Очнулся. Затхлый запах церкви. В его глаза смотрела красивая женщина.

Он попытался пошевелить руками.

И обнаружил, что не может.

В камере пыток тело Хеммингса взорвалось раздувающимся шаром пикселов, фонтаном сверкающей звёздной пыли.

Эйс кричала в ожидании боли, и на мгновение ей показалось, что боль наступила. Затем она расслабилась, поняв, что это не так. Вокруг неё кипела энергия, и помещение растворилось в свете и звуке. Это было похоже на фейерверк, на чудесный костёр, только маленькая Дорри была поджигателем. Камера искрилась и взрывалась вспышками фейерверка. Посреди всего этого образовался вихрь, он закружил цвета и формы камеры в ревущую мешанину.

Стул улетел в неизвестность, и Эйс вскрикнула от того, что её чувства пытались справиться с окружающей её пустотой.

Она кричала, а мир превращался в чехарду красок. Её губы дрожали, отчаянно набирая в лёгкие воздух, и на выдохе вселенная изменилась.

Хеммингс подавил охватывавшую его панику.

— Это не может длиться долго, — воскликнул хоровой голос. — Спросите у него, где Доктор.

— Послушайте, — женщина коснулась его щеки. — Мы забрали вас оттуда, где вы были. Для вас не осталось надежды. Пожалуйста, расскажите нам, где Доктор?

— Док-тор, — прохрипел Хеммингс, чувствуя, что его горло удивительным образом наполнено воздухом. — В Аду, в моём Аду. Меня зовут… Меня зовут Руперт Хеммингс. Лейтенант… — его глаза остановились на женщине, и он в последний раз подумал о своём детстве, об обещанной ему судьбе. — Хайль! — вскрикнул он, отдавая последний долг своей идеологии.

А затем его голова, от которой потребовали больше, чем могла выдержать плоть, умерла. Мышцы обмякли, глаза закатились, рот испустил последний вздох. Руперта Хеммингса больше не было.

Эмили отпустила голову и разрыдалась, беспомощно стуча кулаком по груди Питера.

— Глупо… Глупо, — причитала она.

Трэло шагнул вперёд, покачал головой и начал отправлять службу, мысленно укоряя себя за то, что в голос прокрадываются осуждающие нотки.

Времяточец видел, как вдали, вспышкой через ночь, улетала память Хеммингса, и отправил щупальце узнать, в чём дело.

— Что произошло? — спросил вирус у перепутанной личности, падавшей в пустоту.

— Я не справился. Доктор… Что-то сделал. Изменил мир.

— Это я знаю. Иди с миром.

Времяточец потянулся рукой и выхватил из улетавших в ночь данных Хеммингса крохотное воспоминание. Давным-давно мальчик сидел на коленях матери.

Темнота смыкалась. Времяточец поглотил воспоминание, съел его, понял его и, возможно, опечалился близостью и неизбежностью смерти.

Этот разговор мог быть, а мог и не быть. Это было что-то, что Доктор представил, отведя голову от бывшего себя.

Это был хороший сон.

— Что же, — улыбался третий Доктор, — полагаю, мы справились.

Он хлопнул будущего себя по спине и встал. Опустив взгляд, он увидел, что на нём надеты бархатный смокинг и рубашка с оборками.

— О да, чудесная мысль, — широко улыбнулся он. — Рукава можно было и немного длиннее сделать, но совершенства не бывает.

Седьмого Доктора эта метаморфоза не сильно обрадовала.

— Идём. Эта зона изменяется. Нужно уходить, пока она не очнулась.

— Куда ты собрался, старина?

— В Провал.

— О боже. Я надеялся, что ты этого не скажешь.

— Я тоже.

Доктор стал на колени, приподнял каменную плитку и отбросил её в сторону, словно она была пластмассовая.

— Под этим тротуаром есть пляж, — пробормотал он. — Пойдём, прогуляемся.

Лицо Доктора так и не прояснилось после встречи с мёртвыми спутниками, но его взгляд был жёстким, как у воина.

— Пора расплатиться с призраками.

О, если ты покоен, не растерян,

Когда теряют головы вокруг…

«Если».

Редьярд Киплинг,

перевод С. Маршака.

Дорри проснулась.

Всё было хорошо. Она была в своей комнате, на неё смотрел ряд её мягких игрушек, розовое одеяло накрывало её до подбородка.

Первое, о чём она подумала, было, конечно же, какао. Ужасная это вещь, — убеждала она себя. От него прыщи и жир. Она гордилась своей стройной фигурой и переживала о том, что бёдра набирали объём. Пит, симпатичный бармен у Спиффи, сказал, что она хорошо выглядит, но он же парень, ему не приходилось смотреть на неё по утрам.

Она засунула руку под кровать и вынула оттуда шоколадный батончик. Он был припрятан в её тайнике вместе с потрёпанной повестью Джэки Коллинз и белым поясом для чулок, который она на спор купила в «Chelsea Girl». Снимая с шоколада обёртку, Дорри слегка качала головой. Ей, должно быть, что-то приснилось, потому что она помнила много странного. Она была в Германии, и там был военный. Что-то о мужчине, у которого рот был заклеен скотчем. Что это может значить? У Элисон была книга, в которой были описаны разные сны и их значение. В ней должен быть и такой. Дорри сны снились редко, наверное, из-за того, что она была всем довольна. Тем, у кого были проблемы, снились эти проблемы, а у неё всё было хорошо.

— Дорри! — крикнула с первого этажа мама. — К тебе Триша пришла. Хотя сегодня и суббота, дорогая, пора уже вставать.

Дорри зевнула, опустила ноги на пол, сняла с себя ночную рубашку с медвежонком.

— Хорошо, мам! — крикнула она. — Пускай она ко мне поднимется через минуту.

Дорри нажала кнопку магнитофона и посмотрела на себя в зеркало. Странное чувство. Словами его даже и не опишешь. Как будто смотревшая из зеркала девушка с длинными, заплетёнными волосами была неожиданностью. Это ощущение было чем-то знакомо. На подбородке до сих пор этот прыщ. Она принялась протирать его лосьоном, думая, не сходит ли она с ума. Может быть, купить сегодня новое платье, чтобы в клуб пойти? Она хотела купить сингл[15], но понятия не имела, какой. Тот же, что и Триша купит, наверное.

Когда она уже натянула джинсы и заправляла в них свою разноцветную блузу, в дверь заглянула голова Триши.

— Привет, Дорри! Я с твоей мамой разговаривала. Она меня кофе угостила. Она просто ас, правда?

— Она кто? — Дорри слегка нахмурилась, глядя на свою лучшую подругу.

Триша была красивее, чем она; может быть, из-за того, что лучше с макияжем справлялась. Щёки у неё были нежно-розовые, на веках золотистый блеск.

— Очень милая. Она рассказывала о том, как много работает твой папа, чтобы вы смогли втроём отдохнуть летом на Тенерифе.

— Да, классно, я жду не дождусь этого.

— Может быть, найдёшь там себе хорошенького официанта-грека, — Триша уселась на кровать и поболтала ногами: — Новые кеды!

— Классно!

Дорри попыталась улыбнуться, глядя на яркие бело-розовые кеды, но у неё во лбу возникла острая боль, и она не знала… Ну, Триша же её подруга, так? Тогда почему она о ней не могла почти ничего вспомнить? О да, в школе они сидели за одной партой, она (типа) встречалась с Мартином Дэйем, капитаном футбольной команды, и она научила Дорри целоваться, напротив зеркала. Точно. Просто голова после сна ещё плохо работает.

— Минутку. Но Тенерифе же не в Греции?

— Не знаю, а где? Я на географии мистера Фримана никогда не слушаю. Он слишком секси, чтобы я на карты смотрела.

— Ты только о парнях и думаешь, — Дорри подвинула плюшевого медведя и села рядом с Тришей.

— Ты тоже. Я видела, как ты смотрела на Саймона, когда они исполняли «Unchained Melody».

— Я хотела потанцевать. А он тогда с Илейн был. А она старше его. Намного. Ему двадцать, а ей — двадцать три.

Триша покачала головой:

— Значит, долго не продержатся. Гулять пойдёшь?

— Конечно. Только я выгляжу плохо.