции. Почему? Отчего вы все время заставляете меня рассказывать о себе, вместо того чтобы спрашивать о чем-то, что поможет вам найти убийцу? Вы обвиняете меня в том, что я скрыл от семьи свой разрыв с Пижоном? А вы видели молодых людей, которые ничего бы не скрывали от родных, особенно от такой бабушки, как моя? Или таких, которые бы никогда не пробовали облегчить себе жизнь ценой незначительного отступления от правды?
— Незначительного! — буркнул Пикар. — В декабре вы сказали сторожу в Академии, что возвращаетесь в Лион. Господину Пижону — что вам подвернулась хорошая работа. А между тем в Лион вы не вернулись, и что это за хорошая работа, вы вряд ли сможете мне ответить.
— Смогу, господин комиссар. Что касается работы, то ее не было вообще, и в Лион я не собирался возвращаться. Я сказал сторожу первое, что пришло мне в голову и что было бы логично для студента-провинциала. Господину Пижону я сказал так, потому что это льстило моему тщеславию. Не мог же я заявить ему, что мы с мадемуазель Сарразен полюбили друг друга с первого взгляда и что она заявила мне: «Я не хочу, чтобы ты работал. Мне нужно всегда иметь тебя поблизости!»
— Видимо, желание быть в вашем обществе у нее прошло, раз вы собрались в Лион?
— Напротив! — возмущенно воскликнул Жан-Марк. — Я который раз повторяю, что поехал в Лион предупредить семью о предстоящей свадьбе! Именно поэтому все и случилось! Кто-то не хотел нашего брака!
— Кто? — крикнул Пикар еще громче.
— Откуда мне знать! Вероятно, этот американец или неаполитанец, этот бандит, этот подлец!
— Ага, — сказал Пикар, беря сигарету из портсигара, — знаменитый американец со своим чемоданчиком. Ангел, который вас спас, и демон, который вас погубил! Вы его, конечно, не знаете. Если бы знали, он не смог бы соткать вокруг вас своей паутины. Но вы, должно быть, разговаривали с мадемуазель Сарразен о людях, которых она знала? Вы ставили нам в вину, что мы не просим вас о сотрудничестве. Я намерен исправить эту ошибку. Рассказывайте!
Жак-Марк вдруг почувствовал полное свое бессилие и скорчился в кресле.
— Конечно, мы разговаривали, — наконец произнес он! — О торговцах картинами, о людях, имеющих то или иное отношение к искусству…
— Ну ладно, — несколько приветливее сказал Пикар. — Поищем среди них. Торговец картинами… Почему нет?
— Мадемуазель Сарразен никем не интересовалась.
— Только вами. Но она сама, не будучи заинтересована, могла интересовать кого-то, верно? Красивая, богатая… Вам никогда не приходилось слышать от нее: «Ах, этот икс или игрек! Как он мне докучает!»? Что-нибудь в этом роде? Вечером, у камина? Вы говорили ей о мадемуазель Шенелон…
— Я? — Жан-Марк вдруг оживился. — Это неправда. Я подарил мадемуазель Сарразен кольцо, предназначенное для Огюсты, но никогда о ней не говорил!
— Ох, — сказал Пикар страдальчески и заламывая руки, — вы снова незначительно отступаете от правды! Трюфло! Пригласите мадемуазель Шенелон.
Жан-Марк втянул голову в плечи.
— Слушаюсь, — ответил Трюфло.
В этот самый момент зазвонил телефон. Трюфло поднял трубку и передал ее Бело.
— Просят вас, — сказал он.
Бело взял одну трубку, а Пикар вторую, чтобы принимать участие в разговоре.
— Я у мадемуазель Шенелон, — раздался голос Симона. — Мне пришлось выломать двери. Она отравилась какими-то таблетками. Я вызвал «скорую помощь».
— В каком она состоянии? — спросил Бело.
— Похоже на летаргию. На столе лежит записка. Я ее прочитал: «Простите за все. Пусть меня простит Жан-Марк».
2
Бело и Пикар прибыли в госпиталь Кошен одновременно со «скорой помощью». Симон, сидевший рядом с шофером, увидел их и покрутил головой — справа налево и слева направо.
— Что это значит? — спросил Пикар у Бело. — Дела плохи?
— У нас есть надежда.
Пикар подмигнул ему.
— Я знаю, о чем ты думаешь. А если это так, то, во-первых, Жан-Марк не убийца, а во-вторых, дело можно закрывать.
— У нас есть надежда! — повторил Бело.
