Туман слоится тонко, И сумерки свежи. И плачет перепелка В голубоватой ржи. И сумрак незаметно Дорогу заволок. И не дрожит от ветра Осиновый колок. Уже притихли дачи, И свет зари угас. На башне водокачки Зажегся красный глаз. Но солнце свет прощальный Еще на землю шлет, Неярко освещая Летящий самолет. 1969 Желтоватые покосы, Ежевика в старых рвах. И качаются березы На разрушенных церквах. Как прекрасна эта доля: Видеть каждый божий день Это небо, Это поле, Этот ивовый плетень. Уходить, Зарю встречая, В эти стылые леса. Слушать нежное звучанье Серебристого овса. 1969 Лает собака с балкона, С девятого этажа. Странно и беспокойно Вдруг встрепенулась душа. Что ты там лаешь, собака? Что ты мне хочешь сказать? Кто-то высоко, однако, Вздумал тебя привязать! Падает снег осторожно В белые руки берез… Но почему так тревожно Лает привязанный пес? Вспомнилась черная пашня, Дальних собак голоса, Маленький одноэтажный Домик, где я родился. 1969 Здесь, на окраине, над лугом, Был дом, украшенный резьбой. И был рассыпан черный уголь Под водосточною трубой. И доносился сладкий привкус С далеких нив, где зрела рожь. И выносили пыльный фикус На теплый пенный летний дождь. Здесь тополя цвели в истоме, В том чистом мире детских лет, Здесь я родился, в этом доме, Которого давно уж нет. А мне он так сегодня нужен, Тот ранний мир моей души, Где я с восторгом шел по лужам, Не зная горечи и лжи. Он где-то здесь, под пепелищем, В глубинах сердца, в толще дней… Мы все его тревожно ищем В суровой зрелости своей. 1969 Называлась улица Касаткина Гора. Домики сутулятся На краю бугра. Революционные Митинги прошли. Авиационная — Гору нарекли. Желтая акация, Тишь да соловьи. Где тут авиация, Милые мои? Рядом церковь древняя… Но табличка та Памятником времени Стала навсегда. Время было дивное, Буйное, как хмель, Славное, наивное… Где оно теперь? 1969 Над улицей галки кричали, Был солнцем булыжник согрет. То было в далеком начале Моих убывающих лет. Запомнились семечки вяза На влажной и теплой земле: Такие кружочки ни разу Еще не встречалися мне. Те семечки блеклого цвета Мне виделись давней весной Пистонами для пистолета, Игрушки моей жестяной… А нынче под деревом этим Я сына за ручку веду. И есть у него пистолетик — Такие и нынче в ходу. И сын удивляется странным Кружочкам в воде дождевой. И мир — золотой, первозданный — Шумит над его головой. 1969 Послевоенная Россия, Буханка хлеба — сто рублей. Но если бы сейчас спросили, — Дней не припомню веселей. Наверно, жизнь лишь в раннем детстве Так первозданна и свежа, Что никаких утрат и бедствий Не хочет принимать душа. Я убегал тогда с урока В запретный ельник за селом. И ржавый танк с пробитым боком Не увезли в металлолом. Над обездоленной равниной Дымок струился от села. И блиндажей сырая глина Еще травой не заросла. Но я судьбою был доволен, И сердце прыгало в груди. И жизнь весенним теплым полем Еще синела впереди. 1969 Загорелась листва на березах. Засветился в низинах туман. И в предчувствии первых морозов Помрачнел придорожный бурьян. И за ветками черных осинок, За сырым и холодным жнивьем Пробивается зелень озимых, Словно память о детстве моем. Вспоминается звон у колодца На далекой-далекой заре, Безымянная речка, болотце, Голубая трава в серебре… И в предчувствии вечной разлуки На краю убывающих дней Вспоминаются нежные руки, Руки матери милой моей. 1969 |
