В эуште есть охотник по имени Кумай. Он попал сюда ребенком из Казак-Урды. У него шесть сыновей. Тоже шесть. Иль алла!

Эушта — народ равнин. Он привык ходить по тайге, но жилища свои ставит на чистом месте, в долинах рек. Они напоминают ему степь.

Тоян выбрал для казаков низкое побережье на повороте Тоома:

— Вот вам удобный чигынкол. Близко к эуште. Чужих дорог рядом нет. Делайте свой кыштау здесь.

Но казакам это место не понравилось. Стали они просить Тояна, чтобы пустил их за Тоом. Там берег высокий, крутой. С него далеко видно. Никто не подойдет незамеченным. Удобней всего — гребень горы напротив Тоянова городка, там, где Ушай-река становится Тоомом.

Насторожился Тоян, подумал: а не хитрят ли казаки? Тырков побывал на той горе. Он знает, что за ней лежит священное озеро Удуккуль. Воды Удуккуля — самое большое богатство эушты. Больных они делают здоровыми, поникших бодрыми, а сильных еще более сильными. Все можно отобрать, разделить, увезти — только не озеро. Оно рождено здесь, здесь и останется.

Сейчас возле него живет исцелитель Одтегин, имя которого означает Хранитель Очага. Он хранит маленькое лесное озеро Удуккуль. Удуккуль хранит эушту. Эушта хранит Удук- куль и Одтегина. Но табиб стар, он скоро уйдет. Кто тогда будет хранить Священное озеро и исцелять людей? Не скажут ли те, кому разрешили построить неподалеку от него временное кыштау: озеро мое? Не присвоят ли себе чужое? Не осквернят ли волшебные воды тем, что исторгает нечистое тело?

Слишком поздно спохватился Тоян. Думать вдогонку Тыркову все равно, что обнимать улетевший ветер. Надо ответить казакам так, чтобы они не догадались, какое недоброе предчувствие сжало его сердце. Если русы послушны Тояну, как обещал посланник, они не станут противиться любому ответу. А если станут, значит Тырков хитрил с Тояном, и слова его немного стоят. Тогда и казакам не место в эуште…

— Скажи им, — велел толмачу Тоян. — За Тоомом много высоких мест. Я даю им кыр напротив чигынкола, который они не захотели. Это мое последнее слово.

— Ответь ему, — велели толмачу казаки. — Мы берем!

Не думал Тоян, что согласие будет таким простым и быстрым. Он подождал, не спросят ли казаки, почему им нельзя поставить зимовье над Ушай-рекой. Нет, не спросили. Значит, завтра спросят.

— Аллах дал нам маленькое озеро с вечной водой, — сказал Тоян. — Ключи от него оставил табибу Одтегину. Только он может жить там. Вы все поняли?

— Чего ж не понять? — был ответ. — Кабыть не дураки какие.

— Тогда пусть ваш кыштау будет теплым и просторным…

Стук топоров на Тоом-кыр заставил Басандая явиться к Тояну с упреками:

— Почему без совета с соседями пустил сородичей Явыз Ивана[102]? Разве не знаешь, сколько татарской крови пролил он? Вспомни песню слез, которая долетела до нас от матерей завоеванной им Казани, — и тонким срывающимся от гнева и презрения голосом быстро-быстро забормотал: — И балалар, балалар, таш каланы алалар, таш каланы алалар, безне утка салалар..[103]. Хочешь, чтобы и нас кинули в огонь?

— Соседи сами отказались жить в совете, — напомнил ему Тоян. — Явыз Ивана давно нет. Казань живет с Москвой. Но я видел огонь, который приносят сюда другие. Они тоже кому-то сородичи. Не знаешь, кому именно, Басандай-бильга[104]?

— Когда я был маленький, отец говорил мне: и на чужой стороне пусть будет знакома хоть одна юрта.

— Тогда почему на моей земле не может стоять чужой кыштау?

— Потому что в нем не молятся Аллаху.

— Но в Коране сказано: кто приходит с хорошим, тому еще лучшее, и они от всякого страха в безопасности…

— А кто приходит с дурным, — с готовностью подхватил Басандай, — лики тех повергнуты в огонь… К тебе пришли неверные и этого достаточно.

— Ко мне пришли люди. И еще не забудь… Во мне течет кровь Гурбэсу, которая пошла за Распятым…

Долго спорили они, но согласия так и не нашли.

Басандай уехал рассерженный. Уже с коня бросил:

— Не играй бородой отца, слезами расплатишься.

Не стал отвечать Тоян угрозой на угрозу, но вослед подумал: «Не желай слез другому, если не хочешь их себе…»

С тех пор много разного случилось в эуште. Плохого больше, чем хорошего. И раньше случалось, но само по себе. Теперь стало случаться из-за казаков.

Не успели они поставить себе зимовье, как высокий берег неподалеку обвалился. И начали высыпаться из него кости в истлевших одеждах, ножи, посуда, украшения. Дурной знак. Значит, русы потревожили екес[105], и те остались без приюта. Не попасть теперь их душам в Арават, на седьмое небо, к сокровищам справедливости, благоволения и росы воскресений. Ох не попасть!

Еще больше встревожились жители Тоян-каллы[106], когда в другом месте на Тоом-кыр вылез из глины череп огромного неизвестного зверя с двумя огромными клыками.

Третий знак — дым из кыштау русов. По ночам он похож то на серебряную трубу, упирающуюся в небо, то на ствол карагая[107]; утром становится красным, как кровь или зеленым, как трава, а днем синим, как цвет вечной печали.

— Прогони неверных! — потребовали у Тояна соседи и громче всех Басандай. — Разве ты не видишь, что говорят тебе земля и небо?

Тоян не прогнал.

И начались несчастья. Там, где лежит иил-таш, производящий погоду, вдруг загорелся болотный лес. Откуда взялся огонь, никто не знает. Но кто, кроме казаков, мог вызвать его, заклиная на багровом камне своих духов?

В другом месте напали на тайгу гусеницы и стали поедать ее, как саранча степь. А на пастбищах появились тучи шершней-ара. Никогда раньше столько не бывало. И кони никогда раньше так не бесились, и люди так плохо не умирали.

Напротив высокого берега с Двумя Огромными Клыками запутался в сетях один из сыновей Казак-Кумая, а на другой день после его смерти в самом неглубоком колодце, посреди Тоянова городка, нашли тело маленькой девочки. Еще через одну луну — возле кыштау русов видели женщину по имени Тоюрке[108]из Басандай-каллы. Кто видел, трудно сказать. Куда она делась — и того трудней. Да никто и не спрашивал. Всем ясно: в зимовье она. Мужчинам всегда нужна женщина. На то они и мужчины. Но почему казаки взаперти ее держат? От них всего можно ожидать…

Зима принесла новые беды. Много дней подряд сыпал снег. Потом ударили морозы. Ветер кричал, плевался, валил с ног. В такую погоду коней на водопой не выгонишь, сухой травы в загоны не подвезешь. Земля стала одним сугробом, ветер превратился в нестихающую бурю, тайга потеряла часть ветвей.

Когда буря кончилась, эушта не досчиталась половины стада, старых людей и младенцев. А казаки, как были, так и остались. Суровая зима обожгла их глаза и бороды, но не тронула их самих.

А по первой траве явились на Тоом черные калмыки Бинея. Крадучись явились, без обычного для них шума и невежества. В землях Басандая переправились они с левого берега на правый и напали оттуда на кыштау казаков.

Ничем не смог помочь Тоян русам. Застали их врасплох черные калмыки, всех перебили и побросали в воду.

Но один казак все-таки выплыл. Приполз к Одтегину с тяжелыми ранами. Спрятал его в лесном шалаше старый табиб. Стал лечить водой Удуккуля, целебными травами и молитвами. И вылечил.

Узнал об этом Тоян, обрадовался: вот человек, который знает, кто и как напал на зимовье.

— Ешит[109], — сказал ему Тоян. — Ты должен пойти назад, в Тобол-туру и все рассказать илчи, который тут тебя оставил. До Умара я дам тебе провожатых. Дальше будешь добираться сам. Ид![110]