— Не надо меня раздевать… зрелище не из приятных.

— Уверен, ты мне в любом виде понравишься.

— Даже в виде трупа? — прошептал Эштон, больше не сопротивляясь своему разоблачению.

И Герин засмеялся:

— Скажешь тоже.

Он обвел пальцем все еще воспаленные шрамы на побледневшей коже любовника:

— Красиво.

— Чертов некрофил, — расслабленно улыбнулся Эштон. — Ты планируешь затрахать меня до смерти.

— Я буду медленно… Медленно и печально… — Герин льстиво заглядывал ему в глаза. — Я тринадцать ночей мечтал о твоей заднице. Ты же не пошлешь меня сейчас только потому, что у тебя что-то там болит?

Теперь и Эштон рассмеялся, откидываясь на стол.

…Тринадцать дней назад Герин улетел в Альбионрих, оставив не очнувшегося после операции Эштона на попечение Френци. Это было не то, чтобы он разбрасывался ценными кадрами, вынуждая нянчиться со своим любовником… Просто Дойстан нельзя было покидать надолго, если не хочешь потерять контроль над ситуацией. Ведь стоило им отлучиться из столицы на месяц, и Великий Вождь сместил трех верных людей на ключевых постах в Управлении Здоровья Нации. Герин был в бешенстве, но не лететь было нельзя, без него переговоры превратятся в мрачный балаган. И через пару десятков лет они получат озверевшего от исторической несправедливости врага под боком.

И еще это покушение на Эштона. Грязная игра, чувствуется изящный стиль товарища рейхсминистра внутренних дел Люмница и иже с ним. В тот же день произошел взрыв в фойе Национальной Оперы Франкшира, был ранен красавчик Фрей, министр пропаганды на оккупированных территориях, убито несколько товарищей рангом пониже. Их провоцировали на террор, нанося одновременно удар по делу Герина — решению проблемы Франкшира и Альбионриха мирно-экономическим путем, и по Герину лично. По пальцам одной руки можно перечесть знавших о его близости с Эштоном. И это Френц и четыре надежных, тысячу раз проверенных охранника. Гораздо больше народу было в курсе той незаменимой роли, которую играл господин Крауфер в экономической политике рейхсляйтера… Ублюдки. Уже начали раздаваться вопли о мягкотелости товарища Штоллера, гнилом либерализме, заигрывании с врагами и прочем дерьме. Френци сможет всех пригнуть, так чтоб и дышать боялись, не то, что интриговать, пока он сам в отъезде. И, возможно, ищейкам тайной полиции удастся нарыть связи клики Люмница с врагами — и с покушением на Фрея. За Эштона обвинения не предъявишь. Но можно просто отомстить.

Герин поймал себя на том, что битый час со злобной усмешкой пялится на обморочно-белого от такого внимания старшего экономического советника. Хмыкнув, он отвернулся к иллюминатору. Не хватало еще, чтоб старикана кондратий тут хватил.

Рейхсляйтер возвращался на родину. И она встретила его милой сердцу летней прохладой, вкупе с приятно моросящим дождичком и бодрящим, порывистым ветерком. Он махнул рукой на адъютанта с зонтом и застыл на летном поле, подняв лицо к светло-серому небу. Тонкий плащ рвался с его плеч, капли падали на губы, и Герин улыбался, чувствуя, как уходит часть державшего его напряжения. Он справился, прижал Франкшир и Альбионрих, сделал их хоть и вынужденными, но союзниками и практически вассалами. И невредимый приехал в Дойстан, затаившийся в ожидании хозяина, никакой сволочи даже в голову не пришло пальнуть в него по дороге из зенитки. Возможно, на это повлияли истребители и бомбардировщики сопровождения… а возможно, у товарища рейхсляйтера последняя стадия паранойи. Но Люмница я поставлю к стене, — думал он, широко шагая к бронемашине. — Или это не Люмниц? Герин принялся размышлять о других кандидатурах на теплое местечко у стены.

Прямо из аэропорта он поехал в клинику. Эштон, вновь похудевший и измученный, стоял у скамейки в больничном парке — в пределах непосредственной видимости двух ребятишек охраны. Да, теперь они с Френцем компенсировали свою непростительную беспечность во Франкшире: почему там они не думали, что Эштон настолько подходящая мишень? Герин вышел из-за деревьев и увидел, как лицо любимого осветилось радостью:

— Я думал уже, что ты не придешь…

Герин быстро окинул взглядом напичканные телохранителями окрестности и прижал палец к губам:

— Поговорим у главврача. Там отключили прослушку.

…В коридорах больницы внезапно стало особенно тихо, не было слышно даже шуршания и бряцанья сопровождения. И Герин, ожидающий выписки Эштона в пустынном холле, встал и пошел к источнику этой мертвящей тишины. Френц фон Аушлиц курил около высокого стрельчатого окна. Его фигура четкой широкоплечей тенью разрезала светлый проем, створки форточки бесшумно покачивались, порывы ветра шевелили серебряные пряди и заставляли разгораться и притухать огонек папиросы.

Герин остановился рядом, тоже достал портсигар. На подоконнике лежала тонкая черная папка — результаты расследований, чьи-то смертные приговоры. Он нарочито лениво раскрыл ее, скользнул по диагонали и перевел взгляд за окно, на гигантский каштан. Френц щелкнул зажигалкой.

— Как твой беглый зайчик — нашелся? — спросил Герин, оттягивая момент.

Его слова упали в вязкую пустоту, Френц с минуту созерцал каштан, не двигаясь, а потом обернулся, глумливо ухмыляясь:

— Зайчик, блядь. Пошел гулять по дорожке, и ему отрезало нахуй ножки.

***Френци и зайчик.

Френц поймал зайчика в подвале зимой, и тогда пацан вовсе не напоминал славного пушистого зверька. Скорее, драного крысеныша, отчаянно пинающегося и кусающегося, когда его выносили на улицу, перекинув через плечо. Он перебросил мальчишку на руки и крепко стиснул, чтобы протиснуться через узкий выход. Снаружи было темно, качались фонари, вилась поземка, он недовольно оглянулся, ища куда пристроить свою добычу. Так его и сфотографировали тогда: на ночной улице, в шинели нараспашку, с суровым лицом и десятилетним лопоухим оборвышем, трогательно жмущимся к нему.

Тем вечером они отмечали конец недели с группой товарищей и носились по пустынному из-за комендантского часа Бейрану. Когда-то ночная столица была полна огней и веселья, теперь же только патрульные попадались в свет их фар.

— Чертовы беспризорники, — прошипел Герин, резко вывернув руль. — С этим надо уже что-то делать. Приюты финансировать что ли.

Френц, облившийся из-за его маневра коньяком, воскликнул:

— А давайте их повылавливаем прям счас и отправим в городской приют!

Идея охоты всем показалась просто гениальной. Но в рейде по грязным заброшенным домам повезло только Френци, остальные развлекались тем, что с молодецкими воплями гонялись друг за другом, лишь они с Герином сработанной парой обложили подвернувшегося крысеныша. И, как всегда, Герин не стал пачкать руки.

Позже они начнут кампанию по борьбе с беспризорностью, фотография Френца будет напечатана под треск пропаганды в журналах и размножена на портретах. “Доблестный группенфюрер Аушлиц спасает бездомного мальчика”. Или просто: “Аушлиц и сиротка”. “Спаситель ты наш, утешитель вдов и сирот”, — будет издеваться Герин при коллективном посещении очередного борделя. “Иди нахуй отсюда, — будет рычать в ответ Френц. — Ты меня импотентом так сделаешь”. Он станет председателем деткомиссии и будет курировать облавы и приюты, регулярно обрушиваясь с проверками на эти учреждения.

Но тогда они не поехали ни в какой приют, запихнули мальчишку в броневик и продолжили веселье, и тот сидел в уголке до самого утра, когда Френц забрал его домой: не выкидывать же снова на улицу. Он затолкнул найденыша в ванную, а сам отрубился, рухнув на постель. И проснулся от прижимающегося к нему маленького теплого тела и влажного язычка, ласкающего член.

— Захлопнул пасть и съебал отсюда, — рявкнул Френц, подскакивая и хватаясь за голову, что может быть омерзительнее, чем минет с жестокого похмелья.

Пацан метнулся в дальний конец кровати и злобно зыркнул оттуда:

— Что, не понравилось? А я бы и откусить мог!

— Кому может понравиться твоя тщедушная жопа, — Френц уже успокоился и решил проигнорировать заявление про “откусить”. — Пособие блядь по анатомии.