Здравствуй, родина, Поле мое с васильками! Здравствуй, сад И заросший забор. Этот сад посадил я Своими руками. Тридцать лет Пролетело с тех пор. Этот домик садовый С отцом я построил. Эти ели высокие Я посадил. Жаль, что годы шагают Безжалостным строем И уже не далек Знак последних светил. А на елях моих Поселились веселые белки. По садам из соседнего Долгого леса пришли. И резвятся, и скачут, Как будто секундные стрелки. И сбегают бесстрашно До самой земли. И рассветы над лесом По-прежнему неудержимы. И роса по утрам На деревьях чиста, как слеза. Сад еще плодоносит. Родители стары, но живы. Слава Богу! Чего еще можно сказать? 1987 Ах, Виктория-Вика! Как же так в самом деле?.. Надломилась гвоздика. А мы — проглядели. Проглядели, хоть знали, Что с тобою творится. Ты прости нас в печали, Свободная птица. Отцвела ежевика За садовой калиткой. Не спасти тебя, Вика, Ни свечой, ни молитвой. Рок такой неминучий — Тяжелый и страшный! Словно черная туча Над черною пашней. Не помочь ни обедней, Ни болью, ни кровью. Может, только последней Запредельной любовью?… 1987 ПАМЯТИ ДРУЗЕЙ Имею рану и справку. Б. Слуцкий Я полностью реабилитирован. Имею раны и справки. Две пули в меня попали На дальней, глухой Колыме. Одна размозжила локоть, Другая попала в голову И прочертила по черепу Огненную черту. Та пуля была спасительной — Я потерял сознание. Солдаты решили: мертвый, И за ноги поволокли. Три друга мои погибли. Их положили у вахты, Чтоб зеки шли и смотрели — Нельзя бежать с Колымы. А я, я очнулся в зоне. А в зоне добить невозможно. Меня всего лишь избили Носками кирзовых сапог. Сломали ребра и зубы. Били и в пах, и в печень. Но я все равно был счастлив — Я остался живым. Три друга мои погибли. Больной украинский священник, Хоть гнали его от вахты, Читал над ними псалтирь. И говорил: «Их души Скоро предстанут пред Богом. И будут они на небе, Как мученики — в раю». А я находился в БУРе. Рука моя нарывала, И голову мне покрыла Засохшая коркой кровь. Московский врач-«отравитель» Моисей Борисович Гольдберг Спас меня от гангрены, Когда шансы равнялись нулю. Он вынул из локтя пулю — Большую, утяжеленную, Длинную — пулеметную — Четырнадцать грамм свинца. Инструментом ему служили Обычные пассатижи, Чья-то острая финка, Наркозом — обычный спирт. Я часто друзей вспоминаю: Ивана, Игоря, Федю. В глухой подмосковной церкви Я ставлю за них свечу. Но говорить об этом Невыносимо больно. В ответ на расспросы близких Я долгие годы молчу. 1987  |
