Трещит горящая берёста. Звенит вдали бензопила. И кажется: все в жизни просто И нет ни горечи, ни зла. Нет ни заботы, ни помехи. И на душе так хорошо, Как на осенней лесосеке — Просторно, чисто и свежо. А если ствол упавший хрустнет, То это все не страшно мне, — Должна же быть хоть капля грусти В прозрачной этой тишине. Ведь рядом с тихою печалью О том, что жизнь кратка моя, — Торжественней, необычайней Земная радость бытия. 1969 Редко-редко покажется солнце. От дождей почернели плетни. И хромой журавель у колодца Вспоминает весенние дни. Скоро вьюги засвищут, засеют, Заиграют шальной хоровод. И покроется жухлая зелень Первым снегом осенних невзгод. Безымянная речка застынет. И над белой землей поутру Только черные былки полыни Будут тихо шуршать на ветру. 1969 После дней сырых и грязных, После горечи и слез Вдруг пришел — Как светлый праздник — Звонкий утренний мороз. Там, где черные бурьяны Шелестели на ветру, Белым инеем Поляны Засверкали поутру. И печали улетели, Улетели далеко. И на сердце В самом деле И просторно и легко! И звенит ручей в овраге. И туман стоит в бору. И рябины — Словно флаги — Полыхают на ветру. 1969 Там, за окраинным домом, Легкая снежная мгла. Чем-то до боли знакомым Пахнет сырая ветла. Там кольцевая дорога, Черточки синих столбов. Вечная чья-то тревога, Вечная чья-то любовь. Ветер у старой церквушки Снежную стелет постель. Кровью рябин по опушке След не моих ли потерь? А за пригорком покатым — Леса далекий рубеж. Там, над последнею хатой, Дым не моих ли надежд? 1969 За вербным перелеском Куски речного льда Несет с веселым плеском Весенняя вода. Стоит дымок в березах, И солнце вдоль реки Горит на красных лозах Пушистой шелюги. И от глухой обиды, От всех моих забот Остался только битый Голубоватый лед. Изломанный и острый, С подтаявших низин Его вода уносит До следующих весен, До следующих зим. 1969 Тихое поле над логом. Чистый холодный овес. И за обветренным стогом Рощица тонких берез. Родина! Свет предосенний Неомраченного дня. Желтым потерянным сеном Чуть золотится стерня. Бледные ломкие стебли Жмутся к косому плетню. Эту неяркую землю Каждой кровинкой люблю. Если назначена доля Мне умереть за нее — Пусть упаду я на поле, В это сухое жнивье. Чтобы уже не подняться, Чтобы в последней беде Нежно щекою прижаться К пыльной сухой борозде. 1969 Опять в полях светло и пусто. Солома, ветер и песок. И в синем холоде капуста, И в желтом пламени лесок. И незабытый, изначальный, В тиши прозрачной и сырой — Далекий ровный и печальный Стук молотилки за горой. Сырой лужок о трех ракитах, Осока стылая в воде. И ряд колосьев, позабытых На обнаженной борозде… Когда еще, какие дали Помогут мне хотя б на миг Забыться в праздничной печали От невеселых дум моих? И на какой другой излуке, В каком непройденном пути Смогу забыть о той разлуке, Что неизбежна впереди? И на каком другом рассвете, В какой неведомой глуши Так ощущается бессмертье Колосьев, ветра и души? 1970 Голубеет осеннее поле, И чернеет ветла за рекой. Не уйти от навязчивой боли Даже в этот прозрачный покой. Потемнела, поблекла округа — Словно чувствует поле, что я Вспоминаю погибшего друга, И душа холодеет моя. И кусты на опушке озябли, И осинник до нитки промок. И летит над холодною зябью Еле видимый горький дымок. 1970 |