Засыпая, она прошептала: «Спасибо». Это стало последней каплей. Пронзило его насквозь. Она сказала «спасибо».
Она говорит «спасибо» всегда: спасибо за ресторан, спасибо за ночь, за уик-энд, за любовь, «спасибо», когда он ей звонит, «спасибо», когда он спрашивает, как дела.
Она дарит свое тело, свое время, свое общество (пусть даже она всегда как будто не здесь), она принимает то, что он ей дает, и она никогда не раскрывается до конца, самое существенное оставляет за собой.
Он осторожно, чтобы не разбудить ее, поднялся и в темноте прошел в ванную. Зайдя, он просунул руку наружу, включил свет и снова закрыл дверь.
Когда они вернулись с ужина, Лиля, раздеваясь, спросила его:
– Ну, чего бы тебе хотелось?
Чего бы тебе хотелось, чего тебе не хватает, что доставит тебе удовольствие, о чем ты мечтаешь? Она часто задавала такого рода вопросы – словно на нее накатывала временная незрячесть или бесповоротная слепота. С простодушием своих двадцати восьми лет. Ему захотелось ответить:
– Встать на балконные перила и кричать во все горло. Как думаешь, это возможно?
Но он промолчал.
Они провели выходные в Онфлёре – гуляли по пляжу, бродили по городу; он купил ей платье и босоножки; они выпили по стаканчику и поужинали в ресторане. Потом они лежали вместе на кровати, задернув шторы, и запах ее духов смешивался с запахом страсти. Завтра рано утром они уедут, он подвезет ее до дома, позвонит на базу и, не заезжая домой, впряжется в работу. Роза назовет ему первый адрес, и он отправится на своей Renault Clio к первому пациенту, затем ко второму, а потом он привычно погрузится в это болото болезней и одиночества, и серый пыльный город накроет его с головой.
Им и раньше случалось подобным образом проводить выходные.
Совершать вылазки подальше от Парижа и вообще от всего. Все более редкие в последнее время.
Достаточно взглянуть на них, когда они идут рядом: она никогда не прикасается к нему, не дотрагивается; достаточно понаблюдать за ними в ресторане или на террасе кафе – между ними всегда сохраняется некая дистанция; достаточно посмотреть на них, когда они загорают вместе около бассейна – строго параллельно друг другу, ни намека на нежность с ее стороны, а его ласковые поползновения всегда остаются без ответа. Достаточно увидеть их где-нибудь, в Тулузе, Барселоне или Париже, в любом городе, когда он, споткнувшись на тротуаре и налетев на бордюр, чувствует себя застигнутым врасплох.
Потому что она говорит: какой ты неуклюжий.
В такие минуты ему хочется ответить: нет, до того, как я тебя встретил, я был орлом, ястребом, я парил над улицами и не встречал ни единого препятствия. До того, как я тебя встретил, я был сильным.
Сейчас он сидит как дурак в четыре часа утра в ванной гостиничного номера, потому что не может спать. Он не может спать оттого, что он ее любит, а ей на это наплевать.
Ей, такой доступной в сумраке комнаты.
Ей, с которой он может заниматься любовью, ласкать ее руками и языком, может брать ее стоя, сидя, на коленях, которая дарит ему свои губы, свои груди и ягодицы, не ставит ему никаких запретов, кто свободно принимает в рот его сперму.
Но стоит им вылезти из кровати, как Лиля ускользает, исчезает. Вне кровати она его не целует, не скользит рукой по его спине, не гладит по щеке, едва глядит на него.
Вне кровати его тело для нее не существует, или, вернее, теряет свою материальность. Утрачивает кожу.
Один за другим он подносит к носу флакончики, что стоят на раковине в плетеной корзинке: косметическое молочко, шампунь, гель для душа; брызгает водой себе в лицо и вытирается полотенцем, сложенным на сушилке. Он перебирает в памяти каждое мгновение, проведенное с ней, начиная со дня их встречи, он не забыл ничего с того момента, как Лиля взяла его под руку, выходя из кафе, одним зимним вечером (тогда он так и не попал домой).
Он не пытался бороться, даже в самом начале, он сразу поплыл по течению. Соглашался со всем, шел, куда его направляли. Если подумать, Лилина манера держаться говорила яснее всяких слов об отсутствии чувства: ее привычка быть рядом и одновременно где-то далеко, ее вид стороннего наблюдателя. Лишь один или два раза, ночью, ему показалось, что она испытывает к нему нечто большее, а не просто непонятным образом «нуждается» в нем.
Да, именно так она и сказала ему когда-то: ты мне нужен. «Но пойми, Тибо, это не должно сковывать нас или ограничивать нашу свободу».
Она сжала его руки и повторила: ты мне нужен.
Теперь она благодарит его за то, что он с ней. В ожидании лучшего.
Она не боится его потерять, разочаровать, разонравиться ему, она не боится ничего: ей плевать.
И он ничего не может с этим поделать.
Им надо расстаться. Пора остановиться.
Он прожил достаточно, чтобы понять, что ничего уже не изменится. Лиля не запрограммирована на любовь к нему. Такие вещи изначально закладываются в людях, как данные в запоминающем устройстве компьютера. Лиля не распознаёт его – если употребить этот глагол в том смысле, в каком он используется в сфере информационных технологий, – в точности, как некоторые компьютеры не могут прочесть документ или открыть определенный диск. Они не совпадают по параметрам. У них разные конфигурации.
Что бы он ни делал, что бы ни говорил, как бы ни пытался подстроиться под нее.
Он слишком восприимчивый, слишком оголенный, слишком чувствительный, слишком эмоциональный. Ему не хватает отстраненности, загадочности, импозантности.
Ему не хватает.
Игра сыграна. Он прожил достаточно, чтобы понять, что пора переходить к чему-то другому, положить конец, уйти.
Он расстанется с ней завтра утром, после того, как их разбудит будильник на мобильном телефоне.
Он думает, что понедельник 20 мая – это подходящая дата: есть в ней что-то круглое.
И этой ночью, как и каждую ночь вот уже более года, он вновь говорит себе, что так больше продолжаться не может.
Глава 3
Матильда долго искала отправную точку, исток, пыталась вспомнить первый тревожный звонок, первый промах. Мысленно шаг за шагом возвращаясь назад, она старалась понять, что случилось, с чего все началось. Всякий раз она приходила к одному и тому же рубежу, к той же дате: конец сентября, утро понедельника, презентация проекта.
Тогда, на собрании, все и началось, как бы абсурдно это ни звучало. До того не было ничего. Вернее, до того все было нормально, все шло своим чередом. Она уже более восьми лет работала заместителем директора по маркетингу в головном офисе международной корпорации по производству продуктов питания. Она обедала с коллегами, два раза в неделю посещала гимнастический зал, ей не требовалось снотворное, чтобы заснуть, она не плакала в метро или в супермаркете, не задумывалась на три минуты, прежде чем ответить на вопросы своих детей. Она просто ездила на работу, как все, и у нее не возникало рвотного порыва почти каждый раз, когда она спускалась в метро.
Неужели единственного собрания стало достаточно, чтобы все покатилось вниз?
В тот день они с Жаком принимали сотрудников одного солидного института, явившихся для представления результатов исследования потребительского спроса на диетические продукты, которое было им заказано двумя месяцами ранее. Методология всегда вызвала немало споров внутри корпорации, в особенности модели перспективного прогнозирования, от которых напрямую зависели объемы инвестиций. Наконец решено было остановиться на двух взаимодополняющих методах, количественном и качественном, разработку которых и поручили тому самому институту. Вместо того, чтобы довольствоваться ролью руководителя группы и лишь читать отчеты, Матильда сама активно включилась в работу. Этот институт применял относительно новые методы исследования, и компания впервые имела с ним дело. Матильда присутствовала на совещаниях группы, выезжала на переговоры с глазу на глаз, лично тестировала сетевые опросники, и, прежде чем сделать обобщение, запрашивала сводные таблицы. Матильда была довольна тем, как продвигались дела; она постоянно держала Жака в курсе, как и всегда, когда они начинали работу с новым партнером. Уже дважды назначалась дата презентации, но оба раза Жак переносил собрание, мотивируя это своей крайней загруженностью. Он непременно хотел присутствовать лично, поскольку дело касалось расходования бюджетных средств.
