Голова разламывалась. Тревога не покидали мою душу целый день. Я не мог обрести покоя и жил в ожидании наказания. Беседа в канцелярии никак не шла у меня из головы.

Это продолжалось два дня, пока не подошёл Охромов.

– Ну, что?.. Ты надумал? – спросил он, тряся кулаками в карманах и щурясь на один глаз, то ли от того, что ему в глаз било солнце, то ли от ощущения своего превосходства надо мной, разбитым и раздавленным.

– Чего надумал? – не понял я сразу.

– Ты что, забыл наш разговор в баре? – удивился Гриша.

– Нет, не забыл.

Мне не хотелось с ним разговаривать: пережитые события полностью поглотили меня ожиданием кары. Кроме того, я понимал, что проблема с долгом куда страшнее и опаснее всех тех событий, которые сейчас переживал, но словно страус прятал голову в песок: история с долгом пугала и отталкивала своей неразрешимостью.

«Всё гениальное просто, – пришло мне на ум, – но простота – хуже воровства! Тогда по закону треугольника, что же тогда гениальность по отношению к воровству?!.»

Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я спросил Охромова:

– Знаешь, что со мной произошло?..

– Что? – живо заинтересовался приятель, поскольку вопрос прозвучал так интригующе, будто я хотел ему поведать, что после его ухода из пивбара на меня свалился миллион.

Вдруг я поймал себя на мысли, что хочу рассказать про старика и его логово только затем, чтобы хоть кто-то знал, что я прокололся с «самоходом» не из-за мальчишеской глупости, а в силу серьёзных обстоятельств. Но тут же решил, что не стоит выдавать тайну, быть может, даже глупую, ради для того, чтобы хоть кто-то знал, что я не простак и не позорник. Опаздывать из увольнения считалось среди курсантов делом не зазорным, хотя и наказывалось командованием, опаздывать же из «самоволки» в курсантской среде считалось проступком неприличным, и мало того, что наказывалось начальством, но и для уважающего себя курсанта было клеймом позора. Не умеешь – не берись!..

– Да нет, ничего, – я поплёлся прочь.

– Постой! – Охромов догнал меня, потянул за плечо и развернул к себе. – Постой!..

Я терпеть не мог, когда со мной так поступают: вот так хватают, разворачивают, когда, вообще, ко мне прикасаются, принуждая к чему-нибудь, и потому едва не двинул Грише по физиономии. Когда же он попытался трясти меня за плечо, я уже не выдержал и вспылил, в ярости пытаясь сдёрнуть его руку со своего плеча. Но пальцы Охромова лишь крепче вцепились в отворот моего кителя. Он был сильнее меня, и моя попытка оказалась тщетна.

«Настроение итак паршивое, а тут ещё этот козёл прицепился», – подумал я.

Курсанты, вообще, любители посмотреть на выяснение отношений с помощью кулаков, поболеть, посочувствовать, подсказать в трудную минуту стычки. Ну а, когда дерутся приятели, тут не удержатся в стороне даже самые ленивые и равнодушные к подобным вещам. Поэтому, едва мы с Охромовым сцепились, как сразу же вокруг нас образовалась кучка болельщиков: все знали, что мы с Охромовым – «братаны» по жизни.

Однако, кроме этой немой сцены, да нескольких минут насупленного стояния потом вот так, сцепившись, ничего интересного в коридоре не произошло: настроения драться, хотя я и был взбешён, не было никакого.

Мериться со мной кулаками в планы Гриши тоже, видимо, совсем не входило. И потому пару минут мы постояли друг против друга, ожидая, что драку начнёт другой, но ничего больше не происходило.

Народ, поняв, что «кина не будет», стал расходиться.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил я у Охромова.

– Надо поговорить, – примирительно ответил он.

– Говори.

– Нет, здесь не могу….

Я, довольный тем, что не получил при всём честном народе по морде, направился к выходу из казармы, с удовольствием слыша позади себя его шаги. Вслед нам смотрели десятки любопытных глаз. И это было моей маленькой победой над Гришей.

С четвёртого этажа общежития мы спустились на улицу и через плац перед зданием прошли на спортивный городок.

Я глянул на верх. В окна смотрели самые любопытные: если вдруг драка начнётся здесь, то они всех «свистнут наверх», в смысле – вниз. Некоторые подозревали, что драка ещё впереди.

– Хочу услышать твой ответ насчёт моего предложения, – Охромов тоже глянул на окна казармы, обернувшись назад. – Разве ты не понимаешь, что нам его надо сделать, иначе обоим крышка?! Можно «кинуть» кучу «лохов» здесь, но люди, которые занимают такие деньги, с нам из города уехать не дадут. У них всё повязано! Тем боле, что я поручился за весь долг, и мне его надо отдавать весь, даже если ты прыгнешь в сторону и скажешь, что ничего не знаешь. А одному мне не справиться.

– Хорошо, – согласился я. – Только зачем так грубо? Ты же знаешь, что я не терплю, когда ко мне протягивают руки. Ты, конечно, посильнее меня, но сдачи получить можешь….

– Ладно, забыли, – примирительно согласился Гриша. – У нас на разборки времени совсем нет!..

– Тогда валяй, рассказывай, что там у тебя за выгодное дело, которое нас спасёт.

Охромов рассказал мне, что кредитор предложил ему дельце:

– … С одной стороны дело действительно плёвое, и не понятно, почему он собирается простить нам за него наши долги, да ещё и столько же отвалит. Но, если подумать, то в нём есть доля опасности и риска. Я бы не стал тебе рассказывать про него, не заручившись твоим согласием. Но сейчас я тоже рискую, потому что у меня нет другого выхода. Мне нужны деньги, много денег. И я предлагаю тебе стать моим компаньоном, но очень выгодном деле. Я даже не просто предлагаю тебе это. Я даже не прошу тебя об этом, а требую от тебя участия, иначе я пропаду.

– Хорошо, ты тут так много наговорил, но я не услышал ни одного слова о самом деле.

– А как ты смотришь на моё предложение? – поинтересовался Охромов.

– Честно говоря, никак.

– Почему?

– Почему? Да хотя бы потому, что ты тараторишь, тараторишь, но я так и не узнал, что за дело надо сделать. По всей видимости, тебе навязывают какую-то крупную авантюру, иначе люди, которые тебе это предложили, идиоты. А это мало похоже на правду.

Охромов задумался, нахмурил к переносице брови и, наконец, ответил:

– Хорошо, я расскажу. В общем, надо ограбить одно частное собрание, архив с какими-то редкими и ценными книгами. Люди готовы заплатить. Хватит и с долгами расплатиться, да ещё и покутить.

– Заманчиво звучит!.. Но я не верю, – ответил я.

– Но мне-то ты можешь поверить?!. Я же твой друг!

– Тебя тоже могли вокруг пальца обвести….

Я был разочарован: дело, даже со слов Охромова, уже не казалось таким простым и лёгким, как он до того рассказывал.

Гриша долго молчал, ковыряя носком сапога перед собой землю, потом заключил:

– Послушай! Если ты согласишься, то все твои долги я перевожу на себя: как в училище, так и в городе. Одно твоё согласие – и у тебя долгов нет!.. Они становятся моей проблемой! Разве это не гарантия того, что дело стоящее?..

Я задумался. Было заманчиво вот так, вдруг, сбросить со своих плеч тяжёлую глыбу непомерного долга, погасить который я был не в состоянии. Только теперь я вдруг признался самому себе, что, не смотря на все прочие неприятности, это тяготит меня больше всех прочих напастей: глубине души я думал о долге ежесекундно. Ради того почувствовать себя свободным, я готов был рискнуть, и потому ответил:

– Хорошо, я согласен.

Лицо Охромова просияло:

– Ну, спасибо! Поверь, кредитор наш очень надёжный человек: он выкупил мой карточный долг!..

– Карточный долг? – изумился я. – Ты что, в карты играешь?

– Хм…. Сейчас уже нет. Но с тех пор, как рассчитался с карточным клубом, больше туда ни ногой. Он помог мне закрыть долг!.. Мне никто бы не смог помочь, ни друзья, ни родители. А он, представляешь, рассчитался за меня!..

– Представляю. И много, если не секрет, у тебя было долга?

– Около пятнадцати тысяч.

– Сколько?! Ничего себе! И он заплатил?!..

– Ну, да, заплатил….