Герин никогда не мыслил себя служащим в присутственном месте, ранее подобное занятие виделось ему унылым и скучным. А последние пару лет — недостижимым.
Но работать секретарем директора оказалось вовсе не скучно, скорее беспокойно. Он целыми днями носился с бумажками, переписывал их, отвечал на звонки и готовил кофе. Первый секретарь, Морис, сбросил на него всю неквалифицированную работу, оставив себе чисто референтские обязанности, и Герин искренне удивлялся — как до этого тот справлялся со всем один.
Вот и сейчас Морис сосредоточенно склонился, выписывая сводную справку для начальника, в то время как Герин сопровождал очередного посетителя. Тот был крупным промышленником, и господин Крауфер даже встал из-за стола, с самым дружелюбным видом выходя ему навстречу.
— Наконец-то вы почтили меня своим присутствием, господин Норд, — он пожал посетителю руку и, не выпуская, провел его к креслу. — Вы ведь предпочитаете чай, не так ли?
— После вашего последнего циркуляра, дорогой господин Крауфер, я предпочитаю исключительно кофе с коньяком. Или коньяк с кофе.
Директор развернулся к бару, укоризненно заметив:
— Вы мне льстите, это не мой циркуляр… Я всего лишь заведую планированием.
Герин попятился к выходу — за кофе. Промышленник сладко улыбался, сверля спину Крауфера тяжелым взглядом:
— Но вы ведь не откажетесь обсудить некоторые аспекты этого планирования… в дружеской атмосфере, дорогой господин Крауфер?
“Конечно, не откажется”, — думал про себя Герин, пристально следя за заваривающимся кофе. За прошедшие пару недель он проникся к начальнику настоящим уважением, даже восхищением. Эштон Крауфер обладал поистине стальной волей и упертостью, идя к своей цели, точно танк. Такой очень маневренный танк. И фантастически работоспособный. И Герин даже знал эту цель — Крауфер честно холил и лелеял свою тяжелую промышленность, пытаясь стимулировать развитие самых перспективных, по его мнению, направлений. Наверняка и сейчас в кабинете разговор идет отнюдь не о взятках и откатах… Хотя, от взятки господин директор тоже не откажется.
Эштон никогда не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться зрелищем прислуживающего ему Герина. Тот делал это с таким достоинством, словно придворный вельможа при теле Его Величества. Такое постыдно-плебейское сравнение каждый раз всплывало в сознании Эштона и приятно щекотало изнутри, стоило только бросить взгляд на дойстанского дворянина с подносом. Как бы он ни старался отогнать сладкий образ… ведь это невероятная глупость — так по-детски воображать себя королем. Такими темпами можно довоображаться до уютной комнатки с мягкими стенами и добрыми, почтительными санитарами.
Но Герин положительно сводил его с ума, особенно когда вот так серьезно смотрел в лицо, ожидая дальнейших распоряжений. Эштон кивнул ему, отпуская, а тот улыбнулся в ответ одними глазами и едва вздрогнувшими уголками губ. В паху заныло особенно призывно, отдаваясь почему-то тянущим чувством в груди, и Эштон отвернулся. Пожалуй, с ожиданием в засаде здесь пора заканчивать и можно идти в атаку.
Жирный промышленник окинул удаляющегося секретаря оценивающим взглядом и ухмыльнулся:
— Обзавелись телохранителем, господин Крауфер? Неужто опасаетесь за свою драгоценную жизнь?
— Истинно драгоценную, господин Норд, — елейно протянул Эштон. — Истинно драгоценную.
Он был весьма доволен Герином: тот так старательно исполнял свои обязанности. Правда, совершенно, абсолютно не замечал авансов своего шефа. Эштон уже раза три приглашал его с собой на ланч. В первый раз секретарь попробовал отказаться, но ему не позволили:
— Воспринимайте это как приказ, Герин, я желаю кое-что обсудить с вами и не собираюсь терять время. О деньгах не беспокойтесь, это деловой ланч, и вам не нужно за него платить.
И Герин вежливо наклонил голову, смиряясь.
Пришлось тогда на самом деле дать ему задание: подготовить экономический обзор по потенциалу дойстанской авиационной промышленности. Даже удивительно, но этот бывший светский бездельник и спортсмен, никак не связанный с деловыми кругами, очень прилично справился с задачей. И на следующий ланч они пошли уже под предлогом обсудить эту самую промышленность.
— Я впечатлен, — улыбался Эштон, накрывая ладонь собеседника своей. — Тем, что новый Дойстан умудрился не развалить хоть что-то из своего наследия. Но еще больше — вами. Ведь вы никогда ранее не работали в экономической сфере, Герин?
— Они все же понимают, что растащив военную структуру, они зарежут сами себя, господин Крауфер. На самом деле, они разнесли только армейскую иерархию, заменив ее своей, причем гораздо более жесткой, — Герин снова улыбался одними глазами, но на этот раз грустно. И не убирал руку. Просто не обращал на этот жест никакого внимания. — Относительно меня — вы правы, я никогда не занимался ничем экономическим… Если не держать за подобное организацию одной снабженческой экспедиции к арктическому лагерю.
Эштон откинулся, закуривая. Неиспорченность Герина в некоторых вопросах просто поражала: его можно было обнимать за плечи и тискать за руки, а он явно воспринимал это все, как выражения покровительства.
— Пожалуй, это можно зачесть, как деловой опыт. А чем вы занимались в этом вашем арктическом лагере?
Герин с воодушевлением рассказывал об исследованиях новых земель, в том числе и посредством летных экспедиций. И Эштон слушал его с легкой завистью: сам он никогда не был настолько свободен, чтобы вот так беспечно прожигать свою жизнь в поисках приключений.
— А у вас была невеста, Герин? — поинтересовался он во время третьего их совместного ланча. — Должно быть, это была самоотверженная девушка — ждать вас из этих бесконечных путешествий…
— Увы, — Герин усмехнулся, — это была прекрасная и достойная девушка, но она не дождалась меня и из второго путешествия. Впрочем, самоотверженность — это последнее, что я счел бы за достоинство женщины.
— Вот как? — удивился Эштон. — А что же вы сочли бы за достоинство? Только не говорите мне, что…
И он обрисовал в воздухе некий контур, напоминающий гитару.
— Несомненно, — засмеялся Герин. — Это одно из важнейших достоинств. Но кроме того, мне было бы гораздо более по душе, чем жертвенность, если бы она получала удовольствие вместе со мной, разделяя общие стремления и увлечения. У одного моего товарища была жена — летчица, и я всегда восхищался их союзом.
Эштон лишь покачал головой, изумляясь такому идеализму взрослого, вроде бы, человека.
Но все эти предварительные игры можно было сворачивать — они приносили совсем не тот результат, на который рассчитывал Эштон. Пора было приступать к главному блюду.
Поздно вечером он, потягиваясь, встал из-за стола и отошел к окну, ожидая своего секретаря, посланного за очередным кофе. Все его тело горело от предвкушения, где-то глубоко внутри, казалось, звенела натянутая струна. Герин наконец явился и только недоуменно оглянулся, услышав щелчок дверного замка. Он склонился над столом, расставляя приборы, а Эштон медленно подошел к нему и огладил крепкие ягодицы, поднимаясь вверх по спине и останавливаясь на шее, чтобы приласкать ее большим пальцем. Мускулы под его рукой закаменели, и Герин резко развернулся.
Эштон отступил на шаг: его вовсе не прельщало получить сейчас по морде и валяться тут с сотрясением.
— Что это значит, господин Крауфер? — голос дойстанца звенел от злости.
— Неужели, — усмехнулся Эштон, — мои действия можно толковать двояко?
Герин вспыхнул:
— Вы сильно ошиблись с объектом своих… действий.
— Мне кажется, дорогой друг, это вы ошибаетесь. Неужели вы полагали, что я просто так плачу вам из своего кармана, когда мог получить те же услуги за счет министерства? — и он снова усмехнулся, твердо глядя в черные от бешенства глаза Герина. — Хотя ваша работа безупречна, должен признать.
Герин залился бледностью.
— Вы… вы принуждаете меня к содомии?
— Я вам за это плачу. Не хотите — никто вас принуждать не станет.
