— Слушай, Дирижер, я понимаю, как все это звучит, но все оно так и есть. Мужик играет, люди дрыхнут, никто ничего не покупает, и я теряю бабки и клиентуру. Так слушай дальше. Парень, что сидит на клозете, пуляет в него будто по мишени, и ни фига, тот продолжает себе играть, плевать ему на весь балаган. Как будто он какой-то броненосец. А потом и сортирный валится с ног, как и все остальные. Большой засып. А вот когда все просыпаются, у всех пустые карманы, касса заведения пустая, а от скрипача уже и вони не осталось.

— А это тебя достало, — заметил я.

— Я хочу, чтобы ты занялся этим, — сказал Маленький Принц. — Убей этого типа.

Я не знал, что и думать.

— А ты, почему сам его не убьешь?

Маленький Принц развёл руками.

— Это не моё занятие, я только предприниматель. Впрочем… — он снова помялся. — Мне не повезло. когда мы ждали его снаружи, перед заведением, он просто не появился. А когда один раз мы хотели достать его внутри, парни прощелкали, и не заметили, когда он вошел, а потом сразу начал играть, и мы даже не успели вытащить пушки.

— Усыпил вас?

— Вот-вот.

Нет, это был идиотизм. Но можно было и покрутиться, поинтересоваться, поговорить о бабках. Бабки мне нужны были всегда. На женщин.

— Сколько платишь?

— А за сколько ты себя ценишь? — вопросом на вопрос ответил Маленький Принц.

Предприниматель хренов. Таких вопросов не задают.

— Сто лимонов, — отрезал я. — Мне придется прибить скрипача, вора и колдуна, так что беру как за троих.

— Согласен, — сказал тот, не раздумывая.

— Сто пятьдесят, слишком быстро ты согласился.

— Сукин ты сын, сто лимонов — это разумная сумма.

— Только вся твоя история неразумная. У тебя должны быть крупные потери. Я сказал — сто пятьдесят.

Маленький Принц молчал. Я глядел ему прямо в лицо.

— Сейчас я уже быстро не соглашаюсь, — сказал он. — Сто пятьдесят. И ни на злотый больше.

Я повернулся, считая встречу законченной. Заранее оплату я не брал. Даже аванса. Если бы он впоследствии не заплатил, то потерял бы репутацию. Никто бы не захотел иметь дело с человеком без репутации. Ну, в свою очередь, репутация — штука эфемерная. У меня тоже были свои способы. Если что. Теперь я собирался отсюда испариться, но Маленькому Принцу все еще было мало.

— Погоди, еще одно, я давно хотел у тебя спросить, — сказал он.

— О чем?

— Почему тебя прозвали Дирижером?

Вот тебе и на. Ему явно было скучно. Я вышел и очутился на улице. Какое они хреновое место выбрали для встречи! Боже, как они меня достали.

Тут же ко мне присоединились Контрабас, Флейтяра и Тромбон. Они все время прикрывали меня.

Мы сидели, нормально так сидели, в хате на углу Западной. Хата как хата, но акустика ничего. Мы играли «Революционный Этюд» Шопена, прямо штукатурка сыпалась. Если вам кажется, что «Революционный» нельзя сделать на контрабасе, флейте и тромбоне, то вы просто жалкие типы. А лабалось неплохо, честное слово, неплохо. Если бы нас кто слушал, то был бы в экстазе. Особенно выделялся Контрабас. Сегодня был его день! Прям тебе пушки среди цветов. И все было действительно хорошо, так что Флейтяра бросил играть непонятно почему.

— Чего-то здесь, бля, не хватает, — заявил он. — Мало тонкости.

— Чего тебе мало? — спросил Тромбон. Он был толстый и вечно потел.

— Тонкости мало, тонкости, — рявкнул Флейтяра. — Слишком ты меня глушишь. Линия сохраняется, но вот нюанс исчезает.

— Чего-чего исчезает? — опять спросил Тромбон.

— Заткнись и играй потише.

— Ладно, — сказал я. — Идем по-новой.

Мы заиграли, и все шло как прежде. Я дирижировал, они извлекали звуки, только Тромбон играл тише.

— Нет, это все лажа, — заявил Флейтяра.

— Чего ты хочешь? — спросил я. — Все шикарно, только Тромбон играет слишком тихо.

— Но ведь все равно не выходит, — бормотал Флейтяра. — Линия имеется, а вот нюанс теряется.

Такой уж он был тип, Флейтяра. Если уж что он сказал, то это ему так нравилось, что повторял вечно.

— Заткнись, — сказал я ему, потому что он меня уже достал. — Все классно, и играем с самого начала.

Так мы и играли. До десяти часов, потому что сегодня я собрался посетить «Голубой Щит». Вообще-то я хотел идти сам, но Контрабас предложил составить мне компанию. Мы все бросили, а те двое продолжали лабать.

Флейтяра лабал с Тромбоном.

Уже начиналась ночь, а мы шли по улице, где асфальт потрескался будто задница какого-нибудь восьмидесятилетнего педика. Вот уже почти год улицы этого города были относительно безопасными. Относительно, это значит, что никто не пулял в тебя ради спортивного интереса. Никаких тебе долбаных придурков в окошках с винтом. Нет, стреляли, конечно, если кому-нибудь твоя рожа была не в масть, когда ты появлялся не в том месте в неподходящее время. Но без повода — ни-ни. Война закончилась пять лет назад, и люди понемножку успокоились. Поскольку я всегда любил красивые слова, то говорю, что варварство уступило место цивилизации. Это мои слова, но я вовсе не утверждаю, что они правильны.

Контрабас шел рядом, шмалил сигареты одну за другой, и почти не отзывался. Он был моложе меня почти на три года и был мне по душе. Очень чувствительный хлопец. Никогда не убивал с помощью ножа. На кулаках был хорош, приложил уже много кому, но ножом никогда не действовал. Когда-то он сказал мне, что это ужасно грубо. По мне же, это все равно. Тем не менее, я его понимал. у каждого свои принципы.

Нам нужно было пройти несколько кварталов, потом по длинной аллее, прежде чем выйти на Площадь Развлечений. Мы прошли по шатающемуся мосту, а потом уже пришлось шастать по узеньким улочкам, где всегда гнездится всякая шваль. Несмотря на темноту в разбитых машинах еще игрались дети. Мимо нас прошла одинокая женщина, при виде ее мы вытаращили глаза: непонятно, то ли она такая храбрая, то ли такая дура, а может снималась. По-видимому, Контрабасу хотелось, но я приказал ему успокоиться. Мы прошли мимо нее, как будто у нас отрезали писюрки. Показали себя джентльменами. Или как-то там.

Под стенами домов, среди развалин, сидели бомжи. Так они сидели целыми ночами. Это были уже не люди, а дерьмо собачье. Некоторые палили костры и хоть как-то грелись. А уж воняло там! Мы вздохнули посвободней, когда попали в Голубой Квартал. Потом был уже только Сияющий Променад. Ну и, конечно же, «Голубой Щит».

Это заведение Маленькому Принцу и вправду удалось. Сам он, конечно, мог быть идиотом, но кабак его был, похоже, ничего. Над вырисованной кистью вывеской с названием горела одна-единственная неоновая трубка, а это редкость даже в столице. Совсем недавно я был там, так что сравнить мог. Перед входом крутилось много народу, а изнутри доносилась музыка.

Сортирная бабуля был выше двух метров и поневоле вызывал к себе уважение. Он стоял в двери и брал большую плату за вход и гораздо меньшую — за срач. Я сообщил ему, кто мы такие. Его уже предупредили, поэтому он кивнул.

— Получается, вы должны меня заменить, так? Это клёво, а то мне уже насточертело здесь стоять.

Подошел какой-то тип, сунул бабуле в лапу две двадцатки и отдал пистолет, тем не менее, ради спокойствия, бабуля его тщательно обыскал, в конце концов тот мужик получил свой билет и исчез внутри.

— Сорок кусков за вход? — заметил Контрабас. — Это должно давать неплохие доходы.

— Точняк, — согласился бабуля. — На шармака тут не покатит.

— Послушай, — сказал я ему. — Ты будешь стоять тут и дальше, потому что мы не станем тебя менять. Мы пришли пришить того скрипача и будем делать это по-своему.

Челюсть у бабули слегка отвисла.

— Так вы меня не смените?

— Не о чем и говорить.

Он выглядел совершенно прибитым.

— Я тут договорился с одной. Цыпа первый класс. И недорого берёт. Так что, всё напрасно?

Он был двухметрового роста, зарабатывал в сральнике бабулей, скрипач, скорее всего, так сильно его не интересовал, вот он и договорился с какой-то кралей. мне было его жаль. Но что ж, бывает.