Двери поезда приглашающе раскрыты, и каждая секунда теперь неминуемо ведет к тому, что мне придется зайти внутрь.

Мне хотелось бы заговорить первым.

Слова больно царапаются в глотке, но я не нахожу в себе сил их произнести. На меня наваливается жуткая усталость, и мысли становятся такими же тяжелыми и нерасторопными, как собственное тело. Мне хочется застыть в этом моменте и никогда не нарушать тихой звенящей статики. Хочется велеть всему миру, и в частности — пресловутому бешено бегущему вперед времени, от меня отъебаться.

Безликий женский голос, усиленный громкой связью, эхом раскатывается по перрону:

— Оканчивается посадка на…

Паша вдруг вздрагивает, вынимает руки из карманов и выдыхает в холодный воздух тихое: «блядь».

Я в тот же момент бросаюсь ему навстречу и обхватываю его шею руками так крепко, что у меня заламывает руки. Чемодан с грохотом падает, и я, споткнувшись о его край, едва удерживаюсь на ногах, судорожно вцепляясь в Пашу. Очки съезжают по переносице, под губами у меня оказывается лямка его комбинезона. Я чувствую его до боли родной запах — бензин, хвойный гель для душа и слабую примесь пота.

— Давай, Рысик, — говорит Паша мне в ухо, — я скажу, что больше никогда не хочу тебя видеть, а ты мне не поверишь?

Я улыбаюсь сквозь слезы.

— Давай, — хриплю, поднимая голову и заглядывая в его потемневшие глаза, — я поклянусь, что никогда больше не приеду, и не сдержу обещания?

Он усмехается, пальцами вытирая мои слезы. Обхватывает мое лицо ладонями и надолго прижимается своими губами к моим. Мы даже не целуемся. Просто замираем, пытаясь забрать в телесную память все от этих объятий и прощальных касаний.

А потом я сажусь на поезд.

Не оборачиваясь, не говоря ни слова.

Убираю чемодан в нишу для багажа, сажусь и не смотрю в окно, зная, что и Паша не смотрит на меня в ответ. Поезд трогается резким рывком, так что глухо лязгают рельсы под приходящим в движение составом. Набирает темп и несет меня вперед, в назревающее яркими красками безоблачное утро. Уже поздно оборачиваться и пытаться выискать на перроне одинокий силуэт.

Я вспоминаю, что собирался отправить сообщение матери, когда сяду в вагон. Лезу в рюкзак и вдруг замираю, нащупав во внутреннем кармане что-то гладкое и круглое.

Яблоко.

Я достаю красное душистое яблоко и вчетверо сложенный замызганный листок. На глаза вновь набегают жгучие слезы, а сердце бьется так сильно, так восторженно, что я понимаю — во мне еще жив тот наивный мальчишка, тот мелкий паршивец, который изо всех сил верил в чудо.

На листке нарисована кривая смешная рожица.

А внизу стоит подпись:

«ПАШКА.

Я буду ждать».