Мысли в голове Эрика крутились вокруг послания, не давая покоя. Любезный тон письма не предвещал ничего хорошего. Что же задумал Император? Тут явно скрывалась какая-то ловушка, но какая именно сейчас понять было невозможно — слишком много вариантов. Нужно было отвлечься. Руки герцога сами потянулись к верхнему из дневников, лежащих на краю стола. Тонкая кожа, почерневшая от времени, неожиданно оказалась тёплой на ощупь. Некоторое время Эрик сидел, погруженный в свои мысли, и гладил корешок дневника. Голова его постепенно очищалась от переживаний и волнений. Окончательно успокоившись, он раскрыл дневник своего предка на первой странице и углубился в чтение. Вначале шло что-то напоминающее послание, обращённое к потомкам.

Сейчас, когда прошло уже более шестидесяти лет с моего рождения, я с ужасом наблюдаю, что история моя обрастает вымыслом. Я положил себе оставить этот дневник, подлинность которого не может вызывать сомнений. Я хочу, чтобы мои потомки уверовали и простили своего недостойного предка за грехи его, ибо нет более тяжкого проклятия, коего нельзя было бы искупить молитвой и покаянием. И пока не исполнится пророчество, пусть потомки мои будут осторожны и неустанны в своих поисках истинной любви.

Знайте же, что во времена третьей войны между Империей и вековечным Лесом, я, Ангерран Хомоф, седьмой герцог Валенский был главнокомандующим имперской армии, в задачу которой входило покорение эльфийского королевства. Я никогда не отличался смирением, а в те годы характер мой был весьма далек от добродетельности. Я был жесток со своими подданными и безрассуден в битвах, коих число перевалило за несколько сотен. Огонь, подчинявшийся малейшей прихоти, был моей стихией и сутью. Желания и страсти переполняли меня. Я был молод, безумно красив и не связан никакими обетами, кроме верности моему Императору. Я даже опустился до изучения тайных магических наук и предавался изысканиям в сфере некромантии.

Война шла уже три года, но результаты отсутствовали. Несмотря на превосходство войска Империи, магия Леса не пускала нас продвинуться на территорию противника. Битвы сопровождались перемириями, но граница по-прежнему так и пролегала по краю моих владений, не сдвигаясь ни в ту, ни в другую сторону.

Случилось так, что во время переговоров об очередном перемирии на время празднования эльфийского Дня Цветов, я познакомился с верховной жрицей Леса Лиориаттиэль. Юная дева, известная своей скромностью, добродетелью и терпением, обладала огромной магической силой. Возможно, вы осудите меня, дети мои, но я решил добиться любви от этой девы, ради победы Империи. Тогда я готов был использовать любые средства, чтобы достичь своей цели.

Мои старания упали на благодатную почву, и в тот день, когда все эльфы отмечали праздник, Лиориаттиэль подарила мне свою невинность. Любовь девы была хрупка и нежна как цветок ландыша. Я сорвал этот цветок и растоптал. После ночи любви грубо вышвырнул её из замка долой. Дело было сделано. Магия Леса отвернулась от своей опороченной верховной жрицы, путь войскам Империи был открыт. Я смотрел на слёзы девы Лесов, слушал её мольбы о любви ко мне, но дьявол обуял мою душу, заставив рассмеяться ей в лицо. В лунном свете я видел, как она уходит прочь, понурив голову, и только ветер доносил жалкие всхлипы. Теперь эльфы были обречены.

За последующие месяцы я утопил леса в крови. Пленных мы не брали, предавая огню и мечу всех от младенцев до стариков. Эльфы пытались сражаться, но их было слишком мало, чтобы без поддержки магии отразить наше наступление. По прошествии полугода столица эльфийского королевства пала. На три дня я отдал город на разграбление своим войскам, после чего принял от их правителей магическую клятву верности.

Эти три дня я буду вспоминать до самой смерти. Пожары охватывали пребывающий в агонии город то в одном, то в другом месте. Запах тлена витал над улицами, мёртвые тела никто не убирал. Крики детей, сгорающих заживо, разносились повсюду. Меня провожали пустые взгляды эльфиеек, подвергшихся насилию. Можно ли было этого избежать? Наверное, да. Но тогда победа не была бы полной. Железом и кровью ковалась Империя, и я был мечом этой силы. Страх перед повторением бойни надолго остудил самые буйные головы и научил других врагов быть осмотрительными. Отныне и вовеки эльфийское королевство, становилось одним из герцогств Империи. Со страхом и ненавистью эльфы будут помнить моё имя. Эта ненависть перейдёт на вас дети мои и потомки. Но не об этом моё предупреждение.

Война закончилась. Я был щедро награждён Императором и предавался в своём замке разгулу и пьянству, даже не вспоминая о несчастной деве Лесов. Однако Богам было угодно, чтобы мы встретились вновь.

Тот день я запомню на всю жизнь, а она, если верить пророчеству, будет очень долгой. Я возвращался с охоты в одиночестве. Лил проливной дождь. Несколько тушек кроликов колыхались у луки седла — скудная добыча. Уже подъехав к подвесному мосту своего замка, я заметил одинокую фигуру, облачённую в длинный, ослепительно белый плащ. Лицо было сокрыто глубоким капюшоном. Струи воды стекали по плащу не оставляя никаких следов. Я хотел проехать мимо, но меня остановил громкий, хриплый голос.

— Ангерран Хомоф, проклятье и любовь моя, остановись, — голос звучал властно, шум дождя нисколько не заглушал его.

Я никогда не боялся ничего на свете, первым шёл в атаку в битве, встречался один на один с такими тварями, один вид которых приводил армии в трепет, но от этого голоса меня обуял безотчётный ужас. Лошадь подо мной заржала и взбрыкнула, пытаясь скинуть на землю, но я не был бы мужчиной, если бы не справился со своими страхами и не усмирил животное. Тем временем тонкая, худая рука откинула капюшон, и я увидел лицо. Это была Лиориаттиэль. От былой красоты не осталось ничего: кожа имела болезненно жёлтый оттенок, волосы спадали грязными патлами, глаза ввалились, губы покрылись трещинами.

— По твоим глазам я вижу, что ты узнал меня, любимый, — вновь заговорила эльфийка. — Много страданий принес ты, но и великое счастье любви испытала я. Недолго осталось мне в этом мире, и сердце моё трепещет в последний раз при виде тебя. Три дара преподнесу я ради той любви, которая до сих пор живёт в сердце. Три проклятья обрушиваю я на твою голову за то, как ты поступил со мной. Знай же, нечестивец, что в ту ночь, когда я возлегла с тобой на ложе греха, был зачат твой сын. Это мой первый дар тебе.

В этот момент молния ударила в одну из башен замка, гром потряс небеса. Ветер распахнул плащ, и я увидел, что эльфийка прижимает рукой к себе младенца. Он был совсем крошечный, струи воды как будто огибали его, не касаясь. Сердце болезненно сжалось от нехорошего предчувствия.

— И дабы дитя это было напоминанием о грехе твоём, я налагаю своё первое проклятье. Отныне и до смерти ты больше не сможешь иметь детей. Вечное одиночество — твоё наказание.

Эльфийка некоторое время молчала, позволив мне осмыслить услышанное, после чего вновь заговорила.

— Ты будешь жить долго, очень долго. Твоё тело не будет стариться, оно избежит любых болезней и повреждений. Ты увидишь рождение и смерть своих внуков и правнуков, но твой род не прервётся во веки. Это мой второй дар тебе, Ангерран, но он же несёт в себе и проклятие. Ибо отныне все твои потомки, которые не нашли свою истинную любовь, будут умирать, когда старший сын достигает совершеннолетия.

Очередная молния прочертила небосвод, ударив в одно из деревьев на краю леса. Ветви моментально вспыхнули, озарив всё вокруг, но быстро погасли. Дождь усиливался.

— Ты обязательно влюбишься, храбрый герцог. Не раз и не два на своём длинном жизненном пути ты будешь встречать любовь. И это мой последний дар, ибо любовь есть высшее предначертание человека, — эльфийка на минуту замерла, послышался хриплый кашель, который напоминал истеричный смех. — Но любовь твоя не будет счастливой. Ты будешь страдать от своих чувств, как страдала я, ибо они будут безответны. И это моё третье, последнее проклятье.