- Это ты мне говоришь? Ты, когда сюда шел, ни обо что головой не ударялся, Дерек? - альфа в ответ только раздраженно рычит. - Тогда не говори глупостей. Ощущение, что тебя сборником афоризмов для девочек-подростков стукнули.

- Ты невыносим.

- Это семейное.

Альфа замолкает, беря в руки цепи. Питер застывает на мгновение, а затем, придав лицу равнодушное выражение, садится на пол, на турецкий манер подгибая ноги.

- Медитировать будешь? - улыбка выходит вымученной, Питер в ответ пожимает плечами. - Так… Ну ты намудрил… Через два кольца и на руки? - альфа бормочет, защелкивая кандалы на запястьях. - Слишком узкие.

- Сойдет.

- Ну, в принципе, верно… - альфа берет в руки ошейник, неуверенно глядя на тяжелый металлический обод. - Ты говорил про Айзека.

- Это вопрос?

- Питер, я не умею разбираться во всех этих тонкостях подросткового поведения…

- О, а я, значит, умею… теперь ты всегда будешь прибегать ко мне за советом, на время забывая о своей неприязни и о своей привычке подозревать меня во всех смертных грехах, отлично.

- Питер, есть вещи, простить которые я тебе не могу. И, зная твой характер - перестать тебя подозревать тоже не могу.

- Мне не нужно твое прощение, Дерек, - холодно произносит оборотень. - А тебе не должна быть нужна моя помощь с твоей стаей.

- Ты прав, - альфа аккуратно защелкивает тяжелый ошейник, - так оставить или тоже к стене?

- Приковывай, - устало отвечает Питер, закрывая глаза. - К черту все, мне придется стену выломать, чтобы выйти отсюда. А на это у меня совершенно точно не хватит сил.

*

Луна, извечная спутница Земли и друидов, мучительница оборотней, появилась на удивительно безоблачном небосклоне точно в срок, освещая подвластные ей территории холодным льдистым светом.

Питер этого зрелища не видит, но сводящую с ума астрономическую единицу, как и всегда, чувствует всем телом, запрокидывая голову и обреченно закрывая глаза. Волк, почуяв ослабленное сопротивление человеческого разума, рвется на волю, захлебываясь жаждой крови, охоты и своей пары. Кровь и охота отходят на второй план, когда хищник вспоминает о мальчишке, которого глупый человек так и не сделал своим. Вырваться удивительно легко - человек совершенно отпускает себя, не сопротивляясь, не пытаясь сосредоточиться на каких-то важных для него глупостях, обычно совершенно не интересных волку.

Из горла рвется победный рык, только трансформация не удается - шипы впиваются в шею, легко рассекая кожу, и волк, взвыв от боли, отступает, уступая место человеку.

Питер переводит дыхание, на этот раз стараясь сконцентрироваться на чем-нибудь важном. В голову ничего не идет, каждая попытка обратиться только усиливает боль, ослабляя измученное человеческое тело и сводя с ума. Кожа на запястьях быстро стирается, даже регенерация не помогает, просто не успевает - каждое движение оставляет новые шрамы.

Хейл низко, насколько позволяют растянутые в две стороны от ошейника цепи, опускает голову. Желание обратиться накатывает как тошнота, проходясь болезненными спазмами по всему телу, сознание мутится, но цепи и бессилие держат крепко.

Волк воет. Запрокидывая голову, вкладывая в отчаянный вой все свое отчаяние, желание, боль.

*

Стайлз тоже не видит восхода ночного светила, но тоже чувствует, и ему совершенно не нравится то, что и как он чувствует - неприятную тревогу, морозом отдающуюся вдоль позвоночника, почти боль - ей не хватает какой-то составляющей, чтобы стать осязаемой, но она есть, и Стилински нервничает с каждым десятком минут все больше, периодически теряя мысль, излагаемую в книге.

- Твою мать, Хейл… Это же из-за тебя, я знаю…

Через пару часов шериф, уходя на ночное дежурство, застает сына задумчиво рассматривающим овощной салат, приготовленный на ужин. Мальчишка пропускает мимо ушей замечание о том, что уже даже он, Стайлз, есть эту дрянь не может, и, попрощавшись с отцом, снова поднимается к себе, обессиленно падая на застеленную кровать.

- У меня голова треснет, - шипит Стилински в подушку, жмурясь от резких, хаотичных импульсов боли. - О черт. О черт, Питер Хейл. О черт, ну вот во что я влип?

Стайлз распахивает окно, стараясь отдышаться, привести в порядок мутнеющее сознание.

- Нет, все логично. Правда логично. Волк чувствует человека, а человек - волка… Только мне-то что делать? - подросток сердито смотрит на луну. - Это все ты виновата.

Стилински хмурится, кусая губы, и, заслышав отдаленный волчий вой, наконец принимает решение:

- Ладно, не просто же так я у него спер запасной комплект ключей…

========== Идея ==========

- Питер…

Оборотень поднимает тяжелый мрачный взгляд на застывшего на пороге комнаты человека.

Полубезумный и измученный, сейчас наполнившийся абсолютным отчаянием, взгляд.

- Питер, я не боюсь тебя. Ты не сможешь мне навредить, ведь я прав… - Стайлз уверяет в этом и себя, и волка, с трудом сохраняющего способность мыслить по-человечески. - Питер…

Хейл судорожно втягивает воздух, слегка поводя скованными руками - неровности металла с легкостью ранят кожу, отрезвляя болью, но одурманивая запахом крови.

- Уходи. Стайлз. Не нужно. - Снова лезут когти и клыки, Хейл встряхивает головой, сгоняя нежелательную трансформацию, но не справляется и утробно рычит - не на Стайлза, на самого себя. Помогает. - Уйди.

- Ты думаешь, я не чувствую, как тебе плохо? - Стайлз несчастно хмурится. - Тебе больно. И мне… Я не уйду… - садится рядом на пол, осторожно кладя ладонь чуть выше скованного тяжелым и прочным металлом запястья. Питер слышит, как не умеющее лгать сердце выстукивает нервное испуганное стакатто, но Стайлз не отступает, придвигаясь ближе, вплотную. - Где ключ от них? - Стилински кивает на браслеты наручников.

Оборотень качает головой, рыча.

- Хорошо… - Стайлз сглатывает, стараясь сохранить хотя бы видимость спокойствия. - Хорошо, эти штуки я трогать не буду, да? - Стилински тут же противоречит своим словам, соскальзывая едва уловимым теплом пальцев к почти горячему металлу. - Я же могу как-то помочь. Потому что это из-за меня, ведь я прав? Ну конечно прав… - Стайлз качает головой, успокаивающе поглаживая руку оборотня.

Питер сосредотачивается на его голосе, загоняя беснующегося хищника как можно глубже, но получается не слишком хорошо - зверь рвется к мальчишке, рвется, не обращая внимание на боль. Очередная попытка перекинуться - и из-под шипованного ошейника снова течет вязкая кровь.

Узкие ладони ложатся поверх тяжелого ошейника, сдавливающего горло, Стайлз нервно втягивает воздух в легкие, иррационально опасаясь причинить оборотню еще больше боли.

- Питер… - шепчет снова и снова, приникая губами к шее, медленно лаская истертую, отдающую горечью ржавчины и солью крови кожу. Напряжение не отступает, оборотня едва ли не трясет от противоречивых желаний, раздирающих и без того двойственную натуру.

Не время сейчас отпускать волка, которого Стайлз так настойчиво зовет.

Стайлз чувствует острую потребность заорать в голос, прекратить этот кошмар, вычеркнуть из памяти даже намеки на воспоминание о тяжелых, впивающихся до крови в тело кандалах. Хотя он согласен помнить, согласен не орать, согласен на все в обмен на информацию о том, как сейчас помочь оборотню.

Подросток осторожно подползает ближе, укладывая ладони на крупно вздрагивающие плечи мужчины, оседлывает его бедра, прижимаясь щекой к ключице.

- Уйди, Стайлз, - Питеру удается произнести это без рычания - волк, будто затаившись, замирает на время, но Хейл догадывается, что это скорее затишье перед атакой, чем желанное успокоение. - По-твоему, зачем это все? Чтобы ты сам пришел ко мне? Думаешь, мне лучше станет, если я сорвусь и искалечу тебя? Уходи.

- Большой плохой волк, - Стайлз говорит неразборчиво, но Хейл все прекрасно слышит, болезненно усмехаясь. - Питер, я должен помочь, просто должен. Скажи как и не смей говорить мне, чтоб я ушел.