Завтра я пойду по деревням».
Сумерки сгущались по углам.
Все притихли. Опускался вечер.
Близок час. И Лиза поднялась,
Ватник свой накинула на плечи,
Села, за наушники взялась.
Долгим ей казалось ожиданье.
В этот час в Москве... Но что ж молчит
Радио? И, затаив дыханье,
Слышит вдруг сквозь ветра завыванье —
Над страной, через фронты летит
Голоса далёкое звучанье:
Это голос Партии могучий
Говорит с народом в грозный час.
Это вдруг пробившийся сквозь тучи
Свет надежды озаряет нас.
8
Я хочу запомнить всё, как было, -
Весь твой трудный быт военных дней.
Вот и годовщина наступила,
Да не видно праздничных огней.
Не пылают флаги над толпою,
В полный голос песня не слышна.
Но и здесь заботливой рукою
К празднику землянка убрана.
Вытоплена печь, обед сготовлен
И для всех постирано бельё.
Ай да Чайка! Командир доволен,
Весь отряд благодарит её...
Был совсем не пышным пир в землянке,
Всё же в ней застолица была.
Кто-то взял гармонь и тронул планки —
И в землянке песня ожила.
Позабытая, своя, родная,
Что певали дома вечерком,
К сердцу подошла, напоминая
Каждому о чём-то о своём:
Боль разлуки или радость встречи,
Солнечный, ненастный ли денёк?
Плыл в окне черёмуховый вечер
И мигал знакомый огонёк.
Каждый звук о родине напомнил
И о том, что было далеко.
Чей-то вздох, тяжёлый и безмолвный,
Отозвался в песне глубоко.
Песня шла. На берег выходила,
Там, где Волга матушка-река;
Вот она винтовку зарядила,
Залегла у ближнего леска.
И такая огненная сила,
Запылав, по жилам потекла,
Будто это мать заголосила
На краю горящего села.
Будто бы голодных ребятишек
С белизной бескровной на щеках,
Маленьких Ванюшек, Танек, Гришек
Песня поднимала на руках.
Ласково к груди их прижимая,
Ватником укрыла потеплей,
Отдала паёк свой, повторяя:
«Это вам»,— и встала у дверей.
Положил боец свою гармошку,
Попросил: «Нельзя ли огонька?»
Закурил, помедлив, козью ножку,
Чтоб скорей развеялась тоска.
И курил, застенчивый да ладный,
Деловито, не спеша курил.
Взял винтовку с козел аккуратно
И, затвором щёлкнув, зарядил.
Командир сказал: «С таким народом
И невзгода, братцы, не страшна.
Ты женат?» — «Так точно. Больше года.
Маленького ждёт на днях жена».
Отвернулся. И румянец кроткий
Залил щёки: «Будем воевать...»
И затвор погладил у винтовки,
И пошёл — чего же зря стоять?
Шёл и думал: жить ему хотелось
И растить парнишку-сорванца,
А ещё, ещё ему хотелось,
Чтобы непременно был в отца.
9
«Отчизна! Великое слово!
Когда ты и кем рождено?
Ты в радостный час и в суровый
В сердцах у людей зажжено.
Отчизна! Враги уже рядом,
И, может, они под Москвой.
На Невском ложатся снаряды,
Пожары встают над Невой.
Отчизна! Всем сердцем горячим
Я к ранам твоим припаду!
Листовки под ватником спрячу,
В деревни родные пойду.
Поля наши залиты кровью,
Слезами и горем сирот,—
Я правду народу открою,
И духом воспрянет народ.
Злодеи деревни сжигают,
Живыми сжигают людей.
Но правда народу сияет,
И с нею народу светлей».
Вот с этою думой заветной
Идёшь ты. Не видно ни зги.
Идёшь ты сквозь мрак беспросветный,
И в каждой деревне враги.
Повсюду встречаешь невзгоду,—
Так вот что такое война!
Приходится трудно народу,
Помочь ты народу должна.
Берёза стоит молодая.
Обрублены сучья на ней.
Как будто старуха седая,
Горюет она среди пней.
И тополь, могучий когда-то,
Зачах и поник над водой,—
Задушен петлёю проклятой
На нём партизан молодой.
Вот здесь были детские ясли,
Нарядные клумбы цвели,
А нынче лишь галки на прясле,
И трубы торчат из земли,
Да чёрные вороны кружат,
Да зарева в небе дрожат,
Да мать безутешная тужит,
Что сын не вернётся назад.
И вновь безотрадней друг друга
Картины встают на пути.
Идёшь ты. В деревне подруга.
Должна ты к подруге зайти.
В условленный час — ты просила
В избе соберётся народ.
Какая чудесная сила
Тебя в эту полночь ведёт?
10
Ты устала. Отогрейся малость.
Ты, наверно, очень голодна.
Как в такую ночь не побоялась
В тыл врага отправиться одна?
«Я ведь шла к своим. Я в эти стены
К вам с приветом от родных пришла,
Я с собой подарок драгоценный —
Слово правды я вам принесла!»
Будто сами двери открывались:
«Гостья дорогая, заходи!
Мы тебя, как праздника, дождались,
Сядь, на наше горе погляди...»
Людям ты листовки раздавала,
Находя для каждого слова,
На борьбу с врагами призывала —
А наутро шла уже молва!
«Вестница была сегодня ночью...» —
«Чайка, что ли?» — «Может, и она...»
Но едва пропел последний кочет,
Снова в путь отправилась одна.
И летела весть быстрей зарницы,
Белой чайкой над землёй плыла:
«И у нас она была, сестрица...» —
«И у нас, у нас она была...»
Ветер! Ветер! Мглою непроглядной
Заслони ночные небеса,
От её дороги беспощадной
Отнеси злодеев голоса!
Встаньте, ели, тёмною стеною —
Ноченька осенняя долга,—
Заслоните бедный хутор мглою
От напасти лютой, от врага!
Лиза спит — трудна была дорога,—
А подруга стережёт покой.
Пусть поспит ещё хотя б немного.
Тихо всё. Лишь ветер за стеной.
Снится Лизе: в мирном поле чистом
Жаворонок вьётся и поёт,
Руна вдаль бежит струёй лучистой,
Речкой Руной солнышко плывёт.
Расцвела ромашка — белый цвет,
Лютики весёлые желтеют.
«Любит меня милый или нет?
Любит или нет — сказать не смеет».
11
Что это? Удар в калитку, топот,
Стук тяжёлых, кованых сапог...
Чьи-то голоса... И чей-то шёпот...
Враг перешагнул через порог.
Вот он — ненавистный и проклятый!
Чем же я могу тебе помочь?
Вот уж оцепили дом солдаты.
Купоровы плачут — мать и дочь,
Мальчуган четырёхлетний плачет...
Чайкину схватили за рукав:
«Что, попалась? Доболталась, значит? -
«Колосов!..» Предателя узнав,
Лиза плюнула в лицо злодею.
Ей скрутили руки, повели.
«Ироды!» — кричала, холодея,
Женщина. Солдаты дом зажгли.
Мальчуган в кусты забился. Ветер
Поднял пламя, заклубился дым.
Мать и дочь сгорели. На рассвете
