— Не настолько близко, — рассмеялся Эрик, видя замешательство своего собеседника. — Примерно в полудне езды отсюда. Если Боги будут милостивы, то за день-два управимся.

— Так тому и быть, — подвёл итог староста, успокаиваясь и пряча свой испуг за деловым тоном. — К завтрашнему утру лошади и люди будут в Вашем распоряжении.

— Тогда не буду Вас отвлекать, — сказал герцог, поднимаясь из-за стола.

— Сейчас же займусь приготовлениями…

— Да, и не забудьте, я жду на подпись бумагу. Охота охотой, но моя обязанность обезопасить Вас от преследований герцога Савойского.

— Всё будет сделано, Ваша Светлость. Отдыхайте спокойно, а если, что-нибудь понадобится — смело зовите меня. Я буду в своём кабинете. Думаю, сегодня меня ожидает бессонная ночь, так что не стоит бояться меня побеспокоить.

С этими словами мужчины коротко простились и разошлись. Трит Русоф отправился заниматься делами в свой кабинет, а Эрик отдыхать в отведённую ему комнату.

Оказавшись в одиночестве, герцог некоторое время обдумывал свой разговор с городским старостой. Он радовался тому, что обе стоящие перед ним проблемы удалось решить: дело об убийстве закрыто, а помощь в подготовке к охоте получена. Вроде бы — повод спокойно вздохнуть и расслабиться, но отчего-то напряжение не покидало. Даже лёжа в кровати и кутаясь в тёплое, пуховое одеяло, Эрик всё еще обдумывал события дня. Он хорошо понимал, что сейчас ему нужно выспаться перед дальней дорогой, но сон упрямо не шёл.

Глаза мужчины были открыты, взгляд устремлён в потолок. Вроде бы столько событий — убийство, расследование, предстоящая охота, но мысли его витали вокруг двух юношей, которые сейчас, должно быть, готовились ко сну в трактире у Гаррета. Микаэль из Дола и Алексис Обрэ, столь разные по характеру, но оба необычайно красивые.

— Интересно, смог ли выяснить виконт что-нибудь о барде за этот вечер? И не разругались ли эти двое в пух и прах на потеху публике? — размышлял герцог.

Улыбка невольно наползла на всегда печальное лицо герцога. Многие годы он сознательно ограничивал себя во всём, ставя долг и честь на первое место. И теперь, столкнувшись с такими живыми и бурлящими от эмоций юношами, ощутил всю ту полноту жизни, от которой так долго отказывался. Эти двое напоминали ему взрослых детей с их радостями, обидами и невероятной лёгкостью восприятия окружающей действительности, способных мечтать, фантазировать, не замечая серости реального мира. Как же ему хотелось самому стать таким… Вот только своей молодости у него не было. Смерть отца слишком рано заставила его взвалить на себя груз ответственности.

За этими размышлениями Эрик незаметно провалился в сон: глаза его закрылись, дыхание стало ровным, мышцы расслабились.

*

В то самое время, когда Эрик Хомоф договаривался с городским старостой об общих делах, под крышей трактира «Гордость Империи» начинали разгораться нешуточные страсти. Главными действующими лицами при этом выступали те самые двое юношей, который занимали столь много места в мыслях Эрика.

Первоначально в трактире всё разворачивалось обыденно. Лони, проснувшись после долгого сна, носилась по залу между столиками, разнося выпивку и закуски. Несмотря на лёгкую головную боль, настроение её было приподнятое. Гаррет вновь повеселел, как будто и не было столь страшных событий предыдущего дня. Бард много пел и шутил, привлекая в трактир всё новых и новых посетителей, жадных до выпивки и развлечений. И если обычно основными развлечениями местных гуляк служили игра в карты и обсуждение городских сплетен, то с появлением Микаэля многое изменилось. Теперь в трактире царили музыка и веселье.

Жирный рыжий кот, сыгравший столь важную роль в событиях предыдущего дня, тоже попытался присоединиться к всеобщему веселью и прошмыгнуть в трактир. Однако оказалось, что его прегрешения ещё не забыты. Отборная ругань и сильный пинок Гаррета, возвестили несчастному животному, что время его возвращения под своды трактира ещё не пришло.

Из общей картины радости и веселья выбивался только виконт Обрэ. Он тихо сидел в углу, медленно смакуя эльфийское вино, и прислушивался к разговорам за соседними столиками. Лицо его было бесстрастно, но в груди бушевал настоящий ураган чувств, состоящий из смеси раздражения от тяжёлого дня, искренней благодарности к герцогу, начинающей перетекать во влюблённость, и злобы на барда, который посмел выставить его в отвратительном свете.

Если в начале вечера бард Микаэль и Алексис Обрэ ещё как-то старались игнорировать друг друга, лишь изредка обмениваясь презрительными взглядами, то ближе к ночи временному затишью пришёл конец. Виконт из подслушанных разговоров уже понял, что об убийстве никто ничего не знает, и все его мысли обратились на барда.

— Вот ведь мразь, — думал юноша, обращая внимание на то, как Микаэль в очередной раз флиртует с доверчивым Эмметом. — Вначале он строит глазки герцогу, а потом с лёгкостью переключается на другого. Шлюха! А ещё посмел меня в чём-то обвинять…

В это время бард, не замечая, казалось, ничего вокруг, отвешивал поклоны и улыбки направо и налево, не забывая о пополнении своего тощего кошелька. Баллады о любви сменялись героическими напевами. А когда градус выпитого алкоголя в слушателях стал зашкаливать, настало время весёлых куплетов.

Бард ловко запрыгнул на один из центральных столов, отодвинул ногой несколько пустых кружек из-под пива, достал из-за спины лютню и под смех, крики и гомон посетителей весело запел.

Пьяного нашла эльфийка гнома

И, как друга, довела до дома.

В результате «дружбы» той

Дочь родилась… с бородой!

Ай-яй-яй, ай-яй-яй

Дочь родилась с бородой.

Стены трактира содрогнулись от хохота публики, так что Алексис невольно поморщился. «Какая безвкусица. Разве может такое понравиться приличному человеку с тонким вкусом? Забава для быдла…» — подумал он про себя, но вслух решил не высказывать своего мнения. Бард же, ободрённый успехом у зрителей, продолжал петь.

Старый граф, прельстившись красотою,

Принудил эльфийку стать женою.

А эльфийка, как кремень:

Что ни ночь — у ней мигрень.

Ай-яй-яй, ай-яй-яй

Что ни ночь — у ней мигрень.

— Вот-вот, точно, как моя жёнка, — закричал один из сильно выпивших посетителей, вызывая взрыв хохота от своих собутыльников. — Только я её в постель тащу, сразу — голова болит…

— Так может, Ганс, у неё только с тобой голова болит, а с кем-то другим нет? — отозвался мужчина сидящий рядом.

— Ты на что намекаешь? — обиделся тот, кого назвали Гансом.

— На то, что много ты своей Марте спуску даешь. Хвать за это дело и понеслась, — сквозь смех отозвался другой из мужчин. — Голова в этом деле не нужна…

— Да ну вас, — обиделся Ганс, залпом выпивая кружку тёмного пива и демонстративно отворачиваясь.

— Давай дальше, бард, — выкрикнул один из собутыльников, бросая на стол Микаэлю пару медных монет.

Юноша моментально отвесил изящный поклон, подхватывая монетки. В глазах его проскочили озорные искорки. Улыбка стала приторно сладкой. Он просто светился от счастья, радуясь похвалам в свой адрес. И только опытный Гаррет насторожился, разглядев за этим какую-то старательно подготавливаемую пакость.

— А следующий куплет специально, для одного из посетителей, с которым мы за сегодняшний день успели неплохо познакомиться, — громко сказал бард. Он бросил быстрый, мимолётный взгляд на виконта и запел.

Юный паж решился ради шутки

Нарядиться барышней на сутки.

Прям красотка, но на что ж

Зад пажа теперь похож?

Ай-яй-яй, ай-яй-яй

Зад пажа теперь похож.

Стены трактира сотряс очередной взрыв пьяного хохота, заглушая последние звуки лютни барда. Слышались пьяные крики и смешки. Однако Алексис Обрэ ничего этого уже не слышал, потрясенный прозвучавшим куплетом до глубины души. К лицу прилила краска стыда. В памяти всплыли события пятилетней давности, когда он, будучи ещё совсем ребёнком, служил пажом при особе маркиза Лирака.