— Ого! Надо же, кто нас навестил, — Рита смотрит на меня с нескрываемым любопытством и опирается локтями о стойку. Ее форменная бежевая рубашка натягивается в области груди, и я вижу краешек кружевного черного бюстгальтера под воротом, но не похоже, будто Рита пытается играть в обольщение. Она просто такая, какой была всегда. Принимающая свою шикарную внешность за данность, но уже не кичащаяся ею, как прежде. — Леша, тебя и не узнать. Какими судьбами?

— Решил ненадолго вернуться, — отвечаю с той же невозмутимой легкостью, с какой Рита завязала разговор. Во мне не осталось следов отравляющей желчной обиды или желания вести себя с демонстративной холодностью.

Рита понимающе кивает, а потом вдруг спохватывается:

— Ой, да ты садись, — она указывает на высокий барный табурет. — Сейчас тебе Мила свой фирменный кофе сделает, да?

Рита слабо толкает Милу, зашедшую за стойку, локтем под бок, и улыбается. Кажется, за то время, что меня не было в городе, они стали хорошими подругами.

Мила принимается готовить кофе и уговаривает меня попробовать блинчики с сиропом, а Рита болтает без остановки, рассказывает досужие сплетни и постепенно разговаривает и меня. Я узнаю все и даже больше, но главное — то, чего мне до дрожи в теле хотелось бы знать, приходится уточнять самому.

— Как у тебя на личном фронте? — спрашиваю, плевав на осторожность. Мила как раз отходит на кухню с очередным заказом. Я отхлебываю капучино из кружки и облизываю корицу с губ, пристально вглядываясь в Ритино лицо. — Вы с Пашей встречаетесь еще?

Рита удивленно на меня смотрит и качает головой.

— Нет, ты что, — отвечает она негромко, наклоняясь ко мне через стойку. — Мне тогда Паша все про вас рассказал, и мы расстались. Я сейчас с Ромой.

От неожиданности я обжигаю губу на новом глотке и едва не опрокидываю кружку.

— В каком смысле… Про нас? — переспрашиваю недоуменно, чувствуя, как краска приливает к лицу.

— В том самом смысле, — Рита закатывает глаза, будто не видит в этом ничего предосудительного. — Брось, Леш. Паша тогда так на тебя смотрел, что я бы и сама поняла. Даже без его признаний.

— И ты… — я отвожу взгляд, грея ладони о края чашки. — Ты…

— Да, я была на тебя пиздецки зла, — говорит Рита со смешком. — А потом притерпелась к этой мысли, оставила обиды, у меня новые отношения закрутились… Время все лечит.

Я поднимаю на нее взгляд и спрашиваю очень тихо:

— Как он?

— Живет, — отвечает Рита, быстро и не задумываясь. Она протирает стойку влажной тряпкой. — Часто заглядывает сюда после работы. У него теперь сеть ремонтных мастерских и два шиномонтажа. Квартиру себе снимает в центре. Да ты и сам его увидишь скоро, — Ритка смотрит на наручные часы. — У него как раз рабочий день к концу подошел.

На этих словах мое сердце тревожно ухает вниз.

— Как? — я поднимаюсь из-за стойки. Так глупо. Сам хотел повидаться, посмотреть на него хоть одним глазком, услышать. А теперь теряюсь, как прежний напуганный мальчишка при мысли о нечаянной встрече. Четыре года прошло, но ни черта не изменилось. Меня все еще приводит в душевный трепет одно лишь упоминание его имени из чужих уст. — Уже?

Мила выходит с кухни и становится рядом с Ритой у кассы, рассчитывая посетителя.

— Давай еще кофе? — спрашивает она. — За счет заведения.

— Нет, спасибо.

Сейчас бы убежать, двинуться в сторону дома, забыв про глупую затею снова встретиться. Но я продолжаю неловко торчать у стойки, пока колокольчик над дверью не звенит коротко и глухо, и уставший чуть хриплый голос за моей спиной не произносит:

— Девчонки, я к вам как на праздник. Последний час только и мечтал, что о ваших блинчиках.

— Замучили тебя рабочие будни? — по-доброму улыбается Мила. Она не проронила при мне ни слова о Паше, но теперь я вижу по ее лицу, что и она оставила прошлое погребенным где-то глубоко в недрах памяти. Но я все же замечаю ее быстрый чуть встревоженный взгляд, который на секунду обращается на меня, замершего в бездвижном напряжении у стойки. — Садись, накормим тебя, страдалец.

Я резко непроизвольно оборачиваюсь, когда Паша подходит и садится за соседний табурет у стойки. У меня просто не хватает душевных сил отвернуться и притвориться, будто мне все равно.

В рабочем джинсовом комбинезоне, потный и уставший. С взъерошенными темными волосами и ясным спокойным взглядом серых глаз. От него пахнет бензином, хвойным гелем для душа и слегка — дезодорантом.

От него пахнет Пашей.

Он оборачивается, заметив меня у стойки. Скользит по мне рассеянным взглядом и сухо говорит:

— Добрый вечер, — прежде чем обращает внимание на Ритку и с кратким благодарным кивком принимает стакан воды из ее рук.

Я застываю в ступоре.

Неужели, четыре года изменили Пашу настолько, что для меня у него не остается ничего сложнее дежурного приветствия? И лишь спустя несколько секунд тишины, прерываемой лишь шумными Пашиными глотками, лишь увидев, как переглянулись со значением Мила и Рита, я понимаю, что он попросту меня не узнал. Потому что, быть может, был свято уверен, что я больше никогда не покажусь в этих местах.

— Привет, — произношу уверенно и твердо, в противовес той внутренней слабости, что охватывает все тело. — Давно не виделись.

Паша ставит стакан на стойку и оборачивается на меня с хмурым недоумением.

Пристально вглядывается в мое лицо, а потом вдруг выдыхает — резко, будто от удара в живот. Морщинка между бровей Паши разглаживается, и в его глазах я обнаруживаю то, что не вылечивается, кажется, никаким гребаным временем. То, что однажды вселило в меня уверенность — я для него не просто пустое место.

Паша приподнимается, глядя на меня с неверием, испугом и едва теплящейся на серой радужке надеждой.

А потом едва слышно шепчет:

— Рыся.

========== 10 ==========

Мы вваливаемся через порог его квартиры, даже не целуясь — кусая друг друга до ярких припухших гематом, мгновенно назревающих на губах. Мои очки врезаются Паше в переносицу, его пальцы запутываются в моих волосах и тянут до пьянящей, будоражащей боли.

Вот так просто. Без ответного «Привет», без формального «Не ждал тебя тут увидеть», без протестующего «У меня там, в Питере, свободные, но все же отношения». Без объяснений и неловкости, которая, как мне казалось, должна была неминуемо последовать после четырех лет разлуки.

— Ебать ты высоким стал, — хрипит Паша, отстраняясь, чтобы нетерпеливо и грубо стянуть с меня кофту. Очки застревают в вороте и глухо, через ткань, ударяются о край тумбы, когда кофта летит на пол, но мне сейчас наплевать на слабый минус, дающий разглядеть все, что находится близко ко мне. А Паша находится очень близко. Он кладет руку на мое голое плечо, крепко и уверенно оглаживая, будто примеряясь к тому, что я теперь лишь сантиметров на пять-семь его ниже. — И пахнешь… — он наклоняется, по-звериному поводит носом у моей шеи и с низким рокотом выдыхает мне прямо в ухо: — Другим.

Это парфюм Славы, обнимавшего меня перед дорогой.

Это его запах, который я не смыл после вчерашнего ночного секса.

— Это от моего парня, — отвечаю резко, будто залепляю Паше звонкую оплеуху. Не заслужил мягкости, не заслужил сладкой лжи. Он недобро усмехается, возясь с пряжкой моего ремня:

— Где твой парень, когда он должен бы, по-хорошему, сейчас оторвать мне яйца и втолкать в задний проход?

— У нас свободные отношения, — отвечаю, сдирая с плеч Паши лямки комбинезона так неосторожно, что металлические бляхи проезжаются по его коже до алых царапин. Паша хватает мои запястья и крепко сжимает, раздраженно выплевывая:

— Я же сказал, Рысик, что ты должен быть в сильных надежных руках. Какие, нахуй, свободные отношения?

— Это не твое дело, — я вырываюсь из его хватки и бью его раскрытой ладонью в грудь. Паша даже не дергается, только спокойно говорит:

— Я тебя не отдам в руки мудиле, у которого хватает сил смотреть на других после того, как он трахал тебя.