Бывало, цепляли коньки — «снегурки» и вычерчивали зигзаги на льду, пока он был ещё крепким.

Часто слушали ламповый приёмник. И, конечно же, читали вслух! Герои Жюля Верна и Стивенсона, Хаггарда и Джека Лондона, Каверина и Беляева и других писателей стали нашими друзьями!

С помощью Оксаны я рассмотрела старинный дом, принадлежавший с давних времён Острожским.

Однажды она открыла тяжёлый бархатный альбом с семейными фотографиями. По словам Оксаны, отец и мать их поначалу жили в городе и имели там большой дом, доставшийся им от купца Острожского, их деда. Но в первые годы советской власти их уплотнили. В доме поселили семьи рабочих местного машиностроительного завода.

Спасало семью Острожских от полного выселения и ссылки то, что сын их Алексей, отец Оксаны и Вадима, будучи кадровым офицером, пошёл служить в Красную Армию. В жёны он взял миловидную девушку из простой семьи железнодорожного обходчика, и Антонина была ему хорошей супругой, мужественно и стойко мотавшаяся с ним по фронтам и гарнизонам. Но рана, полученная Алексеем Острожским в бою, время от времени напоминала о себе.

Демобилизовавшись из армии в сложные тридцатые годы, когда в среде военных проходили репрессии, полковник Острожский уехал на хутор Орехово-Ванильное и жил там, в то время, как его супруга Антонина пока оставалась в городе Изумрудные Росы. Нужно было помогать детям, которые в ту пору учились: Вадим — на военного юриста, а Оксана — в музыкальном училище, где была потом оставлена на преподавательскую работу. Как только дети более — менее стали на ноги, Антонина уехала к болевшему мужу.

— В годы учёбы я познакомилась с хорошим парнем Костей Кошечкиным, — рассказывала Оксана. — Он был добрым и весёлым, и, казалось, никогда не знал, что такое грусть. Работал он акробатом в цирке. В тридцать четвёртом мы поженились. В следующем году родился наш Димка. Сначала мы мыкались по разным квартирам. Иногда трудно было — цирк на гастролях, я еду с мужем… Но все эти трудности мы как-то легко и весело переносили — молодые были! Но с маленьким ребёнком тоже особо не поездишь. А тут в тридцать девятом умирает мой отец. Измучился он — много и долго болел от ран, полученных в боях. Нас зовёт к себе мать: «Приезжайте в Орехово-Ванильное. Я тут одна, на выселках, не справляюсь с хозяйством». Действительно, она жила там одна в большом доме с домработницей Клавой. В это время Орехово — Ванильное уже было частью совхоза, расположенного недалече отсюда. Там была школа и нужна была учительница музыки. А Костю обещали учителем физподготовки взять. Не успели мы перебраться, как грянула война, будь она неладна… Ну, Костя сразу в Росы, в военкомат пошёл. Добровольцем на фронт. Поначалу от него письма приходили, знаете, такие треугольные, и эти весточки так радовали нас! А потом — тишина… Мы очень переживали, просили Вадима, чтобы он узнал по своей линии хоть что — нибудь о Косте. А тут на него — похоронка. Погиб смертью храбрых, спасая своего командира. А потом Вадим и статью привёз из газеты. Так и называется «Спасая командира». И приказ о присвоении Константину Кошечкину звания Героя.

Оксана открыла маленькое бюро и достала вырезку из газеты. На ней фото человека в форме. Губы сложились едва видимой улыбкой, и глаза добрые и тёплые…

— А как же ваша мама?

— Мать пожила ещё, всё худела и болела, но успевала нам помогать по хозяйству. А в декабре прошлого года её не стало…

— Похоронили здесь?

— Да, здесь есть неподалёку, ближе к лесу, маленькое кладбище. Вадим хотел где-то батюшку найти и привезти, да вот, не успел, не получилось…

— А как же сам Вадим? Как сложилась его судьба?

— У Вадима была непростая жизнь. Его брак, очень ранний, быстро дал трещину. Он остался один, мучился, клялся, что никогда не женится. В начале войны был направлен на работу в милицию. Ну, что же, он партийный, пошёл туда, где нужнее… Вот и теперь служит там, нам помогает, как может. Работа у него тоже страшная и опасная, считай — тот же фронт. Бандюг ловит, как-то раз и ножом ранен был, да вот оправился, слава богу!

Так рассказывала Оксана, в волнении теребя в руке платочек, смахнув блеснувшую слезинку.

***

В один из дней мне довелось совершать уборку в нежилой пыльной комнате со сводчатым потолком, обитой деревянными панелями. Когда-то в ней жили родители Оксаны.

В помещении было полутемно, потому что ставни одного окна были закрыты. Пахло залежалыми тканями, старым лакированным деревом, картоном и мышами.

Когда я открыла ставни окна и осветила комнату, то заметила красивые шкафы из вишнёвого дерева, роскошное трюмо, а главное — целую галерею картин, из которых преобладали портреты. Одна картина мне показалось смутно знакомой.

Я осветила её. И моя рука дрогнула, едва не выронив свечу: на меня смотрела девушка с кувшином — та самая картина, которая висела в комнате у Максима! Ах, почему я такая нелюбопытная, почему не расспросила Максима, откуда картина и кто её автор. Но, я же знакома с женщиной на картине! Как её зовут?

У меня перед глазами возник мой визит в прошлый век, сразу вспомнились Захар Романович, Софья… Ну да, точно, Софья! Но как её фамилия?

Находясь под сильным впечатлением, я почти бегом устремилась к Оксане. Она как раз пришла со двора на кухню и принялась под рукомойником мыть руки.

— Оксана, там, в зале, картины интересные. Кто у вас их собирал? — спросила я в волнении.

— Да ещё бабушка собирала, а потом и родители что-то покупали, обменивали. А что? — сказала она, вытирая руки полотенцем.

— Да вот одна картина заинтересовала. На ней молодая женщина в комнате с кувшином.

— А, «Девушка с кувшином». Да это же портрет моей бабушки Софьи, — улыбнулась Оксана. — А что? Вам знакома эта работа?

Ошарашенная, я кивнула.

— Дело в том, что такое же полотно висело в доме у Максима… По крайней мере, очень похожее.

Оксана пошла вместе со мной в старую комнату.

— Да, эта картина давно у нас. Мы смотрим и любуемся, какая у нас красивая бабушка была. Может у вашего Максима была копия?

— Оксана, а кто автор этой картины?

Оксана пожала плечами:

— Вот этого я вам не скажу. Картина у нас давно, как-то по малолетству и по неопытности мы не поинтересовались.

Помолчав, Оксана тяжело вздохнула, села в зачехлённое кресло и продолжила:

— Знаете, времена — то какие были. Старое старались забыть, выкинуть из памяти. Мы никогда прилюдно не говорили о том, что происходим из купеческого рода. К тому же, отец и Вадим ещё и партийные… Ну, а картины как свезли сюда, так они тут и висят… Был ещё портрет деда, купца Елисея Острожского, да куда-то он пропал, то ли испортился, то ли отец куда спрятал его… А бабушка Софья вот осталась…

— Скажите, Оксана, а как сложилась судьба Софьи? — спросила я, в волнении хрустя пальцами.

— Да сразу после революции она и померла. В девятнадцатом году, кажется… Ну да, ей почти восемьдесят было! А дед Елисей — тот ещё до революции помер…

Я сидела, кивала головой, думая, гадая о том, что в жизни никогда ничего случайного не происходит.

Все эти дни ранней весны в поле ещё лежал толстый слой снега, и холодный ветер пронизывал наши тела. Постепенно снег потемнел и стал похожим на рассыпанный сахар.

Природа пробуждалась, просыпались деревья, протягивая голые ветки к небесам, ожили подземные воды. Тонкий панцирь реки постепенно подмывался и истончался. Вот на сучьях появились первые птицы, и их щебет с каждым днём становился всё более неистовым.

В один из дней под ослепительно синим небом мы с Оксаной пошли к реке, и она рассказала о призраках, которые посещали её дом:

— Два раза в лунные ночи приходил мой муж. С тех пор я как-то не могу считать его погибшим…Для меня он просто ушёл в другой мир, но наблюдает за нами. Он ничего не говорил, просто смотрел на нас, как будто хотел удостовериться, что с нами всё в порядке и исчезал — уходил туда, к старому кладбищу и к лесу. Как он выглядел? Приходил в шинели, без шапки, чёрные волосы падали прядями… И ещё моя мать раньше видела приходившую сюда бабушку Софью. А также иногда, в лунные ночи, могут пригрезиться незнакомые призраки, души людей, живших на этом хуторе в разные времена. Ведь сейчас мы здесь одни, остальные дома стоят вымершие, пустые. Поначалу нам от этого было жутко, но потом привыкли. Я стараюсь Димку не пугать привидениями, и сама не боюсь их. Но всё же, когда они являются, как-то не по себе….