— Михаил Сенкевич. Рядовой. Номер два, пять, восемь, а, зет…

Якуб прервал его жестом руки.

— Прекращай. Мы — «городские крысы», а не армия. Ты же не сдаешься в плен, а только дерешься за собственную жизнь. В самом буквальном смысле слова. Ты поляк?

Солдат кивнул.

— Из Белоруссии.

— И что? Бежишь к американцам, чтобы вступить в польскую армию и драться за отчизну? Тебя взяли в солдаты силой, а ты не желаешь стрелять в своих? Так? Думаешь, кто-то на подобную сказку купится?

Якуб видел, как из глаз солдата стираются бешенство и гнев. Он пригляделся к нему повнимательнее, если бы не мундир и оружие, чужак выглядел бы словно его ровесник. Или даже моложе.

— На самом деле я…

— И что с того? Ты не первый. Только америкосы каждого беглеца мурыжат так долго, что от мозгов остается только консервы для собак. Наши, впрочем, тоже. Ведь все знают, что русские делают с семьями дезертиров. Так что лучше уж приготовь себе сказочку получше.

В черных глазах вновь вспыхнул гнев.

— Сказочку? Вот тебе сказочка. У меня нет семьи, я из детского дома, так кого у меня убьют? Воспитателя? Да насрать на него, еще и спасибо им скажу…

Походило на то, что тут его заклинило, и больше он ничего не скажет. Но он набрал воздуха:

— Мой сержант и еще трое других любили побаловаться с местными девчатами, бить их, насиловать, пытать. Для этого у них имелся специальный подвал. Похищали их и там держали. Когда уже девчонка им надоедала, запускали туда любого из роты, за несколько рублей, за пачку папирос, за бутылку водки. Пока та не умирала, — тут он уже выбрасывал слова все быстрее, все громче, с уже явным акцентом. — Меня хотели… мне говорили… ты, паляк, ты у нас новый, так что покажи, что ты наш. А если ты ее не оттрахаешь, мы тебе гранату к яйцам привяжем и так пустим. Ну, я им и показал, штыком… и прикладом, и… и еще стулом. А потом забрал девчонку и пошел. К вам. Или к американцам. А куда мне было еще идти?

Солдат отбросил оружие на землю и сжал кулаки.

— Если не веришь, тогда давай — прямо здесь и сейчас. На кулаки. Победишь меня, тогда убьешь и заберешь все. Если я выиграю — пропустишь меня дальше. Так как?

Он отступил на шаг, оставляя снаряжение на земле.

Якуб расплылся в усмешке. Все это было так безнадежно по-дурному, что даже… здорово. Теперь он мог бы за один раз закончить со всей этой комедией. Вот только… черт, как мог он вернуться домой и сказать Каське, что в ее именины приказал пристрелить какого-то безнадежного романтика.

— Хорошо, — отклеился он от стены. — Выигрывает тот, кто дольше устоит на ногах. Только уж будь добр и сними жилетку. Она будет тебя тормозить, так что перевес будет на моей стороне.

— Вот так. И это, и вправду, было забавно. Но, насколько я помню, ребята, вы тоже начали свое знакомство с драки. Среди взрослых все оно выглядит точно так же, иногда они попросту начинают бить по головам, чтобы установить, кто из них более храбрый, умный или красивый. Если бы меня кто спросил, точно так же поступают шимпанзе. Во всяком случае, воин — будем называть его первым вассалом, хорошо? — победил молодого короля, причем, на глазах всей его свиты. Только, о чудо, это стало началом настоящей дружбы. Хорошо, а остальное я расскажу вам уже после обеда. Пани Мария будет весьма недовольна, если вы снова опоздаете. Все, все, бегите. У меня ведь тоже обязанности имеются.

Говоря по правде, ничего у него и не болело. Сначала. Была только дезориентация и чувство ухода от реальности. И еще раздражающее предчувствие того, будто бы что-то пошло не так.

— Не шевелись, — голос Каськи звучал откуда-то сверху. — Шишка у тебя будет с арбуз.

Что-то холодное коснулось его головы. Компресс. Ему ставили компресс. Русак. Вызвал его на кулачный бой. И быстрый же был, сукин сын.

— Так что случилось? — собственный голос звучал так, словно исходил из глубокого колодца.

— Ты захотел драться. Парни говорят, что через минуту он послал тебя в нокаут.

— Помню… псякрев. Сам сказал, чтобы он снял жилетку, которая, якобы, будет ему мешать. Вместо того нужно было приказать ему надеть еще и свинцовые сапоги… — Тут его что-то тронуло. — Он жив?

— Конечно. Все же слышали, каким был вызов. Один на один, и как выиграет, может идти свобоодно. Ты сам согласился. И кроме того, только он с тобой справился, тут же начал тебя перевязывать. Рыцарь долбаный.

Якуб еще не пытался открыть глаза, но без труда мог представить, как Каська недоверчиво качает головой.

— Не знаю почему, но это на него похоже. История, которую он мне рассказывал…

— Знаю. Все знают, — тут голос ее изменился. — Я видела девчонку, которую с собой привел…

— Они здесь?

— Угу. Настоял на том, что поможет ее принести. Лукаш забрал у него оружие и запретил шастать по дому, а кроме того — с ним ничего не случилось. Можешь уже открыть глаза.

Якуб попробовал. Каська была предусмотрительной и заслонила окно старыми жалюзи. Тем не менее, почувствовал он себя так, будто по башке трахнули бейсбольной битой.

— Ууу… курва, — Якуб закрыл глаза. — И долго еще голова будет кружиться?

— Если сотрясения мозга нет, через часик должно пройти, — несмотря на легкий тон, в нем чувствовалось беспокойство. — Когда ты падал, ударился головой об камень.

— Что с той девчонкой?

Каська положила ему на голову новый компресс.

— Грязная, избитая, затюканная. Ничего не говорит, только что-то бормочет себе под нос. Не разрешает к себе приблизиться, разве что только он находится рядом. Ее насиловали, множество раз, самым различным образом… И пытали.

Якуб уже видел, как Каська стреляет в людей из винтовки Драгунова и калаша. Он сам был свидетелем, когда она пришила ножом типа, пытавшегося ее изнасиловать, и то, как она бросила бутылку с бензином в открытый люк бевупа, а потом абсолютно спокойно положила выскакивающих оттуда пятеро солдат.

Но вот подобного голоса он у нее еще не слышал.

— Якуб… в конце концов нам удалось раздеть и помыть. То, что у нее между ногами… Там тушили сигареты, резали ножом и посыпали солью… она… Этот Михал отдал ей весь запас неоморфия из своей аптечки, чтобы она вообще могла идти. Я тоже сказала, чтобы ей дали. Она… на глаз ей всего лет тринадцать.

Голос ее сломался.

— Размякла я, Куба. Псякрев. Размякла я рядом с тобой. Перед войной прошла три приюта и четыре исправительных колонии. И не такие вещи видела.

Э, нет, Кася, подумал Якуб. Таких вещей ты не видела. И вовсе даже не размякла.

— Если бы подобные вещи не производили на нас впечатления, малышка, паршиво было бы с нами. Похоже на то, что у нас тут появился самый настоящий герой. Хорошо, что я не приказал его застрелить.

— Хорошо. И что, он может остаться?

— Эй! — Якуб снял компресс со лба и приподнялся на локте. — Что, понравился, признавайся…

Девушка улыбнулась.

— Мне кажется, он такой миленький. Такой… нереальный. Милый, вежливый, словно не из нашей сказки. И девчата говорят, что у него самые заебательские глаза, которые они видели в своей жизни.

— Это какие еще девчата?

— Все, дорогуша. Все.

— Сама, гляди, не втюрься.

Кася рассмеялась.

— Без паники, пан комендант. Я плохая девочка из исправительной колонии, и к тому же боюсь.

— И что было дальше?

— Он присоединился к ним?

Бородатый мужчина чуть не выпустил ключ. Он уныло глянул на зажатую в тисках часть двигателя, с которой сражался уже добрый час. Самое время на перерыв.

— А где Майя с Вероникой? Ага, вижу, вы уже все.

— Так как? Он остался с ними? С королем?

— Да, Майя. Первый вассал стал наилучшим воином молодого короля. Он решил поехать с ним в замок и служить собственным оружием. Это значит, мечом. Говоря по правде, лично я считаю, что он поступил так, поскольку ему особо и не было куда идти…