Вечером по этому случаю был организован пир, на котором вино лилось рекой. Совершенно охмелев, по призыву Петра все пошли еще раз взглянуть на новые корабли да заодно искупаться, чтобы сбросить хмель.

Всем было весело, люди плескались, шутейно сталкивая друг друга в воду до тех пор, пока царь не остановил их:

– Все, довольно! Вино киснет, его надо срочно допить. Пошли всем гуртом…

За столами полупьяные гости случайно обратили внимание, что стул саксонского посланника Кенигсека пуст.

– Где он? – загремел Петр. – Не положено прятаться от честной компании. Отыскать и привести сюда!

Слуги тотчас бросились исполнять приказание.

Веселье продолжалось и Петр, казалось, уже забыл об исчезнувшем посланнике. Но какой-то неясный шум за дверью привлек его внимание.

– Алексашка, поди узнай, что там случилось, – приказал он Меньшикову.

Тот встал и на нетвердых ногах пошел узнавать причину шума. А через некоторое время он вернулся – лицо его было бледным и ноги уже не подкашивались.

– Ну? – рыкнул на него государь.

– Боюсь говорить, мин херц, – проблеял тот.

– Говори! – царь стукнул по столу кулаком так, что на нем запрыгала и опрокинулась посуда.

– Кенигсек утонул, – почти простонал Меньшиков. – Вытащили, а он уже не дышит.

– Что? – взревел, вскочив со своего места Петр. – Кто не уследил? Ты?

– Я же с тобою рядом был все время, боялся, как бы с тобой чего не случилось, – дрожащим голосом проговорил ближний друг.

– Разве не ты должен был следить за иноземцами? – Петр выхватил шпагу и замахнулся на Меньшикова, но тот успел нырнуть под стол.

Лефорт попытался удержать Петра, схватив его сзади за локти, но царь так махнул рукой, что разбил Францу нос, из которого ручьем потекла кровь.

И только вид этой крови да еще ласковые увещевания Никиты Зотова слегка утихомирили его. Налитыми кровью глазами он оглядел сидящих за столом.

– Это же скандал. Как теперь оправдаться перед саксонским королем? – ревел он. – Сказать, по пьяному делу утонул? Кто нам поверит? Все равно там будут говорить, что специально его утопили. Уходите все, чтоб мои глаза вас не видели…

Наутро Петр созвал своих ближних друзей, которым безоговорочно доверял – Меньшикова, Лефорта и Зотова.

– Вот что я решаю, – объявил он. – Сегодня же выезжаем в Москву. За иноземцами организовать самое тщательное наблюдение, чтобы они не выслали гонцов с донесением о гибели Кенигсека. Да так, чтобы мышь через границу не проскочила! Ясно вам? Ты, Алексашка, отвечаешь. А ты, Лефорт, – немчин. Если узнаю, что за моей спиной начнешь что-то предпринимать, голову оторву, – ты меня знаешь.

– Да уж знаю, – с обидой проговорил тот, дотрагиваясь до вспухшего носа.

К Москве кавалькада всадников во главе с царем прибыла рано утром. Не доезжая версты до столицы, Петр остановился, глядя на Кремль и раздумывая, куда сначала поехать – в Кремль к матери или сразу к дому Анны?

Угадав ход его мыслей, Меньшиков сказал:

– Мин херц, сначала надо решить вопрос с иноземцами.

Петр ничего не ответил, но решительно повернул коня в сторону Кремля.

– Поезжай в дом Кенигсека, собери там все бумаги, чтобы ничего не пропало, – приказал он Меньшикову. – А то еще обвинят нас, что все было подстроено.

На заседании сената Петр объяснил неприятную ситуацию.

– Вот до чего доводят пьянки-гулянки, – проворчал Петр Кириллович.

– Полно, сейчас речь не об этом, – остановил его Ромодановский. – Я полагаю, что след говорить о праздновании в Шлиссельбурге, на котором случилось несчастье. Тут речь идет еще о другом – многие бояре недовольны тем, что за спиной Петра правит Наталья Кирилловна, которой, дескать, нашептываем мы.

– Кто говорит? – спросил Петр.

– Долгорукие, Матвеевы и еще некоторые из родовитых бояр.

– Чего они хотят? – не отставал Петр.

– Ясное дело, чего хотят, – пожал плечами Петр Кириллович. – Дескать Нарышкины власть нечестным путем захватили, да и ты, Петр, вроде как незаконно на трон сел.

– Мало им, что столько стрельцов казнили? – вступил в разговор Тихон Стрешнев.

– Недовольны тем, что ты новые порядки заводишь, бороды стрижешь, кафтаны укорачиваешь, новые налоги вводишь, – добавил Ромодановский.

– Перебьются, – отмахнулся царь.

По окончании заседания усталый Петр прошел в свой кабинет. Там уже сидел Меньшиков, на столе перед ним лежали какие-то письма.

– Надоело все, – Петр откинулся на кресле. – Что это у тебя?

– Посмотри сам, – Алексашка придвинул к нему бумаги, – письма от Анхен.

– Мои? – спросил государь.

– Если бы, – усмехнулся тот.

Петр взял одно из писем и развернул его.

– Тут на немецком языке, а я его плохо знаю, – протянул Петр. – Почерк ее. У тебя есть толмач?

– Мне перевели.

– Ну, так растолкуй.

– Петр Алексеевич, давай я лучше толмача позову, – я привел его с собой.

– А что сам? Боишься?

– Откровенно говоря, да. Боюсь, что прибьешь меня.

– Ты о чем?

– Это любовные письма твоей Анхен к Кенигсеку.

– Что? – вытаращил глаза Петр. – Что ты сказал?

– Она признается ему в любви, а тебя хулит непотребно. Называет сумасбродом, жалуется на твое непредсказуемое поведение…

– Не врешь? Смотри, – с огнем играешь! – взревел, поднимаясь, Петр.

– Мне жизнь дорога, чтобы врать тебе, – ответил Меньшиков, отходя на всякий случай подальше от стола. – Если хочешь, я позову толмача – он переведет все в точности.

– Не надо. Не хватало еще чужих людей в это вмешивать. Да передай ему, чтобы молчал, не то язык вырву.

– Уже упредил, – успокоил его друг.

– Ну, змея! – Петр широкими шагами мерил кабинет от угла до угла. – Сучка… Что же, выходит, что она жила со мной за подарки?

– Выходит, что так. Не поздно? Чай, спит уже, – засомневался Данилыч.

– Поедем, – решительно сказал Петр, выходя из кабинета.

В нескольких окнах дома, подаренного Анне государем, виднелся свет.

– Гости у ней, что ли? – недоуменно произнес Меньшиков.

– А вот мы сейчас и узнаем, – Петр стремительно вошел внутрь дома, грубо оттолкнув впустившего их слугу.

На втором этаже в гостиной в креслах расположились Анна и прусский посланник Георг Иоганн фон Кайзерлинг – пожилой уже человек, ревновать к которому было смешно и несерьезно.

Увидев разъяренного Петра, посланник вежливо поклонился и попросил позволения уйти.

– Иди, – резко сказал ему Петр.

Тот вышел, сопровождаемый Данилычем.

Петр вынул из кармана камзола письма Анхен и бросил их ей в лицо.

Та, к великому изумлению Петра, спокойно сложила бумаги в стопку, положила их возле себя и спокойно посмотрела на любовника.

– Ты что, совсем не любила меня, если позволяла себе спать с другим человеком? – спросил государь.

– А как понимать твою любовь, если ты, помимо меня, кувыркался с моей подругой, да и со многими другими женщинами?

– Я же хотел тебя сделать русской царицей!

– А зачем мне это? – подняла брови Анна. – Чтобы сидеть в тереме, словно узница? А потом, когда я надоем, меня отправят в монастырь, как ты это сделал с сестрой Софьей и женой Евдокией? Нет уж, спасибо! Я – свободная женщина и всегда хочу оставаться ей.

– Я люблю тебя и никогда не поступил бы с тобой так, как с ними, – начал оправдываться Петр.

– Нет уж, ваше величество! Как у вас говорят, береженого Бог бережет.

– Ты не спеши с решением, подумай. Одно дело – быть дочерью хозяйки трактира, с другой стороны – царицей! Я еще поговорю с твоей маменькой, чтобы она вразумила тебя.

– А мама на моей стороне, – усмехнулась Анна.

– Вот как! – искренне удивился Петр.

– Представь себе.

– Значит, вы с ней заодно, – нахмурился государь. – Я прикажу лишить ее ежегодной денежной выплаты и отбираю у нее все деревни в Козельском уезде, что я подарил. В конце концов, это государственное имущество. А ты поживи под домашним арестом, пока обдумываешь мое предложение.