В день презентации Матильда пришла пораньше, чтобы открыть конференц-зал, проверить, работает ли проектор и подготовлены ли приборы для кофе. Представить результаты исследования явился сам директор института. Со своей стороны Матильда пригласила рабочую группу в полном составе, а также четырех менеджеров по продуктам, двух методологов и статистика.

Все уселись за стол; Матильда обменялась парой слов с директором института. Жак как всегда опаздывал. Наконец он вошел в зал, не извинившись, плохо выбритый и с вытянутым выражением лица. На Матильде в тот день был темный костюм и любимая блузка из светлого шелка – почему-то это отложилось в памяти; она также хорошо помнит, как был одет Жак, цвет его рубашки, кольцо на его мизинце, авторучку, что выглядывала из кармана его пиджака, словно все детали, вплоть до самых незначительных, бессознательно отпечатались в ее памяти, когда она еще не знала, как важен этот момент и к каким непоправимым последствиям он приведет. После обычных формальностей директор института приступил к докладу. Он отлично владел темой; чувствовалось, что он не из тех, кто за полчаса до презентации пробежал глазами отчет, подготовленный другими, как это уже не раз бывало. Каждый новый график он комментировал, даже не заглядывая в свои записи, но при этом в очень точных и ясных терминах. Это был блестящий докладчик. И очень харизматичный – большая редкость. От него исходила какая-то сила убеждения, которая заставляла к нему прислушиваться, это сразу чувствовалось по тому вниманию, с каким члены собрания следили за его выступлением, и по отсутствию реплик «в сторону», обычно столь частых на подобного рода встречах.

Матильда помнит, что она обратила внимание на руки этого мужчины, на жесты, которыми он сопровождал свою речь. Она задумалась, откуда у него легкий, едва заметный акцент, эта особенная еле уловимая нотка. Матильда скоро почувствовала, что директор вызывает раздражение у Жака, вероятно, потому что он был моложе, влиятельнее, да и ораторским искусством владел по крайней мере не хуже Жака. Матильда очень скоро заметила, как Жак ощетинился.

Задолго до конца выступления Жак начал проявлять нетерпение, демонстративно вздыхать, громко произносить «да, да», показывая, что речь затянулась и докладчик повторяется. Затем он принялся поглядывать на часы, причем в такой манере, что его нетерпение стало заметно всем. Рабочая группа оставалась невозмутимой: они привыкли к характеру шефа. Позже, когда директор стал говорить о результатах количественного исследования, Жак выразил удивление, что они не представлены на графиках. Директор с несколько преувеличенной вежливостью ответил, что на графиках отмечены только те результаты, величина которых превышает 95%. После окончания доклада Матильда, как координатор проекта, взяла слово, чтобы поблагодарить всех за проделанную работу. Теперь настала очередь Жака сказать что-нибудь. Матильда повернулась к нему, поймала его взгляд и сразу поняла, что Жак благодарить не будет. А ведь прежде он сам внушал ей, как важно установить доверительные отношения с подрядчиками и добиться взаимного уважения.

Матильда задала несколько вопросов относительно деталей доклада, прежде чем открыть дискуссию.

Жак взял слово последним. Сквозь зубы, с выражением крайней самоуверенности, которое Матильда так хорошо в нем знала, Жак один за другим принялся развенчивать рекомендации, сформулированные по итогам исследования. Он ставил под сомнение не точность полученных результатов, а только заключения, выведенные на основе этих результатов. Это был искусный ход. Жак превосходно знал рынок, знал специфику различных марок продуктов, историю фирмы. И все же он был неправ.

Обычно Матильда соглашалась с ним. Прежде всего, потому, что их взгляды во многом совпадали, а еще потому, что (это Матильда поняла с первых месяцев работы с Жаком) быть на его стороне являлось наиболее удобной и выгодной позицией. Возражать ему было бесполезно. Впрочем, Матильде до сих пор удавалось высказывать собственную точку зрения и свои резоны, порой даже заставляя Жака переменить мнение. Но в этот раз доводы Жака показались ей настолько несправедливыми, что она не удержалась и вновь взяла слово. В виде предположения, не возражая ему напрямую, Матильда заметила, что исследования рынка и прочие изыскания, проведенные ее рабочей группой, показывают, что предложенные направления развития заслуживают быть принятыми во внимание.

Жак посмотрел на нее долгим взглядом.

В его глазах не было ничего, кроме удивления.

Возражать он не стал.

Из этого Матильда сделала вывод, что он принял ее аргументы. Она проводила директора института до лифта.

Ничего не произошло.

Ничего серьезного.

Ей понадобилось несколько недель, чтобы вернуться к этому случаю, полностью восстановить его в памяти, осознать, насколько каждая деталь врезалась ей в мозг: руки директора института, прядь волос, которая падала ему на лоб всякий раз, когда он наклонялся, лицо Жака, то, что он сказал, и то, что осталось невысказанным, последние минуты собрания, то, как директор ей улыбнулся, его выражение признательности, как он не спеша собирал свои бумаги. Жак тогда покинул конференц-зал, не попрощавшись с ним.

Позднее Матильда спросила у Эрика, как он думает, почему события приняли такой оборот? Может, она сказала что-то оскорбительное, неподобающее, перешла за грань? Понизив голос, Эрик ответил, что в тот день она сделала то, на что никто из них не осмелился бы, и что это было правильно.

Матильда остановилась на этом эпизоде, потому что именно после него поведение Жака по отношению к ней изменилось. С того момента все стало не так, как раньше; тогда и начался этот медленный разрушительный процесс, который она смогла осознать только месяцы спустя.

Но каждый раз она задавала себе вопрос: неужели этого было достаточно, чтобы все пошло под откос?

Достаточно, чтобы вся ее жизнь оказалась смята этим невидимым, бессмысленным, заранее проигранным противостоянием?

Ей потому потребовалось так много времени, чтобы понять, что произошло, и в какую переделку она попала, что прежде, до того случая, Жак всегда ее поддерживал. Они с самого начала работали вместе, отстаивали общие позиции, оба отличались определенной дерзостью, готовностью рисковать и нежеланием сдаваться без боя. Ей лучше, чем кому бы то ни было, были знакомы его интонации, жесты, его защитный смех, его манера держаться с позиции силы, его неспособность отступать, его проявления недовольства; она знала, как он гневается и как смягчается. Жак имел репутацию человека со сложным характером. Его считали прямолинейно-требовательным и зачастую высокомерным. Подчиненные, признавая его компетентность, побаивались его и охотнее обращались с просьбами к Матильде, чем к нему. К тому моменту, когда он принял Матильду на должность, она три года нигде не работала. Он выбрал ее среди нескольких кандидатур, предложенных отделом кадров. Ее, одинокую мать троих детей – положение, из-за которого ей уже не раз отказывали в приеме на работу. За это Матильда была ему признательна. Она участвовала в разработке маркетинговых программ, в принятии ключевых решений по продвижению той или иной линейки продукции, в мониторинге конкурентов. Со временем она стала сама составлять отчеты и получила в свое непосредственное подчинение команду из семи человек.

В тот день в конце сентября за десять минут что-то переменилось. В отлаженный и четкий механизм их отношений вкралось что-то, что она не смогла ни увидеть, ни осознать. Это началось в тот же вечер, когда Жак в присутствии других громко высказал удивление, что она собирается уходить в половине седьмого, словно нарочно позабыв о том, сколько раз она задерживалась допоздна, чтобы подготовить презентации, и как часто она брала работу на дом.