Внезапно одна из пассажирок начинает кричать, тонко и протяжно: не вопль, не хрип, а скорее стон. Женщина стоит, ухватившись за центральный поручень, зажатая между чьей-то пышной грудью и каким-то рюкзаком. Ее крик становится невыносимым. Люди оборачиваются на нее, разглядывают, обмениваются друг с другом озадаченными взглядами. Женщина ищет глазами кого-нибудь, кто мог бы ей помочь. Матильда не без труда высвобождает одну руку и кладет ее на плечо женщине. Их взгляды встречаются. Матильда ободряюще улыбается.

Женщина больше не стонет, лишь тяжело дышит; ее лицо искажено страхом.

— Вам плохо?

Задав вопрос, Матильда тут же понимает, насколько он бессмысленный. Женщина не отвечает. Она прилагает нечеловеческие усилия, чтобы не кричать, ей все труднее дышать, и вот она опять стонет, а затем и вовсе кричит. Раздаются голоса, сначала тихо, потом громче, нечего было садиться на поезд после технической аварии, если у тебя клаустрофобия, дайте ей выйти, ах нет, ради всего святого, не нажимайте стоп-кран, мы и так опаздываем.

Женщина есть досадная помеха, человеческая авария, способная нарушить график движения.

Рука Матильды по-прежнему лежит на плече женщины, а та пытается улыбнуться.

— Я выйду с вами на следующей станции. Осталось совсем немного, поезд уже замедляет ход, чувствуете?

Вагон останавливается, двери открываются. Матильда продвигается впереди женщины, чтобы освободить ей дорогу, в сторонку, пожалуйста, позвольте пройти; она тянет женщину за рукав.

На платформе Матильда ищет взглядом название станции. Под табличкой с надписью «Шаронн» она усаживает свою подопечную. Женщина выглядит более спокойной; Матильда спрашивает, не принести ли ей воды или чего-нибудь поесть из автомата по продаже еды и напитков. Женщина снова приходит в волнение, она же опоздает, но она не может, она не может опять сесть на поезд, она только что нашла работу через службу занятости, да, у нее клаустрофобия, но обычно она справляется, вот она и поехала, она думала, что доедет без проблем.

Тут ее дыхание становится прерывистым, она дышит все быстрее, задыхается, ей не хватает воздуха, ее трясет, она бессознательно сцепляет и расцепляет руки.

Матильда зовет на помощь, кто-то спешит к будке дежурного. Мужчина из службы метрополитена в серо-зеленой форме подходит к ним. Он вызывает спасателей. Женщина не может встать, ее тело сведено судорогой, она по-прежнему задыхается.

Они ждут.

Платформа переполнена; работники метрополитена оградили территорию; их уже трое или четверо. Вокруг собирается толпа, люди вытягивают шеи.

Матильде хочется кричать. Она представляет себя на месте этой женщины, они меняются местами, на краткий миг они становятся одним целым и никем, поглощенные неоновыми огнями, съежившиеся около автомата по продаже сладостей.

Затем Матильда оглядывается вокруг. И думает, что все эти люди, без исключения, однажды тоже будут сидеть здесь, или где-нибудь еще, не в состоянии двинуться с места. В день крушения.

Глава 10

Он спустился в метро. От спасателей на базу поступил вызов: тетанический криз на станции «Шаронн». Сами они загружены до предела из-за большой аварии, произошедшей на их участке. Роза передала вызов всем постам, Тибо находился в нескольких кварталах, и он его принял.

Женщина на перроне, лет тридцати, в состоянии гипервентиляции. Когда Тибо прибыл, она уже начала успокаиваться. Люди сгрудились вокруг нее, смотрели с любопытством, вставали на цыпочки. Толпа не желала упустить зрелища. Тибо и дежурный по станции вдвоем проводили женщину в служебное помещение, где Тибо дал ей успокоительное. Женщина задышала нормально, ее руки расцепились. Задерживаться Тибо не мог: его припаркованная машина перекрывала выезд другим авто. Дежурный заверил его, что проводит женщину до такси, как только она полностью придет в себя.

На светофоре Тибо оглядывается вокруг. Эти люди, которые спешат куда-то, толпой вываливаются из метро, перебегают дорогу, стоят в очереди перед автоматами по продаже билетов, курят у подножия зданий или у входа в кафе. Эти люди, которых невозможно сосчитать, подхваченные потоком и скоростью, не подозревающие, что за ними наблюдают, видные издалека, сразу из-за поворота, бесконечное количество неповторимых индивидуальностей, в целом недоступное для его понимания. Сквозь лобовое стекло Тибо разглядывает женщин, их легкие наряды, которые они только начали носить, воздушные платья, короткие юбки, тонкие чулки. А порой и вовсе голые ноги. Их манеру держать сумку, за ручки или через плечо, их манеру идти, не замечая никого вокруг, или с рассеянным взглядом ждать автобус.

Внезапно Тибо вспоминает девочку, которая появилась в его лицее в последний год перед выпуском. На своей парте он вырезал ее имя. Она была из Кана. А может, из Алансона. Сейчас он думает об этой девочке, о ее тонких волосах, высоких сапогах и мальчишеских замашках. Это странно, думать сейчас о той девочке. Он был в нее влюблен. В ее отражение в глазах других. Они ни разу не разговаривали. У них были разные компании. Думать об этой девочке спустя двадцать лет… Сказать себе: это было двадцать лет назад, а затем сосчитать до двадцати пяти. Это было двадцать пять лет назад. В то время на его левой руке еще были все пять пальцев.

Это было двадцать пять лет назад. Слова кажутся опечаткой, дурной шуткой. Разве можно произнести: «Это было двадцать пять лет назад» и не упасть при этом со стула?

Он расстался с Лилей. Он это сделал. Так обычно говорят, когда совершают что-то героическое, о неком достижении.

Однако любовная рана состоит из недоговоренностей, одиночества, сожалений, и все это накапливается годами, превращаясь в постоянную боль. Постоянную и неопределенную.

Любовная рана не обещает ничего – ни потом, ни когда-нибудь.

Его жизнь разбилась на части. Издали кажется, что она по-прежнему сохраняет единство и имеет цель, ее можно обрисовать словами, описать каждый день, выбрать любой час или неделю, отследить его перемещения. Не составит труда узнать его адрес, привычки, с которыми он пытается бороться, дни, когда он закупается в супермаркете, вечера, когда он не может делать ничего другого, кроме как слушать музыку. Но вблизи его жизнь затуманивается, распадается на фрагменты, и часть деталей теряется.

Вблизи он всего лишь человечек в игрушечном автомобиле, цепляющийся руками за руль; маленькая пластиковая фигурка, утратившая мечту.

Глава 11

Дежурный по станции сообщил, что врач скоро будет. Слева уже доносился грохот нового состава, и Матильда не стала ждать. Она и так сильно опаздывала. Она оставила женщину сидеть на скамейке, препоручив ее заботам других. Та, казалось, немного расслабилась, но все еще не могла подняться. Женщина сказала «спасибо», и Матильда направилась к вагону. Не без усилий протиснувшись внутрь, она наконец опустилась на откидное сиденье. Все складывалось удачно. Она сошла на станции «Насьон», прокладывая себе дорогу сквозь возбужденную толпу, и свернула в переход, ведущий к линии 1. Движение как будто нормализовалось. Следующего поезда Матильда ждала меньше минуты, а затем сошла на станции «Лионский вокзал».

Теперь Матильда направляется к RER. Она не смотрит на часы. Она наизусть знает все коридоры, лестницы, короткие переходы – паутину подземного мира, вытканную в недрах города. Чтобы пересесть на линию D, Матильда, как и последние восемь лет, углубляется в длинную галерею, проходящую под станцией, где ежедневно сталкиваются тысячи человек: две колонны муравьев, несущиеся волной по гладким плитам, скоростное шоссе в двух направлениях, режим которого необходимо соблюдать. Тела соприкасаются, расходятся, порой сталкиваются, как в странном танце. Здесь происходит незаметный обмен между тем, что внутри, и тем, что снаружи, между городом и его окрестностями. Здесь все торопятся, спешат, всем надо на работу, мадам.