Он проспал до вечера, встал с гудящей, будто после похмелья, головой и абсолютным безразличием к жизни. Кажется, когда он в очередной раз забирал письма, хозяин дома что-то сказал обеспокоенным голосом по поводу внешнего вида юноши и предложил вызвать врача; Рампо пустым взглядом скользнул по нему, произнес: «Спасибо, не нужно» и закрыл дверь.

Открывать письма он не стал, не глядя бросив на стол и вновь свалившись на кровать.

Он отчетливо понимал, что поступает бесконечно глупо, что он безнадежен и только делает себе хуже; но почему-то это падение в бездну, на самое дно, обволакивающая депрессия и отстраненность от внешнего мира были так приятны, что он отшвырнул все и отдался им. Несколько раз он засыпал, погружаясь в невесомый, легкий сон без образов; если же он впадал в глубокую дрему, в его голове неотступно возникали образы прошлого вечера, тишина, снег, его губы – и он резко просыпался, вставал и бродил по комнате, рассеивая воспоминания и безуспешно пытаясь разбить их о реальность.

На следующий день ему неоднократно стучались в дверь. Один раз хозяин дома спрашивал, все ли в порядке; Эдогава не нашел в себе сил ему ответить, и продолжал лежать, подобрав ноги к груди и уставясь в незамысловатые узоры на дверце шкафа. Еще раз мужчина просил Рампо выйти пообедать, но юношу тошнило от одной только мысли о еде. Один раз стучался и звал незнакомый громкий голос, явно не принадлежащий старичку, но Эдогава зло продолжал молчать.

Ближе к вечеру, когда детектив вновь провалился в болезненный сон, дверь резко открыли – без взлома, ведь у старика был экземпляр ключей от каждой квартиры – и в комнату ворвались громкие и уверенные шаги.

- Эдогава Рампо!

Юноша не открыл глаз, надеясь, что непрошенные гости все же соизволят оставить его в покое.

Грубая рука нахально полезла за воротник, находя сонную артерию; Эдогава раздраженно открыл глаза, вперив взгляд в хмурого инспектора.

- Поднимайтесь.

Рампо продолжал смотреть, словно забыл, что значит «говорить».

Инспектор не стал повторять: он резко подхватил того за плечи и, подняв, как бездомного кота, поставил на ноги. Рампо вздохнул от неожиданности и обиженно выкрикнул:

- Прекратите!

По слегка озадаченному взгляду инспектора он понял, что сказал это на своем родном языке. Сбросив раздраженно его руки с себя, он зачем-то оттряхнул мятую одежду и отвернулся.

- Одевайтесь и идемте.

- Зачем?

- Жду внизу через пятнадцать минут.

Мужчина так же быстро вышел, как и ворвался, хлопнув дверью. Рампо постоял некоторое время, собираясь с силами; достав из шкафа чистый, глаженный костюм, он переоделся и в кои-то веки причесался. Смотря на себя в отражении, он горько усмехнулся: не доводилось видеть себя таким.

Разбитым. Уставшим. Апатичным. Безрадостным.

Когда он спустился, на лестнице ему встретился хозяин дома.

- Господин Рампо, - обеспокоенно поприветствовал тот. – Как Вы себя чувствуете?

- Погано. Это Вы впустили инспектора?

- Он беспокоился о Вас, впрочем, как и я. Когда я сказал, что Вы два дня не выходили из квартиры и не ели, он потребовал ключи.

- Понятно.

Тяжело вздохнув, Рампо добавил, спускаясь:

- Спасибо.

Инспектор молча посадил юношу в экипаж, что стоял у дверей, и увез в центр города. Привел, будто нашкодившего ребенка, в средней руки кафе и велел Эдогаву заказать себе полноценный обед. Тот покорно послушался, подавляя приступы тошноты и головокружения.

Еда никогда не казалась ему такой вкусной, как сейчас, после двух дней вынужденно-добровольной голодовки. Даже самый простой суп и теплое мясо без изысков и особенностей показались ему райскими угощениями. Инспектор молча наблюдал, как юноша сначала нехотя, а через несколько минут с аппетитом, достойным изголодавшегося волка, поглощал блюда, и медленно расслаблялся.

Когда Эдогава, немного повеселевший, оживший, сытый, пил горячий чай, не переставая хрустеть печеньем, мужчина все же прервал молчание между ними:

- Ну как, полегчало?

Рампо кивнул, бросив взгляд на него.

- Что произошло?

Юноша опустил взгляд. Глубоко вздохнул и вновь поднял, смотря на инспектора:

- Уже ничего. Это все в прошлом.

- Однако Вас это сильно подкосило.

- На меня дурно влияет здешний воздух, - улыбнулся Эдогава, чувствуя, как стало непривычно говорить и вообще ворочать языком после двух дней замогильной тишины.

Инспектор немного помолчал, прежде чем ответил:

- Я не раз сталкивался с глубоким психологическим шоком у людей. Кто-то был в ужасе от кровавой сцены убийства; кто-то впадал в отчаяние из-за гибели родственника; кто-то сокрушался по поводу пропавшей суммы, на которую он потратил более десяти лет. Что же повергло Вас в эту беспроглядную пучину мрака?

- Никто пока не умирал, красть у меня нечего, а картины растекшихся по мостовой мозгов давно уже не пугают, - чашка гулко звякнула о блюдце. – Зачем Вы пришли за мной? Погиб кто-то еще?

- К счастью, нет, - мужчина пожал плечами. – Просто прошла неделя, а от Вас ни весточки. И заходить ко мне перестали. Вы работаете в опасной сфере, и я побоялся, что с Вами могло что-то случиться.

- Все, что могло, уже случилось, - горько усмехнулся Эдогава и откусил очередное печенье. – Теперь все в порядке. Я не подведу. Больше – никого.

Инспектор внимательно посмотрел на детектива, но не стал докапываться.

_

- Я скучала, - надула губы Монтгомери, когда, наконец, Эдогава откликнулся на ее приглашение. – Вы внезапно исчезли больше, чем на неделю; я уже решила, Вы уехали, не попрощавшись.

- Я бы не посмел, - до отвращения галантно и бесстыдно лживо поклонился Рампо, не чувствуя внутри ничего, кроме кладбищенского холода и туманного раздражения.

- Ничего, я Вас прощаю, - Люси махнула рукой и улыбнулась. Рампо подумал, что на самом деле ему абсолютно плевать на ее прощение. Девушка взяла его за руку и потянула в дом:

- Я тут ездила в соседний город и видела столько всего интересного! Вы когда-нибудь были в театре?

- Не доводилось.

- Очень жаль, но это ничего! Я думаю, нам стоит как-нибудь вместе туда отправиться.

Малышка Монтгомери щебетала, не обращая внимания на безразличие, сквозившее в нефритовых глазах; Рампо безучастно кивал в ответ и отвечал на реплики, следя лишь за тем, чтобы это звучало правдоподобно. Люси привела его в гостиную и нередко бегала туда-обратно с открытками, на которых кистями безвестных художников были изображены различные улицы города, вывески на домах и прекрасные дамы с собачками на поводках. Эдогава брал их в руки, бегло осматривал и возвращал, а в пальцы ему вкладывали уже новую, которую он точно так же безразлично рассматривал и отдавал обратно. Девушка не умолкала, рассказывая обо всем и всех, кого видела и не видела, восхищалась зданиями, людьми, платьями и шляпами. Рампо потерял счет времени, которое провел здесь с того момента, как постучал в двери этого чересчур общительного особняка.

- Мадмуазель Люси! – раздался ласковый женский голос. Девушка обернулась к служанке. – Мать зовет Вас к себе на минуту.

- Погодите немного, - юная леди ослепила юношу нежной улыбкой и убежала, подобно лани, из комнаты. Рампо проводил ее взглядом. Когда она исчезла, юноша медленно поднялся из-за стола, где был расставлен сервиз, и подошел к расписному комоду, куда все время убегала Монтгомери.

Он начал быстро перерывать вещи на столе, ища истинную причину отбытия Люси. Выдвинул несколько ящиков с драгоценностями, пролистал пару книг, из которых едва ли не высыпались бумаги с акциями. Письмо нашлось в верхнем левом ящике, под аккуратно сложенным светлым платком.

«Отправитель: Ф.С. Фицджеральд».

- Господин Рампо, - раздалось со стороны дверей. Юноша ловко сунул письмо во внутренний карман пиджака и обернулся.

Недобрая, хоть и милая улыбка на губах Люси сказала ему обо всем за мгновение.

- Невежливо так поступать. В конце концов, могли бы спросить, - пропела она.