— А что было потом? — спросила Корзинкина.

— Оглянулся я — сказал папа, — и вижу, стоит этот самый заплаканный заяц.

— Кто? — вздрогнула Корзинкина.

Мама незаметно пихнула папу, чтобы он не пугал Корзинкину.

— Корзинкина будет ученым — археологом, — сказал папа, — она должна быть смелой. Вот если бы я был трусом, то умер бы на месте, а я не умер. Я даже с ним разговаривал.

— С кем? — спросила мама.

— С зайцем. С заплаканным.

— А почему он заплаканный? — спросила мама, — говори быстрее, мне краску с волос смывать пора.

— Ему нужны лыжи, — сказал папа, — он в снег проваливается.

— И ты, конечно же, дал ему свои лыжи? — спросила мама.

— Я, конечно же, дал, — сказал папа, — и свои лыжи и Корзинкиной.

— А зачем ему четыре лыжи? — спросила мама.

— У него четыре лапы, — сказал папа, — он же заяц. Теперь у меня нет ни шнурков, ни резинок.

— В чем ты пойдешь на работу? — спросила мама.

— В валенках Ермака, — сказал папа, — в этих валенках Ермак всю Сибирь завоевывал. А мне до работы два шага. Корзинкина, пойдем ко мне в кабинет.

— Только недолго, — сказала мама, — мне голову мыть одна минута. А потом сразу за стол. Ясно?

— Ясно, ясно, — и Корзинкина вприпрыжку поскакала в папин кабинет.

Папин кабинет это самое удивительное место на свете.

— во-первых, в кабинете есть круглое окно, как большая подзорная труба. Из него видна Африка и Северный Полюс. В Африке сейчас крутилась пыльная буря, и ничего не было видно. Только летающий желтый песок.

А на Северном Полюсе стояла отличная погода. Яркое солнце, белый снег и синий лед. А во льду много дырок, это полыньи. И из них выпрыгивали толстые полярные тюлени. Они охотились на рыбу, а теперь отдыхают на льду, похлопывая свои рыжие бока мокрыми резиновыми ластами.

А ночью на Северном Полюсе сверкает Северное сияние.

— во-вторых, письменный стол папы забит всякими интересными находками, ну, например, наконечники медных копий, бусы из первобытной смолы, детские игрунки из вулканической лавы.

— в-третьих, на полках стоят коробки с разными зернами, которым миллион, а еще банки с пауками, червями и бабочками. И это не обычнее пауки, черви и бабочки, а страшные доисторические чудовища с острыми жалами, уродливыми крыльями и длинными языками.

— Вот что, Корзинкина, — сказал папа, — наконец-то мы купили тебе компьютер.

— Ага, — сказала Корзинкина.

— Но обучать тебя компьютеру нам некогда, — сказал папа, — мы с мамой работаем. Ты сама как-нибудь с компьютером, ладно?

— Я попробую, — пообещала Корзинкина.

— Молодец, — сказал папа, — если не получится, скажи.

Мама достала из духовки противень с запеченной уткой и яблоками.

— Ух, ты, — восхитился папа, — и когда ты только ее приготовила?

— Вас полдня не было, — напомнила мама.

— Мы путешествовали в каменный век, — сказал папа и с шумом втянул воздух, — ах, как я люблю жареную утку.

— А я не люблю жареную утку, — сказала Корзинкина, отодвигая тарелку, — потому что раньше она была живая. И теперь мне ее жалко.

— Понимаю, — сказал папа, положив в свою тарелку кусочек утки, — просто ты не знала, что утка на самом деле сделана из колбасы.

— Не может быть, — удивилась Корзинкина, — разве уток делают из колбасы?

— Конечно, — кивнул папа, — тех, что продают в магазинах, делают из колбасы. И уток, и кур, и коров, всех-всех. Коров делают из говяжьей колбасы, а свиней из свиной. Эта утка тоже из колбасы, только из утиной.

— А так похожа на утку, — Корзинкина невольно сглотнула слюну, — мам, а ножку утиной колбасы можно?

— Уже кладу, — сказала мама и положила Корзинкиной громадный кусок жареной утки. И целую гору печеных яблок.

После обеда папа сказал — чур, я мою посуду.

По выходным папа всегда мыл посуду. Папа говорил, что пещерные люди мыли свои первобытные кувшины и каменные ножи, чтобы прогнать злых духов.

Поэтому Корзинкина всегда оставляла на столе блюдечко с накрошенным печеньем. Она кормила злых духов. А то злые духи летают — летают и нигде ни крошки. А тут стоит блюдечко с печеньем.

— Корзинкина — добрая, — сказала мама, — она всех жалеет. И жареных уток и злых духов.

— Да, — сказал папа, ловко орудуя щеткой и мыльными растворами для посуды, — она всех жалеет. И даже нас. Сказала, что компьютеру научится сама.

— Она становится взрослой, — улыбнулась мама, — и скоро утиной колбасой ты ее не проведешь.

— А может, зря мы купили ей компьютер? — сказал папа, — играла бы и дальше в куклы. До пенсии. Главное, чтобы она была доброй.

— Если хочешь, чтобы она была добрая, — сказала мама, — съешь печенье из этого блюдечка. Завтра она посмотрит, а блюдечко пустое, значит, злые духи поели. И положит новое печенье.

— Ладно, — сказал папа, хрустя печеньем, — буду злым духом. Я люблю печенье.

— Я все слышал, — проверещал Дрын-Дыр, как только Корзинкина вошла в свою комнату.

— И что ты слышал? — спросила Корзинкина.

У нее было хорошее настроение. Эх, сейчас бы поваляться в кровати. А впереди еще целый вечер.

— Я про компьютер, — сказал Дрын-Дыр, — сама ты ему не научишься.

— Ты шпион, — сказала Корзинкина, — ты подслушивал наш разговор с папой?

— Скажи мне спасибо, — сказал Дрын-Дыр, — что я вовремя услышал.

— Дрын-Дыр, не лезь не в свое дело.

— Как хочешь, могу не лезть, — оскорбился Дрын-Дыр.

— Вот и не лезь, — Корзинкина легла на кровать и посмотрела на потолок.

Вот жила она безо всякого компьютера, горя не знала. А пока ему научишься — сто лет пройдет. У всех ребят компьютеры, а Корзинкина, как белая ворона. Такую ворону Корзинкина видела в музее. Белая ворона сидела рядом с другими воронами, но было видно, что все вороны сидят вместе, а белая ворона сидит одна. Во так и Корзинкина всегда одна. И что с этим поделать?

— А ничего не делать, — сказал Дрын-Дыр, который читал мысли Корзинкиной, которые текли по потолку, как реклама пиццы, — плюнь на всех и люби себя. И меня. А на остальных плюнь. А особенно на Принца.

— А ну брысь отсюда, — подскочила Корзинкина, — Принц — герой.

— Герой должен быть богатым, — сказал Дрын-Дыр и покрутил медным пузом, покрутил так, чтобы был слышен звон монеток, — а Принц нищий. У него кроме тупого меча и кривоногой клячи ничего нет. А я богатый. Я могу купить все, что захочу. И тебе тоже могу купить все, что ты захочешь, но не куплю, потому что я копилка, а не дырявый карман Принца.

— Ты просто жадина, — сказала Корзинкина.

— Если хочешь обзываться — пожалуйста, — сказал Дрын-Дыр, — только кто тебе с компьютером поможет?

— Уж не ты ли?

— Я, — сказал Дрын-Дыр.

— Ты же древний, — сказала Корзинкина, — а древние в компьютерах не понимают.

— Дура ты Корзинкина, — сказал Дрын-Дыр, переходя на шепот, — компьютеры были всегда, даже в древности. Только это тайна.

— Тоже мне тайна, — фыркнула Корзинкина, — сам придумал и тайна. У меня миллион таких тайн, про которые никто не знает. И еще могу миллион придумать.

— Я ничего не придумывал, — сказал Дрын-Дыр, — компьютеры появилась раньше человека. Но об этом никто не знает.

— И даже папа? — спросила Корзинкина.

— И папа Кор, — сказал Дрын-Дыр, — и дедушка Кор, оба не знают. И мама твоя не знает. И Светлана Петровна не знает. И Анциферова Людмила не знает. И Емельянов Виктор не знает. И Захаров Илья не знает. И Ивина Ирина не знает.

— А Принц? — спросила Корзинкина.

— И Принц не знает, — сказал Дрын-Дыр, — и Конь не знает. И свинья не знает.

— Какая свинья? — удивилась Корзинкина.

— Любая, — сказал Дрын-Дыр, — любая свинья, какую ни возьми.

— А причем тут свинья? — не поняла Корзинкина.

— Ну не хочешь свинью, пусть будет таракан, — сказал Дрын-Дыр, — таракан тоже не знает.