I Вселенский Собор запретил взимать проценты клирикам, отметив, что таковых много: «Поскольку многие причисленные в клир, любостяжанию и лихоимству последуя, забыли Божественное писание, глаголющее: сребра своего не давай в лихву; и, давая в долг, требуют сотых; судил святый и великий Собор, чтобы, если кто, после сего определения, обрящется взимающий рост с данного в заем, или иной оборот дающий сему делу, или половиннаго роста требующий, или нечто иное вымышляющий, радя постыдной корысти, таковый был извергаем из клира, и чужд духовнаго сословия».

В 1139 году Второй Латеранский собор запретил лихву вообще всем: «Кто берет проценты, должен быть отлучен от церкви и принимается обратно после строжайшего покаяния и с величайшей осторожностью».

Но все это церкви стать крупнейшим ростовщиком того времени, вовсе не мешало. «Оказывая благодаря своим крупным накоплениям кредит королям и сеньорам, церковь не брезгала и мелкими ссудами», а запрет процентов служил предлогом для борьбы с неумелыми конкурентами, поскольку каноническое право нашло всем известные пути обхода запрета. Самый простой — проценты изначально приписывались к долгу.

Запрет формально поддерживался, почти каждый собор и многие папы его подтверждали с завидной регулярностью, и для клириков особенно. Из чего вывод, впрочем, следует один — никто не прекращал доходное занятие. Позже отцы церкви смягчились, процент дозволив, но ограничивая его размер разумными рамками.

Евреи тоже выступали займодавцами, но следует различать сферы приложения.

Монастыри занимали место современных банков, т. е. давали деньги по формальным договорам, с понятным и прозрачным обеспечением и традиционным для своего времени процентом, на известных условиях. При этом споры по долгам регулировались церковной подсудностью, которая в общем-то, на тот момент представляла передовое право, как материальное, так и процессуальное.

Евреи занимали место нынешних микрофинансовых организаций типа «быстрозайм» и ломбардов, деньги давали по-всякому, обеспечение брали далеко не любое и часто по непростым схемам, а процент у них был дикий — как, собственно, и сейчас в микрозаймах. При этом, суммы кредита — опять же, как и нынче — не обязательно были микро, они всякие могли быть.

Монастыри, скажем, вполне могли принять в залог рыцарский лен, как то много в исторических романах из рыцарской и крестоносной жизни описывается. Часто, кстати, не в залог, а в РЕПО, когда рыцарь передавал лен в обмен на кредит, монастырь оставлял себе все доходы с лена (но при том нес не все повинности), ну а по возврату кредита лен возвращался.

Собственно, тогдашняя теория права вообще склонялась к тому, что заем это продажа с правом выкупа.

Для евреев такие залоги смысла не имели, поскольку к лену они подступиться не могли ни в каком случае и ни при какой схеме. Да и остальной оборот земли тоже часто для евреев был ограничен, и ее залог для них смысла не имел. Вот движимое имущество в заклад, или поручители… ну или «способы, не предусмотренные гражданским законодательством», как в классике про венецианского купца, их на самом деле много было.

У монастырей, исходя из озвученного, рисков невозврата наблюдалось куда меньше, а способов добраться до должника значительно больше.

Система монастырей имела внутренние связи и авторитет по всему христианскому миру, и потому найти неплательщика и вытрясти долг могла. Идея кинуть церковь не то чтобы не возникала — редко кончалась успешно. Касалось вышеперечисленное не только обычных подданных, но и сеньоров, за просрочку платежа церкви (или связанным с нею лицам) можно было и отлучение заработать. Даже орден Иоаннитов как-то раз нарвался на анафему от папы, причем за неисполнение кредита на тогдашнем МБК (межбанковское кредитование) по сути.

Евреи — в таких масштабах принудить к возврату займа не могли, отчего их кидали значительно чаще и проще, что закладывалось в процент и обеспечение. Потому сами по себе, евреи собственно, вообще очень редко этим бизнесом занимались — кто бы им возвращал? Зато процветали под крышей сеньора. Между XI и XIII вв. еврей-ростовщик, это как правило номинал феодала, а право иметь евреев-ростовщиков в своем городе — ценная привилегия. Вот феодал (или город) и заставляли должников с евреями расплачиваться, как Венеция с Шейлоком, у Шекспира. Но без особой прозрачности и с рисками любых судебных решений.

Тот же «Венецианский купец», прекрасный пример.

Шейлок, конечно, квинтэссенция образа «жида-ростовщика», о чем Шекспир многократно и неполиткорректно нам рассказывает, но… давайте вспомним, что заем Шейлоку, вообще-то, в срок не вернули. Причем без серьезных оснований. И соглашение о причитающейся ему неустойке, в суде изначально признавалось законным, как и его право ее получить. А вот итог печален, сперва ростовщика лишили обеспечения, а затем вместо возврата займа, отобрали его имущество и креститься заставили. В данном случае, кредитор, может, и сам виноват, надо было деньгами брать и условия договора прописывать грамотнее, но итог-то один — в споре заемщика и кредитора, кинули кредитора по признанному всеми бесспорному обязательству.

Думается, посмотрев на сие, соседский Шейлоку ростовщик процент по займам поднял, закладывая в него риски.

Монастыри, кстати, регулярно евреев из бизнеса вытесняли, как экономически — предлагая лучшие условия, так и административными методами.

Первоначальный капитал у монастырей образовывался с пожертвований и собственной деятельности. Вставал естественный вопрос о его инвестировании, поскольку тратить монахам столько, сколько собирали, просто не удавалось. Но выбор инструментов для вложения был ограничен. Заем под процент, с залогом земли — считался лучшим. При этом речь шла не только о деньгах, в аббатствах скапливались и сельхозпродукты, инвентарь, семена, скот и прочие нужные вещи, которые передавали в займ как бы даже не чаще.

Ставки у монастырей и меж купцами (что тоже дело обычное) в общепринятой норме варьировались от 20 до 50 процентов годовых, а у хорошего кредитора надежному заемщику и меньше. Тамплиеры, забегая вперед, порой и под 4 % ссужали отправляющихся в Палестину, но это льготная целевая программа.

А у ростовщиков (в основном и впрямь упомянутых евреев) ставки начинались от 100 % годовых. Повторюсь — никакой особой этнической злобности в этом не было, от завышения сами ростовщики проигрывали конкуренцию, оставляя себе лишь ненадежных заемщиков, неспособных получить кредит у солидных людей — чем повышали риски. Но меньшую маржу статус не позволял.

Неустойка же за невозврат или просрочку, в отличие от экзотичного фунта мяса у Шейлока, как правило составляла двойной размер долга (тело плюс проценты). Солидно, но в общем-то, справедливо — по тем временам поди еще должника сыщи.

Итак, в I части Латинские королевства мы оставили в 1118 году, в момент смерти короля Балдуина I и воцарения Балдуина же, но II.

На смену правителя первым отреагировал Каир. Балдуин I, как мы помним, умер как раз в ходе похода на Египет, чей визирь к этому дню уже запустил процесс мобилизации, стягивая силы для обороны. Отход франков дал возможность собрать войска, а известия о дележе трона в Иерусалиме, вдохновили визиря Афдала на очередную попытку реванша. Стянув под Пелузий мощную группировку, визирь двинул войска по знакомой трассе Via Maris, на Аскалон.

Балдуин II, чуть не прямо с избирательного участка и формально еще без королевского титула (короновался он, как упоминалось, позже — вместе с супругой), бросился собирать вассалов и наемников, с которыми выступил к Пелузию. Опираясь на эту крепость, франки удерживали на расстоянии противника, так не рискнувшего вступить в открытое сражение, в течение трех месяцев. На чем кампания и завершилась. Афдал, убедившись, что новый король не уступает в возможностях развертывания войск старому, предпочел вернуться к прежнему status quo.