Рампо нахмурился:
— Она писала стихи?
— И делала это несколько криво, — усмехнулся Эдгар. — Впрочем, не мне судить. Мои стихи вообще никому не нравятся. А ее все же печатались.
— Кстати, — юноша оживился. — Ты обещал дать мне прочесть свои работы.
— Я не забыл. Просто Вы так были заняты своей работой, что я не осмеливался Вас прерывать, — возможно, Рампо лишь показалось, но улыбка мужчины выглядела ехидной, а сокрытые за длинной шелковистой челкой глаза смотрели с откровенной иронией; но в любом случае юноша почувствовал укол вины. «Нужно было написать ему сразу», — с горечью подумал он, поняв, что По в любом случае принял бы его приглашение.
— Сейчас я большей частью свободен, так что: я весь в твоей власти, — взмахнул рукой Эдогава, стараясь вести себя как обычно развязно и легко.
— Разумеется, — мягко произнес По, и под его взглядом Рампо в очередной раз почувствовал себя странно.
После вкуснейшего в жизни детектива обеда они поднялись на второй этаж. Когда По открыл дверь в свой рабочий кабинет, из проема выскочило нечто серое и очень юркое. Юноша отпрянул от неожиданности.
— Знакомься, это Карл, — мужчина ловко подхватил енота на руки и повернулся к Эдогаве. — Карл, это господин Рампо, наш новый друг.
Сердце вновь пропустило удар на последних словах. Рампо потянулся рукой к животному и опасливо посмотрел на мужчину.
— Он не привык к гостям, но не причинит Вам вреда, — успокоил его По.
Он дал еноту понюхать свою руку и улыбнулся, когда зверек начал изучать его пальцы своими черными лапками. Шерсть оказалась немного колкой, но приятной на ощупь и короткой, за исключением той, что росла на длинном полосатом хвосте.
В кабинете было прохладно, немного темнее, чем в остальном доме, серьезно и строго. Здесь не было цветов, зато стояли огромные, вытянувшиеся до потолка шкафы, в которых ровными рядами покоились книги. Высокое окно выходило во внутренний двор; дерево мешало смотреть на землю, зато было отчетливо видно раскинувшееся над садом небо. Массивный дубовый комод в углу; широкий, удобный стол у стены, заваленный бумагами; большое и мягкое кресло, в которое Рампо не преминул плюхнуться. Оно было поразительно удобным.
Эдгар поставил чуть поодаль стул и устроился на нем; закинув ногу на ногу, он взял в руки несколько листов, что лежали на столе, отсортировал их и протянул юноше:
— Над этим рассказом я начал работу совсем недавно. Можете прочесть, если хотите, и сказать, что Вы о нем думаете.
Эдогава взял бумаги и пробежался взглядом по строчкам. Почерк у Аллана был размашистым и уверенным, не лишенным легкого изящества, проявлявшегося в длинных загибах и высоких линиях, но вместе с тем ровным и аккуратным. Рампо ощутил незаметный укол зависти.
Начиналось повествование с несколько нудных рассуждений об аналитике и сравнений ее с внимательностью; впрочем, отчасти Эдогава был согласен с написанным. Дальше шел рассказ самого героя, как он поселился со своим новым удивительным знакомым в домике, подальше ото всех, как они услышали о чудовищном и жестоком убийстве и с интересом начали наблюдать за статьями, выходившими в газетах.
— Это не человек, — прочитав буквально считаные страницы, произнес Рампо. Эдгар улыбнулся:
— Браво.
— Слишком легко, хотя более приземленного читателя может ввести в ступор, — Эдогава мельком пробежался по остальным листам и вернул их. — Банально.
По усмехнулся, но ничего не ответил.
_
С тех пор детектив нередко заглядывал к своему другу. Слуги быстро привыкли к неожиданным визитам юноши, а самого Эдогаву перестал пугать внешний вид особняка — даже начал нравиться. Эдгар всегда тепло встречал его, и у Рампо разливалось томительное чувство от мысли, что так легко ворваться в мрачный дом нелюдимого графа мог только он один.
Чаще всего Эдогава приезжал к нему вечером, на выходных, и они вдвоем подолгу, порой до поздней ночи сидели в гостиной или же в рабочем кабинете По, обсуждая детективные романы, идеи писателя или же какие-либо случаи из работы Рампо. Иногда он заезжал посреди дня, расстроившись из-за грубости инспектора, не пускавшего его к делам, которые вела полиция, или устав от трескотни Монтгомери, вечной жизнерадостности Твена или вычурности еще какого-нибудь подозреваемого в связи с Гильдией аристократа. Спустя еще месяц он нашел доказательства причастности Германа Мелвилла и Джона Стейнбека и отправил эти данные Агентству. Фукудзава не одобрял того, что Рампо тесно общался с Эдгаром, и не преминул напомнить юноше об осторожности. С тех пор Эдогава просто перестал упоминать По в своих заметках.
Да и говоря откровенно, он сам опасался, что каким-либо образом выдаст свою привязанность. Он давно смирился с той тягой, которая неумолимо и безоговорочно приводила его к темному особняку и его чарующему хозяину. Рампо боялся, что однажды прочтет в письме от Агентства слова о своей предвзятости и некомпетентности, поэтому был даже рад перестать говорить о По в своих письмах. В общем-то, говорить даже было не о чем: они делились идеями, проводили время за приятными беседами и горячим чаем, наслаждаясь обществом друг друга и будто бы забывая, что могут оказаться врагами.
Эдогава думал, что не сможет перенести, если однажды окажется вынужден противостоять По.
Еще сильнее путаться в своих чувствах он начал после того злосчастного (как он называл про себя, внутренне тая от непонятной нежности) дня.
21 октября. Стоял унылый осенний туман, то и дело накрапывал в нерешительности дождь, размышляя, хлынуть ему хорошенько и от души или все же не стоит. Листва почти полностью расстелилась под ногами, едва заметно шурша.
День выдался на редкость скучным: Монтгомери отправилась за покупками с семьей в соседний город, Твен уехал на охоту, Готорн оказался занят службой, а инспектор полиции был на удивление не в духе и прогнал надоедливого юношу, едва завидев. «Может, не стоило говорить ему, что они все идиоты? — подумал Рампо, тоскливо бредя прочь от участка. — Да ну не, бред какой-то. На правду же не обижаются?»
Вернувшись на квартиру, не забыв, разумеется, поплутать лишних полчаса по дороге, Эдогава нашел толстый конверт у себя на столе из Агентства, попроще — от родителей и совсем небольшой — от По.
Юноша упал на кровать и вскрыл сначала самый большой.
Из бумаги высыпались открытки разных размеров, записки с разными почерками и одно большое письмо. Читая его, Рампо не смог сдержать растроганной улыбки: каждый из Агентства не преминул написать хотя бы строчку пожеланий и поздравлений от себя. Едва читаемый почерк Акико, немного неуверенный — Ацуши, нахальный — Дазая, строгий — Куникиды, мелкий — Кэнджи, аккуратный и академический — Танидзаки и его сестры… В каждой строчке Рампо слышал их голоса и в мыслях всплывали их лица, которых он так давно не видел. Эдогава впервые ощутил мощную тоску по Агентству. «Нужно будет съездить к ним как-нибудь, хотя бы ненадолго», — подумал он.
Письмо от родителей принесло с собой аромат дома и моря; семья душевно и ласково поздравляла обожаемого сына с днем рождения, убеждала в своей любви и вере в светлый ум юноши. Как всегда, безоговорочные ласка и нежность, почти насильно гладящие тебя по голове, но такие теплые и любящие.
От По же была как обычно лишь записка. «Обязательно приезжайте сегодня вечером».
Быстро собравшись, юноша выбежал из дома и поторопился поймать экипаж до особняка писателя. Считая минуты до прибытия, он трепетал, прекрасно понимая, зачем архитектор его позвал, и мысль, что сам Эдгар не преминул лично поздравить его, Эдогаву, грела изнутри.
— Рампо!
Когда Эдогава зашел внутрь, оказался тут же слегка дезориентирован и прижат к широкой груди По, обнявшего его.
— Поздравляю с Днем Рождения!
Рампо едва ли не упал в обморок, оказавшись так близко к Эдгару. Он ощущал его легкие руки на своей спине, уткнулся носом в шею, прикрыв глаза от щекочущих лицо темных прядей, вдыхал аромат осенней ночи и едва уловимый запах листвы; юноша мгновенно растаял. Он прижался к нему, словно боясь, что По исчезнет, крепко обнял в ответ, вцепившись в одежду.
