— Операция “Полет Валькирий”, — заржал Френц и тут же болезненно сжал виски.
— Это нечеловечески божественно, — прошептал барон фон Тарвенг. — Полет Валькирий… Но я так понял, что вы желаете лично возглавить операцию, фон Штоллер?
Герин пожал плечами, полет Валькирий, надо же, прекрасная музыка…
— Выбор за вами, барон.
— Полагаю, у нас нет иного выбора, как довериться вам, — медленно произнес фон Тарвенг. — Эта посадочная полоса и решения на местности, вряд ли я найду человека, который разберется с этим лучше вас.
— Следующий их съезд примерно через два с половиной месяца, у нас будет время подготовиться и научиться доверять друг другу, барон.
— Я дам вам мою лучшую команду летчиков, фон Штоллер, надеюсь, вы с ними сработаетесь.
— А как же я? — воскликнул Френц фон Аушлиц, вставая.
Герин неловко поморщился: что за сцены… Граф хотел возглавить пик вторжения? Невелика честь, скорее сдохнешь.
— Вы… вы возьмете меня к себе в команду, Герин, или… мне следует пока остаться во Франкшире, Леонир? — Френц обратился к барону, глядя на него, как мальчишка, просящийся на охоту, но знающий, что его не возьмут. Ах да, он же не был летчиком, лейб-гусар.
— Да, — рассеянно отозвался барон, — пожалуй, вы мне больше пригодитесь здесь…
— Жаль, — усмехнулся Герин. — Я надеялся, фон Аушлиц окажет мне честь и согласится быть моим штурманом.
— Что ж, если вы этого хотите, — барон щедро развел руками, как бы не в силах противиться легким капризам милых деток.
— Да, хочу, — подтвердил Герин, глядя, как Френц засветился ненормальной радостью. Герина всегда брали на охоту, как только он смог держать в руках детское ружье — и когда он хотел этого.
— Ну, тогда Френц введет вас в курс дела и со всеми познакомит, — сказал барон, вставая.
Они с Френцем синхронно изобразили поклон, едва склонив головы, Френц опять щелкнул каблуками и резко вышел. А Герина барон задержал на мгновение, притронувшись к руке и негромко обронив:
— Граф фон Аушлиц — настоящий псих, если захотите оставить его здесь — лишь дайте знать.
— Я учту, — сказал Герин. “Сами вы псих, барон”.
Давным-давно, тогда, в прошлой жизни, Герин был всегда окружен друзьями. Настоящими друзьями — теми, которые поймут с полуслова, ни за что не выдадут строгому учителю, вытащат, рискуя жизнью, из ледяной пустыни, разделят последний кусок хлеба, и прикроют спину среди врагов. Они все пропали и порастерялись, эти смелые мальчишки и отважные мужчины, ни об одном из своих друзей он ничего не знал. Но именно поэтому он приближал к себе Френца, снова тянулся, гоняясь за призраком товарищества. Снова, усмехнулся он, а в прошлый раз был Эштон. Просто Эштон был не их породы, так глупо было надеяться на дружбу дельца, они не знают, что это такое.
И Герин не ошибся, доверившись Френцу, ни он сам, ни десять бравых летчиков, которых граф представил новому их командиру, ни разу не предали его, платя бесконечной преданностью — а за что, Герин позже уже не понимал, ведь с ними его не будет связывать никакое родство души. Но эти ребята будут последними, с кем он захочет и сможет иметь подобие дружбы, отправившись в Дойстан, он лишится возможности испытывать эти чувства, да и способности, наверно, тоже.
========== Часть десятая: Как убивать ==========
Герин был пьян — пьян дорогим коньяком и дешевым кокаином. Трезвого его бы не занесло в этот притон. Но он и не бывал трезв — только не тогда, когда гулял с дорогими сослуживцами и товарищами по партии.
Каковое однообразное событие случалось не реже раза в неделю.
Чеканя шаг, он прошел к креслу в стиле Людовика ХIV, непристойно распялившему свои некогда роскошные объятия в центре зала. Целая стая призрачных черных собак шныряла на его пути — от совсем крошечных щенков до той огромной, самой первой. Никто больше их не видел, а Герин привычно не обращал внимание.
— Куда ты нас притащил, Френци? — спросил он, закидывая ногу за ногу. — Что за ублюдочный вертеп?
— Мой прекрасный рейхсляйтер изволит гневаться? — Френц фон Аушлиц расстегнул воротник черного мундира, сразу приобретя на редкость похабный вид, и обвел упомянутый вертеп бешеным взглядом. — Не беспокойся, сейчас будет культурная программа, и она удовлетворит тебя по самые яйца.
— Когда я слышу слово “культура”, — каменным голосом сказал Герин. — То сразу хватаюсь за яйца.
Высшие офицеры юной Империи, располагающиеся вокруг него на креслах попроще, заржали. Они стучали по плечам застенчиво краснеющего красавчика Фрея — министра пропаганды на оккупированных территориях. Именно этому рафинированному интеллектуалу и дворянину принадлежало одиозное высказывание о культуре и пистолете, что и служило неисчерпаемым источником веселья для посвященных.
Под культурной программой подразумевалось, оказывается, омерзительное представление со шлюхами обоих полов. Какая-то сцена из якобы античных времен с рабами и жертвоприношениями. Действие сводилось к тому, чтобы разложить очередные телеса на якобы алтаре, избить и поиметь разными приспособлениями и в разных интересных позах.
Легко и весело быть дойстанцем, — думал Герин, стараясь не слышать возбужденное сопение соседа, — истинный сын Империи никогда не утомится зрелищем чужой боли, ни на работе, ни на отдыхе.
Герин достал портсигар — тонкие сигариллы смотрели на него коричневыми табачными глазами, он выбрал одну, размял и сосредоточенно закурил, на миг утонув в терпком вкусе с легкой ромовой нотой — ведь сумарский табак выдерживали в винных бочках… Между тем, на сцене успели отодрать уже троих и теперь раскладывали четвертого. Мужчину на этот раз, стройного, с четкими мускулами под золотисто загорелой кожей. Герин не видел его лица, только темно-русые волосы, но внутри что-то медленно перевернулось, мир вокруг расширился и тут же сузился вокруг станка с бесстыдно распятым парнем.
Он на несколько секунд забыл дышать, поэтому затяжка обожгла горло дымом. Вот ведь глупость, все франкширцы темноволосые и загорелые, а этот вообще слишком худой для… просто надо было меньше дрочить, вспоминая Эштона. Герин снова затянулся, думая о том, что Эштона он вспоминал не только сам с собой, но и имея очередную любовницу или любовника, вспоминал каждый раз перед приходом, и каждый раз Эштон в его памяти вот так же покорно и беззащитно задирал свою задницу кверху, точно так же, как этот привязанный на сцене парень.
Один из его летчиков тоже стоял на сцене и выдавал какой-то очередной пропагандистский бред о величии Дойстана и франкширских шлюхах, и слушать его было стыдно. Хотя он говорил правду — Дойстан велик, победив на два фронта, а франкширцы сами нарвались, набросившись на них со спины, в момент обострения конфликта с Альбионрихом. Да, легко и приятно говорить правду, особенно такую, особенно сейчас, и ничего не может быть в том постыдного — говорить правду. Герин неотрывно смотрел на круглую задницу представителя тех самых франкширских шлюх, он видел, как его бравый летчик отстегнул тонкий офицерский стек и с размаху хлестнул, оставляя красную полоску, а смуглые ягодицы франкширца дрогнули и поджались. Летчикам не нужны стеки, это все гусарские замашки Френца, вот от кого эти штуки появились на портупеях их вицмундиров, на месте парадных кортиков. Хотя они уже давно никакие не летчики, Герин возглавлял структуры тайной полиции и карателей, его ведомство курировало даже пропаганду и культуру, и честнее всего было бы повесить хлысты и на их парадную форму.
Распяленное тело на сцене подбиралось, тщетно уклоняясь от жалящих ударов, колени вздрагивали, пытаясь свестись, защитить чувствительные места, Герин никогда раньше не приглядывался к развлечениям сослуживцев, и правильно делал, это оказалось невыносимо. Он опустил глаза, уставившись на черного пса, скалящегося на него с высокой тульи его собственной фуражки, хотя он точно знал, что там должна быть морда серебряного волка, это же красиво — серебро на черном, их форма вся такова — нарочито, модельно красивая. Это все кокаин, — подумал он, — я схожу с ума от чертова веселого порошка.
