Казарцев докладывал Крылову:
– Когда мы увидели вдали какие-то бугорки, мы приняли их за копны убранного хлеба. Но бугорки двигались. В бинокль я различил, что это танки, и танки немецкие… Но их здесь не должно было быть. Если они здесь, то что же случилось на оборонительном рубеже? Мы начали их считать, досчитали до девяноста и перестали.
Дивизия приняла бой, но остановить танки не смогла, они рассекли ее надвое.
В тот же день, 24 августа, Крылов мог воочию убедиться, что комдив сделал все возможное, что не с его силами было остановить прорыв противника. На КП дивизии наблюдатели доложили, что по степи движется колонна автомашин. Крылов и Казарцев поднялись на пригорок. И без бинокля простым глазом было видно, что движется мотопехота противника. Движется по прямой к Сталинграду. В дивизии ни одного орудия, ни одного крупнокалиберного миномета. Бессилен комдив, и бессилен заместитель командарма. Под рукой и в Карповке ничего не было, а здесь и тем более. За одной колонной вторая, третья. Их сопровождали танки, с воздуха прикрывали «мессершмитты». Безнаказанное движение. Но нет! За горизонтом послышался залп эрэсов, затем увидели девятку Илов. Бойцы дивизии кричали «ура!». Но, видимо, слишком малые силы встали на пути движения моторизованных частей. Бой скоро замолк.
В ночь на 31 августа командование фронтом отдало приказ об отходе 62-й.
Николай Иванович не раз возвращался в своих размышлениях к этому моменту, и каждый раз он приходил к одному и тому же выводу, что Андрей Иванович Еременко припозднился с приказом, недооценил опасности, понадеялся, что временное окружение частей 14-го танкового корпуса, прорвавшихся к Волге, закончится их разгромом.
Командующий армией Лопатин поставил вопрос об отводе армии 25 августа, предполагая, что отход может быть совершен при более или менее благоприятных обстоятельствах и будет выиграно время для закрепления на позициях среднего обвода обороны города. Не надеясь на решительность в этом вопросе Еременко, а, быть может, уже и зная его отрицательное отношение к этому маневру, Лопатин днем 25 августа дал одновременно и телеграмму начальнику Генерального штаба. Лопатин собрал Военный совет и поставил об этом в известность членов Военного совета, начальника артиллерии армии Н. М. Пожарского и исполняющего обязанности начштарма С. М. Камынина.
– Дело сделано, – сказал Лопатин. – Всю тяжесть ответственности я взял на себя, но мне хотелось бы знать ваше мнение…
Гуров сидел на пеньке. Он встал и, пригибая голову, хотя потолок в блиндаже был не совсем низок, подошел к Лопатину.
– Антон Иванович, покажи! Покажи телеграмму!
– Передали по рации, а текст я уничтожил… Не время такие документы под рукой держать…
– А почему сразу в Генеральный штаб?
– Я уверен, что эта мера срочная и отлагательства не терпит!
– Но ведь держим оборону! Один Калач чего стоит!
– А немцы никогда не идут, где оборону держат, с флангов, с флангов заходят…
– Этак мы приблизим фронт на тридцать километров к Сталинграду! – вырвалось у Гурова.
Вот тут и вмешался Крылов. Он давно оценил, еще в Одессе и в Севастополе, значение уплотнения войск в обороне. Данными о том, как усложнилось положение 62-й и 64-й армий, штарм в тот момент не располагал, но логика подводила Николая Ивановича к тому, чтобы согласиться с Лопатиным.
– В Одессе и в Севастополе к такому маневру приходилось прибегать не единожды, а когда получали подкрепления, то отвоевывали позиции обратно. Наши позиции здесь имели бы неоценимое значение, если бы мы могли контратаковать. Для контратаки армия не располагает возможностями, пассивная оборона – самый худший вид обороны. Я за то, чтобы уйти на средний обвод, ликвидировать прорехи в линии обороны и подготовить позиции…
Гуров согласился с Крыловым. Но комфронта не поддержал Лопатина, а 3 августа сложилась обстановка, когда потребовались неимоверные усилия, чтобы вывести армию из-под угрозы окружения… Но и на среднем оборонительном обводе удержаться не удалось. Противник прорвал оборону 64-й армии и занял станцию Басаргино. Это означало выход в тыл 62-й. На этот раз командование не стало медлить, в ночь на 2 сентября, в ненастье, армия отошла на внутренний оборонительный обвод: Песчанка, Алексеевка, станция Гумрак, Городище.
К моменту выхода 62-й армии на позиции внутреннего оборонительного обвода соотношение сил с противником, действовавшим против нее, складывалось очень тяжело. Перед фронтом 62-й и правым флангом 64-й всеми видами армейской разведки было выявлено до 18 пехотных, моторизованных и танковых дивизий противника. В стрелковых частях 62-й армии в это время числилось всего лишь 33 тысячи активных штыков. Было над чем задуматься.
Ни в Одессе, ни в Севастополе до городских боев на улицах не дошло, хотя внутренне Николай Иванович был готов к этому последнему акту обороны городов. И в Одессе, и в Севастополе не было никакой надежды на выручку извне, то были примеры классической осады городов. Здесь, на внутреннем обводе, тоже не так-то много оставалось надежд, но все же это не была законченная осада. Войска Сталинградского фронта начали контратаки с севера, войска Юго-Западного фронта удерживали контратаками продвижение армии Гота. Надежды были, шли уже и подкрепления для 62-й, но они не поспевали, и поспей даже и вовремя, они мало что могли изменить. 6-я армия Паулюса рвалась в город, невзирая ни на какие потери, это была цель кампании, а оборонительный обвод, даже и внутренний, не был приспособлен, как в Севастополе, для отражения.
А тут еще сомкнулись войска 6-й полевой и 4-й танковой Гота. Камынин ушел в группу Горохова, Николаю Ивановичу пришлось на себя взять заботы по штабу. Армейский КП в это время находился на станции Садовая, первая станция пригорода.
– Вот что, – сказал Лопатин, – если уж мы держим в мыслях, что придется сражаться в городе, так надо поберечь его главную тактическую точку… Высоту с отметкой сто два… Сталинградцы со стародавних времен называют ее почему-то Мамаевым курганом. Быть может, и действительно Мамай в древние времена поставил там свой шатер, когда в Орде боролись за власть разные ханы. Если это так, то не глуп был Мамай… Высота господствует над местностью, она как бы узел, который развязывает весь город. Вот там и быть запасному армейскому КП и штарму… Очень важно, чтобы противник не овладел этой высотой…
Так родилась еще одна группа в 62-й – группа генерала Крылова, перед которой стояла задача, в случае прорыва противника, удержать во что бы то ни стало Мамаев курган. Это были дни, когда чуть ли не каждый день рождались группы, которые существовали всего лишь несколько часов. Так, группа Крылова, которой были подчинены разнородные части для защиты Мамаева кургана, просуществовала всего лишь два дня. Но и за эти два дня – 4 и 5 сентября и на ее долю пришел приказ контратаковать противника, прорвавшегося в Поляковку. Оборона активная, но сил не хватало. План контратаки, по документам, выглядел внушительно, вплоть до охвата противника мотострелковой бригадой. Только вот что охватывать одной бригадой? Несколько дивизий противника? И все же эти удары приносили противнику немало беспокойства.
А в ночь на 6 сентября группа Крылова перестала быть группой. Последовало его назначение командующим армией, приказ он выполнил, хотя и после длительного нелегкого объяснения с Гуровым. И вот уже к нему, как командарму, пришел член Военного совета Гуров.
В блиндаже на южном склоне Мамаева кургана они остались вдвоем.
– Что будем делать, товарищ командующий? – спросил Гуров.
Вопрос правомерный. Если в северной части города в районе Тракторного завода фронт стабилизировался, то в центре полосы обороны, занятой армией, противник непрерывными атаками вынуждал поредевшие части армии пятиться. Обещанные пополнения не приходили.
– Трудно подписывать первый приказ, – ответил Крылов. – Но приказ будет таким. Половину, а где и все тыловые службы немедленно послать на пополнение стрелковых подразделений. Сами себя не защитят, защитить их некому. Продержаться хотя бы несколько дней, несколько часов до подхода подкреплений…
