Однако не всем повезло так, как мне. Наши гости оказались людьми невезучими, в особенности нотариус и адвокат. Несмотря на то что оба без устали бродили по болотам, уходили от нас черт знает куда и в конце концов провели чуть ли не три часа по пояс в воде, притащились они к нам несолоно хлебавши, с пустыми ягдташами, в которых у каждого болталось по одному-единственному жалкому утенку.

Ах, какое же это было незабываемое зрелище, когда перед нами предстали сей сельский распорядитель по завещаниям и сей стряпчий из пригорода! Представьте себе этих двух почтенных господ… в одних кальсонах и жилетах, вымазанных почти до подмышек вязкой тиной! У несчастных неудачников ягдташи сбились чуть ли не на затылки, образовав к тому же на худых шеях мертвые петли! В течение долгих мучительных часов солнечные лучи обжигали их лбы и щеки, камыши и тростник в кровь исхлестали лица и руки, рытвины и бочажки так и заманивали в холодную воду… И в довершение всех бед эти чудаки забыли снять часы, так что вы можете себе представить, что стало с чуткими механизмами после нескольких непредвиденных купаний…

А мы, я и еще пятеро моих приятелей, удобнейшим образом устроились в одном чудесном местечке и безо всякого зазрения совести вдосталь постреляли дичь, которая была специально загнана егерями для этих наивных бумагомарак, превратившихся волею обстоятельств в пресноводных тритонов[245].

Вечером мы закатили грандиозный пир с обильными возлияниями, в результате чего один из егерей, пребывавший в весьма возбужденном состоянии (должен признать, и все мы были не лучше), поведал двум неудачникам о том, что существует очень простой и практически беспроигрышный способ добыть уток в июле.

Как утверждал егерь, на коего я и возлагаю всю ответственность за успех предприятия, за неделю до открытия сезона охоты следовало бросить в пруд, где обычно жируют утки, несколько крупных тыкв, чтобы птицы к ним привыкли. Когда настанет знаменательный день, надо как следует вычистить две-три тыквы, удалив мякоть и семена, а затем проделать в них по одной большой дыре, чтобы можно было надеть плод на голову, словно маску, а также по две небольшие дырочки на уровне глаз. Один или два смельчака, что не боятся воды, водружают эти приспособления себе на головы (следует сказать, что они ничуть не более уродливы, чем те жуткие штуки, коими украшают себя танцоры, развлекающиеся котильоном[246]), а затем погружаются по плечи в воду.

Они медленно и осторожно продвигаются к уткам, а бедные птицы, уже привыкшие к тому, что на поверхности пруда болтаются какие-то круглые предметы, не подозревают никакого подвоха и продолжают мирно плескаться. Оказавшись в самом центре стаи, хитрецы одну за другой хватают уток за лапки, увлекают под воду, сворачивают бедняжкам шеи и укладывают в ягдташи. Вот и все! Совсем просто!

Воображаю, как бы выглядел в таком головном уборе наш нотариус и как должно было бы у него биться сердце при виде такого изобилия дичи.

— Хотите — верьте, хотите — нет, господа! — закончил рассказ егерь Бедю, раскрасневшийся от вина и еле сдерживаемого смеха. — Но трофеев у вас будет столько, что не влезут в ягдташи!

И что же вы думаете, нотариус и адвокат, наслушавшись этих бредней, клятвенно пообещали прибыть в наши угодья на следующий год и увенчать себя тыквами!

Натуралисты различают 42 вида уток![247] Я решил ограничиться рассмотрением 7–8 самых распространенных.

Начнем, пожалуй, с рассмотрения варварийской породы, именуемой так, наверное, из-за того, что родом она из Америки, а этот континент очень долго считался у нас средоточием дикости, в отличие от цивилизованной Европы. Называют ее также и мускусной уткой[248] из-за наличия на копчике желез, вырабатывающих жировую смазку с мускусным запахом.

Я часто, даже очень часто весьма успешно охотился на мускусных уток в саваннах Гвианы, где они буквально кишмя кишат, и никогда не удалял у огромных птиц эти железы, хотя знатоки и рекомендуют проделать сию операцию немедленно, пока дичь еще не остыла. Скажу больше: я их даже никогда и не пытался отыскать, а с превеликим удовольствием поглощал чудеснейшее рагу, не ощущая никакого специфического парфюмерного запаха. Видимо, хорошей приправой к данному блюду служит не только перец, но и жара, усталость, голод и болезни. Быть может, за время скитания вкусовые ощущения у меня притупились из-за того, что питался я крайне нерегулярно и ел все подряд, от мяса неведомых животных и птиц до червей и насекомых? Кто знает…

Пожалуй, я постараюсь прояснить для себя этот вопрос в ходе следующего путешествия в Гвиану. Мне известно там, у берегов реки Маури, несколько местечек, где мускусные утки водятся в изобилии. Вот там-то я и попытаюсь во всем разобраться.

Утка варварийской породы, которая как раз во время сезона охоты появляется на наших реках, — самая крупная из встречающихся во Франции уток, да и мясо у нее просто восхитительное. Оперение этой красавицы окрашено в черно-коричневые тона, спинка отличается приятным зеленоватым отливом, а концы крыльев украшены, я бы даже сказал «оторочены», красивыми белыми перьями. Щеки птицы покрыты толстыми кожистыми наростами ярко-красного или вишневого цвета, которые доходят до самых глаз и спускаются к неровному, с большими зазубринами, клюву. Сей мясистый нарост, словно покрытый бородавками и очень ярко окрашенный, придает клюву утки сходство с прыщеватым носом какого-нибудь завзятого пьянчуги.

Селезень отличается от скромницы самки еще и наличием черно-коричневого хохолка, начинающегося на макушке и спускающегося на затылок.

Чтобы подбить мускусную утку, требуется патрон, снаряженный хорошим зарядом дроби № 3.

Эта чудесная представительница отряда водоплавающих является, видимо, прародительницей домашних уток, потому что по внешнему виду отличить этих птиц невозможно. Головка и верхняя часть шейки дикой утки окрашены в красивый зеленый цвет с лиловым отливом. На грудке — темное рыжевато-коричневое жабо, а на шейку словно надето белое колье (хотел было сказать «ожерелье», но ожерелье должно быть цельным, то есть смыкаться на шее, а на шее нашей птички красуется всего лишь полукольцо). Нижняя часть шейки, концы крыльев, бока и животик — пепельно-коричневатые, с тоненькими серо-белыми полосочками. Гузка — черная, с зеленоватым отливом, а перья хвоста — темно-серые в середине и белые по краям. В качестве особого украшения природа снабдила утиный хвост четырьмя черно-зелеными перьями (расположенными как раз в самом центре), которые привлекают взор не только своей окраской, но и формой, ибо изысканно загнуты. Да, я еще забыл сказать про сами крылья! О! Они воистину прекрасны! Голубовато-синеватые с фиолетовым отливом, да еще и украшенные спереди и сзади черными и белыми полосками. Что за красота!

Ножки, лапки и междупальцевая перепонка у уток желто-оранжевые, а клюв — зеленовато-желтый.

Одеяние самочек гораздо более скромное, чем роскошная ливрея селезня. Оперение у них окрашено в рыжевато-коричневые тона. По всему телу в изобилии рассыпаны черные точечки, в особенности у хвостика. Бочка и животик несколько светлее спинки, с нечетко выраженными продольными полосками; клюв — серовато-зеленый.

Я уже говорил, что этот вид бьют обычно дробью № 4.

С тех пор как я вычитал в превосходном творении господина Шарля Диге рецепт приготовления утки, изобретенный самим уважаемым коллегой, я не желаю есть эту дичь ни в каком ином виде, как в том, что рекомендует автор «Книги охотника».

Итак, я спешу сообщить вам способ приготовления утки а-ля Диге, ибо пребываю в твердой уверенности, что вы впоследствии будете благословлять и в пылких выражениях восхвалять почтенного изобретателя сего чуда кулинарного искусства, а также от всего сердца возблагодарите и меня, скромного популяризатора.