— Знаешь, мне ведь казалось, что я ему тоже нравлюсь. Он так мне улыбался, взгляды бросал. Но, когда монеты кончились, тут же переключился на другого. Оно и правильно, зачем я ему? Деревенщина. Я кроме Валенса-то нигде не был. Вся жизнь между молотом и наковальней. А он сегодня здесь, завтра там — весь мир повидал. Чем я могу его удивить? Только вот сердцу-то не прикажешь…

Кот бы мог поспорить с глупым человеком, но сейчас его больше волновал другой вопрос. Если человек не отпустит его в ближайшее время, то об ужине в трактире придётся забыть, а значит, чтобы насытиться, нужно будет ловить вонючую крысу, с жёстким, невкусным мясом.

— Микаэль — какое красивое у него имя. Не то, что я… Эммет, — печально продолжал мужчина. — Вот закрываю глаза и сразу вижу его. Тонкие руки, нежные губы, спадающие до плеч волосы, а глаза… Какие же необыкновенные у него глаза. Никогда со мной такого не было, чтоб с первого взгляда и влюбился.

Кот, лежа на коленях мужчины, прекрасно чувствовал степень этой любви. Наглядная демонстрация в полной боевой готовности как раз упиралась ему в живот. Можно было попробовать выпустить когти и напомнить о себе, вцепившись в этот «жезл любви», только вот за такое могли и шею свернуть. Поэтому кот ограничился ещё одним протяжным, жалобным мяуканьем.

— Да, ты прав, котик. Я должен быть смелым, и либо признаться в своих чувствах открыто, либо похоронить их в своей груди навсегда. Хотя, может быть, я зря так переживаю? Да, точно. Я уверен, что он не сможет мне отказать, если я буду вести себя как настоящий мужчина! Да! Я стану для него опорой и защитой. Стану тем единственным, кто защитит его от превратностей мира.

Эммет все сильнее распылялся. В его речи всё увереннее звучала мысль, что он может дать Микаэлю всё то, о чём бард только мечтает. Изредка проскакивала лёгкая неуверенность, что они не пара друг другу, но мужчина отгонял её прочь.

Тем временем за дверью трактира стихли голоса и послышалось пение. Звонкий молодой голос разносился по окрестностям. Этот голос, распевающий весёлую кабацкую песенку, заполнил душу молодого кузнеца, выбивая последние мысли.

Раз, два, пива налей-ка,

Пост идёт — кончай жевать.

В славном трактире этой ночью

Будем мы вместе выпивать.

Три — пять, мне медовухи

Толстый трактирщик быстрей тащи.

Если не выпью — свихнусь со скуки,

Как и мои то-ва-ри-щи.

Шесть, семь, и вина чарку,

Что бы залить в груди огонь,

Не поторопишься, и станет жарко,

Ты меня пьяного не тронь.

— Это он поёт, — взревел раненным зверем Эммет и, моментально вскочив, ломанулся внутрь трактира, чтобы в очередной раз насладиться пением объекта своей любви.

Кот, отшвырнутый в сторону, легко приземлился на все четыре лапы и быстро забежал в открытую дверь, надеясь, что теперь-то ничто не помешает ему добраться до чего-нибудь вкусного. Не успел он пройти и половины зала, как был вознагражден почти не обглоданным жареным куриным крылышком, упавшим со стола. Его кошачья жизнь определенно начинала налаживаться, по крайней мере на сегодняшний вечер.

*

Трактир в этот вечерний час был забит до отказа. Довольный Гаррет носился между кухней и залом, помогая запыхавшейся Лони разносить тарелки с едой и кружки с пивом и медовухой. С лица его не сползала приветливая улыбка. Сегодня, во многом благодаря барду, трактир был забит под завязку. И даже присутствие мэтра Николя Тонга, засевшего в углу как паук, не могло омрачить прекрасного настроения трактирщика.

Тонг, уже успевший за это время опросить всех значимых людей города, сейчас в одиночестве надирался креплёным вином. Информации о Монахе было до обидного мало, так что вся надежда была на сведения, которые удастся добыть Алексису Обрэ. Полагаться на этого юного франтика хотелось меньше всего, но другого варианта подобраться к герцогу пока не было.

Взгляд стряпчего блуждал по залу, внимательно оценивая присутствующих и стараясь выискать, что-то необычное. Несколько раз он останавливался на барде. Что-то цепляло Тонга в этой фигуре. Какое-то смутное предчувствие, понять которое он сам был не в состоянии. «Нет, зря я себя накручиваю — обычный пустозвон и шлюха», — решил он про себя, заметив, как бард пытается строить глазки посетителям.

Тем временем Микаэль, хотя и излучал улыбки всем и каждому, в глубине души всё сильнее раздражался. Уже наступила ночь, а полученный от Эммета ещё днем серебряный флорент был, по сути, единственной достойной наградой. Немногочисленную медь можно было даже не считать.

— Вот ведь сквалыги, — размышлял бард про себя, продолжая улыбаться окружающим, — совершенно не ценят высокое искусство. Ещё и трактирщик сволочь, уж он-то благодаря моему пению заработал пару золотых, вон сколько народу набежало. Нет, надо вытрясти из этого толстого борова пару монет.

В это время Гаррет ненадолго остановился возле очага, снимая с вертела большого гуся с золотистой поджаренной корочкой, по которой стекали капельки жира. Бард решительно двинулся к нему.

— Я вижу, любезный трактирщик, торговля у тебя сегодня идёт отлично, — с милой улыбкой начал разговор Микаэль. — Думаю, в предыдущие дни такого наплыва посетителей у тебя не было? А всё почему?

— Да, все благодаря Богам. Нужно будет обязательно отблагодарить их в конце поста и оставить подношение в храме, — с благоговением в голосе ответил Гаррет. Однако хитринка, проскользнувшая в глазах, ясно говорила, что он понимает причину этого интереса со стороны барда. Вот только делиться не намерен.

— А, не считаешь ли ты, что не только благодаря Богам твой трактир сегодня ломится от посетителей? — намекнул Микаэль.

— Что ты, бард? Это уже граничит со святотатством, как можно ставить какую-то другую причину вровень с божьим промыслом? — не сдавался Гаррет. — Обязательно возблагодарю Богов за этот день.

Два хитреца некоторое время сверлили друг друга глазами, источая приторно сладкие улыбки. Первым прервал молчание бард:

— Я вижу, соседство твоего трактира с Храмом идёт на пользу заведению. И Боги возблагодарят тебя за веру твою ещё большим количеством посетителей и постояльцев. Мне же ещё далеко до таких высот, поэтому завтра я переберусь в таверну «У вековечного Леса», что на соседней улице. Она хоть и не так велика и популярна, зато я спокойно могу заниматься там музицированием, привлекая истинных ценителей искусства. Нужно будет, кстати, оповестить всех, что с завтрашнего дня я пою там.

Микаэль начал медленно разворачиваться, как будто собираясь уходить. Гаррет нахмурился, понимая, что бард его попросту шантажирует. Однако обманывать себя он не мог. Дальше списывать всё на волю Богов было чревато потерей юного барда, а вместе с ним и потока посетителей.

— Бард, я думаю, ты торопишься, — остановил юношу трактирщик. — Эта таверна, о которой ты говоришь, типичная дыра, где тебе даже не смогут предложить комнату. Там собирается одна чернь и отбросы общества. Да и вообще, мало того, что вино там разбавляют, так ещё и известь подмешивают.

— Зато там я смогу заработать гораздо больше, чем тут, — пошёл в наступление бард, понимая, что трактирщик готов раскошелиться.

— Это вряд ли, народ, как я говорил, у нас небогатый. Да и люди с кольцами, о которых ты так уверенно рассуждал днём, туда не ходят, — Гаррет говорил тихо, но Микаэль внимательно его слушал. — Ты мне нравишься, бард. И по доброте душевной, только чтобы оградить твою юную чистую душу от этого вертепа, я готов подкинуть тебе немного меди и обеспечить едой и питьем за счет заведения. Ну и комната, которую я тебе обещал на ночь, будет в твоём полном распоряжении.

— Медь меня не интересует, но вот за два флорента серебром в день я готов задержаться в твоём трактире.

— Да это грабеж, — вспыхнул моментально Гаррет, забывая о Богах и всех отвлечённых разговорах. — Зачем же так наглеть-то? Один флорент в день и ни медяка больше. И это моё последнее слово.

— По рукам, — радостно заулыбался бард, довольный тем, что ему удалось выжать из трактирщика означенную сумму.