Докурив папиросу, Вадим подмигнул мне и достал из кармана что-то, завёрнутое в бумагу:

— Оксана, а вот главное!

И он бросил пакет на стол. Оксана развернул его дрожавшими пальцами. Там был её паспорт, который отобрали бандиты…

Оксана перелистывала страницы:

— Вроде всё цело…

— Цело, я проверял, — кивнул Вадим.

— А что же с самой бандой?

Вадим легко вздохнул, стукнул портсигаром по столу:

— Ликвидировали. Султан отправился на тот свет, уж больно нервный он был, а остальные — в места, откуда не скоро выходят…

Вечером, когда Оксана проверяла уроки у Димки, Вадим пригласил меня для серьёзного разговора.

Мы сели за столом во дворе, вдыхая свежий аромат листвы и цветов. Золотистый вечерний свет мягко заливал двор.

Вадим, открыв карман на кителе, достал новенький паспорт и положил мне на стол.

— Вот, Гера, ты теперь полноправный член общества, гражданка Советского Союза. Скоро будут и другие документы. Правда, имя Геры я не решился обнародовать. Теперь, ты Георгина Леонидовна Метаксина. Георгину тоже можно называть Герой. Осталось тщательно продумать биографию.

Я кивнула и сидела, листая паспорт, и во мне всё переворачивалось! Мне не надо было теперь прятаться, бояться, волноваться! Я шла к людям!

Мы сидели с ним долго и молчали, пока не наступил призрачный час сумерек и над лесом не встал узкий серпик месяца. Я сидела не дыша, волнуясь, вытирая слёзы. Я возвращаюсь к жизни!

***

Вот на этом можно бы и кончить мою историю, но на самом деле жизнь продолжалась, бурлила и текла, словно полноводная река, и много ещё чего было.

Но, впрочем, стоит вспомнить ещё один случай.

Постепенно заканчивалась война. Сначала она грохотала где-то вдали, её взрывы не долетали до нас, но всё же она ощущалась как-бы энергетически. Буквально накануне её окончания приходил призрак погибшего красноармейца Кошечкина. Вёл он себя уже не так беспокойно, а по-доброму, ласково, говорить с нами не стал и очень скоро исчез.

И только разнеслась весть о капитуляции Германии, мы вздохнули свободно. И победу нашу приняли, как вечный праздник радости и справедливости!

В один из золотых июльских дней пошли мы с Димкой на прогулку в лес. За годы, проведённые вместе в одном доме, мы очень привязались другу к другу, иногда нас тянуло на откровенности, и мы стремились поведать друг другу самое сокровенное.

Солнце мягко золотило высокие стволы сосен. Деревья торжественно и величаво шумели под ветром. Птицы перескакивали с сосны на ольху, с ольхи на дуб, с дуба на берёзу, а затем вновь на сосну, насвистывая, поглядывая на нас бусинками лукавых глазок, будто играя с нами.

На полянах ветер шевелил мягкую шелковистую траву, разносил запах цветов. Хорошо было полежать на траве среди аромата цветов и трав, играя в разные игры или просто слушать песни птиц и гудение пчёл.

Мы ещё долго бродили по лесу, воодушевлённо собирая шишки, очень необычные корни, похожие на загадочных фантастических существ и людей, активно делились найденным, пока не забрели на «дореволюционный кедровник» — рощу посаженного сибирского кедра. И тут же увлеклись собиранием кедрового ореха.

Остановились у одной очень высокой кедровой сосны. Димка высказал сожаление, что не может подняться на такую высоту за орехами.

— Тётя Гера, — вдруг обратился он ко мне, — а вы ведь можете летать, я ведь знаю. Почему же вы не летаете?

Я засмеялась:

— Откуда же тебе это известно, милый Димочка?

Он ответил, покраснев:

— Да уж известно… Всё знаю… И как вы мамку спасли мою, лекарство доставили, знаю…

— Ну, что же, раз ты уж всё знаешь, то знай и то, что полёт — это чудо, божий дар, который приходит не всегда и который нельзя расходовать напрасно… Для того чтобы полететь, нужно особое состояние духа и тела…. Впрочем, сегодня такой радостный день, почему бы и не попробовать!

И я легко скользнула в воздух, вознеслась ввысь и вскоре взирала на восхищённого Диму с почти сорокаметровой высоты.

— Ну, как, милый рыцарь?

— Здорово! И как это у вас получается?

Я уже стояла рядом с ним и улыбалась.

— Я давно хотел научиться так, — продолжал Димка. — Я знал, что вы летаете, пробовал, но у меня ничего не выходило. Видно, мне не дано…

— Согласна. Стать человеком — птицей не каждому дано, — серьёзно сказала я.

Димка стоял и смотрел на меня таким сияющим взором, в котором было настолько искреннее и сердечное принятие его собственной судьбы, что я увидела в глазах лишь понимание и ни капли сожаления.

Вобрав в себя всё это, я произнесла:

— А знаешь, у тебя тоже может получиться. Сегодня и сейчас. Давай попробуем.

Он пожал плечами и протянул мне руку:

— Возьмёмся за руки? Вы меня поведёте… вверх?

— Нет, так ничего не получится. Я буду вверху и протяну к тебе руку.

И вот — я уже вновь у вершины, повисла в воздухе, и рука моя протянулась вниз:

— Ну, давай, иди ко мне. Не думай больше ни о чём… Отрешись от всего и думай лишь о том, чтобы взять меня за руку. Ну же…

И спустя минуту до моих пальцев плавно дотронулись пальцы его руки.

Вот и вся история, которую я пыталась поведать в своих записках. Может они показались кому — то чрезмерно фантастичными или излишне романтичными. Ну, что же, значит тогда нам просто не по пути! Вы другой человек и никогда не поймёте меня, пишущую эти строки!

Но что же было потом? Как сложились судьбы основных героев данного повествования?

Об этом, пожалуй, поведаю вкратце.

В сорок седьмом году мы свернули хозяйство и переехали с Орехово-Ванильное в город Росы. Мы снимали квартиру в частном секторе, выезжая на хутор лишь летом, в качестве отдыха, но потом и его продали.

Оксана устроилась работать преподавателем музыки, а я вела в школе кружок танцев.

Дима, наконец-то, пошёл в настоящую школу — его взяли сразу в шестой класс! Учился он поначалу очень неровно, отметками хорошими нас не баловал, но потом привык, втянулся, завёл новых друзей и стал одним из лучших учеников. С удовольствием посещал авиамодельный кружок, в котором стал первым помощником преподавателя, стал завсегдатаем городской библиотеки.

Вадим Острожский мягко опекал нас и вскоре стал мне очень близким другом. Это был чудесный, внимательный человек, несмотря на кажущуюся суровость.

Но нам предстояла разлука. Вадима направляли в Западную Белоруссию для уничтожения остатков фашистских банд. Как раз в это время Оксана собралась замуж.

Не желая оказаться лишней в доме, я переехала в город с островерхими красными черепичными крышами, куда меня пригласили (с подачи Вадима, через знакомых) в местный возрождающийся театр в качестве балетмейстера. С Вадимом и Оксаной мы активно переписывались! Вообще, семьи Острожских и Кошечкиных стали для меня родными! Забыла отметить, что у Оксаны теперь есть дочь, забавная девчушка, которую она нежно любит.

Осенью тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого я предприняла первую попытку найти Максима Ковалевича — подала в официальный розыск.

Я буду искать его ещё очень долго, много лет, но безуспешно. Он пропал, будто океанская пучина жизни поглотила его!

Той же осенью вернулся из Белоруссии Вадим Острожский. Он разыскал меня, приехал с цветами, сделал предложение и повёз в загс. Так я решилась покончить с моим одиночеством.

Димка, теперь уже Дмитрий Константинович Кошечкин, закончил Балашовское авиационное училище и стал лётчиком. Пишет он мне нечасто, но присылает чудесные открытки с разных уголков земли (со временем он стал лётчиком международных авиалиний). О своих самостоятельных полётах, без всяких механических приспособлений, он не говорит ни слова.