Ну вот, сам себя загнал в слезы… зачем?.. вернусь в замок к примадонне, буду исцеляться крапивой и покоем… конечно при условии, что примадонна пришлет мне приглашение… стану писать для нее гимны или плачи… я и любить ее готов… безумно… в ней будет мое блаженство и все мои желания…
Там безлюдно… и сад заглох… помню, как я бродил по коридорам и лестницам замка и столкнулся с дядей Бенедикта… он протянул мне руки, обе левые…
Это был сон, вернее кошмар…
Говорят, это дядя Бенедикта подарил примадонне замок…
Он жил в нем с ней… и, похоже, до сих пор живет…
Иногда он правит мою рукопись, что-то добавляет, приписывает и к своим замогильным запискам несколько строчек… или оставляет лакуны…
В коридоре было темно, и я не сразу узнал его… он стоял у статуи примадонны напротив меня… и воздух портил, если конечно такое возможно…
Опять в ушах звон, в глазах слезы, ночь… но продолжу, я смотрел на него и понимал, что схожу с ума…
Помедлив, он лег на пол у ног статуи и заснул, а я проснулся…
Помню, ну и смеялся же я… и услышал смех из тьмы, в какой таятся покойники, ведь должна же они где-то быть?..
Говорят, что сны продолжаются и после смерти… три дня снятся сны, потом кошмары…
В том моем сне была и Ада… и исчезла в облаках вместе с ветром, ее соблазнителем…
Я был этим ветром… я обнимал ее и пел весь во власти темных желаний…
Говорить я не мог, заикался… и с опаской заглядывал ей в глаза, разум свой теряя…
Не помню, как я оказался на острове в той же пещере, в которой Рая кормила грудью детей Бенедикта, а потом исчезла вместе с детьми…
Как-то ночью она явилась со стайкой детей видом похожая на одалиску или гетеру, в танце изгибающих спину…
Помню, я хотел спросить Раю об Аде, но задохнулся от астмы…
Я смотрел на танцующую Раю, а видел Аду… она или ее тень стояла у стены, губы закусив, глаза ее слегка косили, когда она волновалась…
Помню, жадно в трепете я обнял ее и очнулся… я все еще горел страстью, не остыл…
Ушла ночь… наслаждение я не получил… или получил?.. не помню…
Весь следующий день я ждал ночи…
Я увидел Аду в саду, цветущую невинностью, ей было 13 лет, мне чуть больше… я весь устремился к ней…
Бедный я, бедный… так я и не изведал разрешенного богом блаженства… молча стоял я у засохшей яблони и тряс голой…
Сколько было этих снов!..
И вот, догнала меня старость бесплодная, образумила, но в сердце тайно все еще что-то горит… или тлеет?.. сил нет, но влечет меня к Аде, телом нежной, мягкой…
Помню, я лег на ее тень на песке, и, обессиленный, впал в сон…»
Шум толпы, собравшейся у руин театра, прервал сон Марка…
Он рассеянно глянул по сторонам… он все еще пребывал в созерцательном состоянии на острове в пещере с мэром…
Над морем мерцал и отсвечивал свод темной августовской ночи…
Прибой исполнял тихую похоронную мелодию…
Пес Пифагор опять зарычал…
— Пифагор, за что ты так разъярился на этого старого грешника?.. надеюсь, не из-за меня?.. человек такой кроткий, как я, вполне может терпеть обиды и даже сделаться мучеником по своей воле…
Марк выговорил эту фразу настолько весело и бодро, насколько позволяла ему грудь, стесненная тоской и астмой… он пытался подбодрить мэра…
— Мне пора, но я, пожалуй, еще навещу тебя после судного дня, надеюсь, ты окажешь мне одолжение, дождешься…
Сказал еще что-то невнятное, Марк покинул пещеру и вернулся на площадь у руин театра, ставшего местом заклания стольких невинных жертв… он шел медленно с опущенными руками между живыми мертвецами… его преследовали сновидения и тревожные мысли о Бенедикте и будущем острова, без надежды приблизиться к нему и остаться там самим собой…
Город был пуст и холоден…
Ада, которой Марк поклонялся как богине, согревала его своей трогательной, спокойной любовью и плачами…
«Почему она ушла, и так рано?..
Объяснений требует ненависть, но не любовь…
Бог скрывается во мраке, полном звезд, и предпочитает жить безымянным, а потому всякий раз называет себя другим именем…»
Последнюю фразу Марк, забывшись, произнес вслух…
— Вы говорите с богом?..
— Что?.. — Марк взглянул на женщину в мантии… — Скажите, примадонна еще не вернулась?..
— Вернулась… и не одна, со свитой…
— А что Бенедикт, он с ней?..
— Да… все такой же тощий, рыжий и хромой на обе ноги… а вы Марк?..
— Да…
— Говорят, вы были с Бенедиктом под следствием?.. — заговорил незнакомец в сером плаще, похожий на адвоката…
«Почти год я провел с Бенедиктом в следственном изоляторе… он писал гимны ночи, увенчанной фиалками… бежал… примадонна ему помогла… сколько обличий он сменил!.. жил среди менад и химер, в окружении лавров и траурных кипарисов… вернулся в город, вообразил, что сможет спасти театр для примадонны, увы… и я чувствую свою вину, каюсь и казнюсь…»
— Откуда вы знаете, что Бенедикт был под следствием?.. — спросил Марк…
— Я был его адвокатом… — незнакомец в сером плаще улыбнулся… — Его обвиняли в прелюбодеянии… я увидел в нем как бы самого себя и просил у суда милосердия, но не было ко мне доверия… народ кричал, что я сам такой же ублюдок, рожден в прелюбодеянии… судья велел народу выйти, и спросил меня, по какой причине я хочу погубить себя?.. от себя ли я говорю или другие просили сказать о подсудимом… в общем, дело я проиграл… было уже темно, когда я вышел из здания суда… в сквере на меня напали, и я очутился в некоем месте среди таких же, как я… я лежал и прислушивался к бормотанию незнакомца… он, как заклинание, повторял одну и ту же фразу: «Я невиновен…» — Он то проклинал, то взывал к небу, к морю… я пытался его успокоить, говорю, приди, наконец, в себя, оставь брань… незнакомец умолк, кажется, прислушался к моим увещеваниям, злобная вспышка погасла, но выражение лица, жесты, голос показывали, что он не совсем успокоился… ну вот, опять поднял золу, дым, пыль, солому сделал углем… прекрасно, думаю, пусть говорит… лежу, пытаюсь вспомнить, где я мог его видеть?.. может быть, в замке примадонны или в театре?.. смотрю на него, чувствую, сейчас опять начнет безумствовать… что вы говорите?.. да, я это чувствую, к сожалению… незнакомец заговорил о театре… высказал весьма тонкие замечания о пьесе, которые сам едва ли придумал бы… вдруг воскликнул: «Замолчи, ты душишь меня своими ласками… да, я знаю, приятно, когда тебя любят… не помню, когда в моей жизни были такие блаженные минуты… наверное, я скоро умру… нет, моя мать здесь не причем…» — Опять у него перемена настроения и слишком неожиданная… он стал разыгрывать роль помешанного, чтобы оттолкнуть кого-то… и снова такой милый, любезный… забыл, кем только что был… он называл свою пассию примадонной… она его то любила, то совсем не любила, то любила, как придется… и все из-за его матери… кажется, они тайно обвенчались… опять он заговорил о театре… автор пьесы произвел нечто, какое-то чудовище, каких еще свет не видывал, да и тьма, мрак, который над нами навис и висит… но пьеса понравилась зрителям, они не хотели смотреть никаких других пьес, хотя многое в ней было непонятно… автор сделал больше того, чем хотел сделать… вы смотрели пьесу?.. ее темнота вовсе не недостаток, а некая тайна гения… критики говорили, что в пьесе нет никакого плана или есть, но неправильный… и все в ней перемешано странным образом… слишком часто персонаж, который вызывал слезы сочувствия, превращался в свою противоположность… хоть в этом пьеса была достоверна, и автор был гораздо умнее, чем о нем думали… он подражал природе, а не пытался ее исправить, украсить… незнакомец заговорил о развязке пьесы, которую автор не развязал, а только запутал, оставив зрителей в недоумении… кажется, у незнакомца была роль в этой пьесе и не только на сцене… как он выглядел?.. на нем была куртка и желтые штаны… он пытался испортить финал пьесы какой-то дурацкой выходкой… и его увели за кулисы… от такого вмешательства искусство перестает быть искусством…
