Убедившись, что связь с городом есть, Матильда кладет трубку.
Она откидывается в кресле; ее ладони скользят по пластиковой поверхности стола. Пытается расслышать в тишине шум убегающего времени. До обеденного перерыва остается еще два часа.
Как бы ей хотелось надеть юбку, и чтобы глянцевые чулки переливались в свете утренних лучей. Но из-за ожога ей пришлось натянуть брюки. Самые легкие, ведь сегодня 20 мая.
Если бы она могла.
Раздается звонок телефона; Матильда вздрагивает. На экране высвечивается номер мобильного телефона Симона. Значит, ее линию уже успели перенести сюда.
Урок математики отменили; Симон спрашивает, можно ли ему не ходить в столовую, а пообедать у его друга Уго, а потом вернуться в лицей.
Матильда разрешает.
Ей хочется поговорить с ним, расспросить о чем-нибудь, отвоевать у тоски несколько минут, узнать, на что похожа жизнь снаружи, сегодня, 20 мая, не ощущается ли в воздухе что-то особенное: дымка, истома, что-то, что способно противостоять городу, его давлению, дать ему отпор.
Но об этом Матильда не может спросить сына: слишком нелепы вопросы, они его только растревожат.
На краткий миг Матильду посещает мысль: не попросить ли Симона вернуться домой, прямо сейчас, собрать вещи, свои и братьев, по одной сумке на каждого, не надо больше. Потому что они уезжают немедля, все четверо, едут туда, где воздух пригоден для дыхания, где она сможет все начать сначала.
Позади Симона она слышит шум улицы; он собирается пойти обедать к своему приятелю Уго; она чувствует, что он торопится; ему четырнадцать лет и у него своя жизнь.
Матильда говорит ему «целую» и кладет трубку.
Ее руки возле телефона. Безвольные руки, такие же безвольные, как и все ее тело.
Вдалеке работает копир: 150 листов в минуту. Матильда слушает монотонный шум работающей машины, пытается различить каждую ноту, каждый полутон – транспортер, бумага, механизм переноса; она считает: сто двенадцать, сто тринадцать, сто четырнадцать. Ей вспомнилось, как однажды зимним вечером она допоздна задержалась в бюро, чтобы вместе с Натали доделать презентацию о работе компании. Все кабинеты уже опустели. Прежде чем уйти, им надо было распечатать документ в четырех экземплярах. Матильда нажала на зеленую кнопку, и пространство наполнилось шумом работающего копира, размеренным и дурманящим. А затем шум превратился в музыку, и все время, пока шла печать, Матильда и Натали танцевали на ковровой дорожке, сбросив туфли.
То было другое время. Время легкости и беспечности.
Теперь ей нужно создавать видимость.
Видимость активной работы в пустом кабинете.
Видимость активной работы без компьютера, без подключения к интернету.
Видимость активной работы, когда все до единого знают, что она ничего не делает.
Когда никто не ждет от нее результатов, когда все отводят глаза, стоит ей появиться.
Раньше она делилась новостями со знакомыми. Болтала по телефону: несколько минут, украденных по возвращении с обеда, или после, между двумя совещаниями. Она поддерживала связи, запросто встречалась с друзьями. Рассказывала о своих детях, о планах, о том, где побывала. О незначительном и о самом важном. Теперь она больше не звонит. Она не знает, о чем говорить. Ей не о чем рассказывать. Она отказывается от приглашений на обед, от званых вечеров, больше она не ходит ни в рестораны, ни в кино. Вообще не выходит из дома. Она уже исчерпала все предлоги, совсем запуталась в извинениях, раз от разу все более невнятных, старается уклониться от расспросов друзей, перестала отвечать на сообщения.
Потому что она больше не может создавать видимость.
Потому что неизменно наступает момент, когда ей задают этот вопрос: «А как у тебя на работе, нормально?»
Под чужими взглядами Матильда чувствует себя еще более беззащитной. Конечно же, все считают, что нет дыма без огня, что она, должно быть, допустила какую-то ошибку или промах. В их глазах Матильда есть та, у которой не все в порядке. У которой есть проблемы. Она больше не одна из них. Она больше не может смеяться над своим шефом, рассказывать о коллегах, радоваться успехам фирмы или говорить о трудностях, с которыми она сталкивается. С прежним причастным видом. С видом человека, который работает. Теперь ей на все наплевать. Абсолютно на все. Никто из посторонних не знает, до какой степени ящик, как они его называют, герметично закупорен. До какой степени воздух, которым они дышат, насыщен ядовитыми испарениями. А может, и вправду, дело в ней самой. Которая не справилась. Не смогла приспособиться. Оказалась слишком слабой, чтобы отстоять свои права, обозначить свою территорию, защитить свое пространство. Та, которую компания изолировала из санитарных соображений, запущенная опухоль, скопление больных клеток, отсеченное от организма. В их глазах она видит свой приговор. И поэтому предпочитает молчать. Больше не отвечать. Перейти на другую сторону улицы, встретив кого-то из знакомых. И лишь издали помахать им рукой.
Которую неделю Матильда замкнута на своих детей, тратит только на них ограниченные запасы своей энергии. Остальное потеряло значимость.
И когда мать звонит ей по телефону, Матильда говорит, что перезвонит ей попозже: сейчас она слишком занята.
Копир закончил печатать; снова воцарилась тишина.
Глухая тишина.
Матильда осматривается вокруг.
Ей хочется поговорить с кем-нибудь. С кем-нибудь, кто не знает ее ситуации, у кого нет оснований ей сочувствовать.
А раз уж у нее есть время, раз уж у нее столько времени, она сейчас позвонит в страховую компанию. Ей давно уже пора это сделать – узнать, на какую сумму она может рассчитывать за лечение у ортодонта, которое предстоит пройти Тео.
Это неплохая идея; на какое-то время это ее займет.
Матильда достает из сумочки магнитную карту, набирает номер. Автоответчик предупреждает ее, что звонок будет стоить 34 евроцента в минуту. Время ожидания не входит в стоимость. Синтетический голос просит ее набрать #, а затем, в зависимости от цели звонка, нажать 1, 2 или 3. Синтетический голос перечисляет ей различные варианты, среди которых, как предполагается, она должна узнать свой собственный.
Чтобы поговорить с кем-то – с настоящим человеком, имеющим настоящий голос и способным дать настоящий ответ, – следует выйти из меню. Не дать себя завлечь предложениями. Держаться. Не нажимать ни 1, ни 2, ни 3. Разве что 0. Чтобы поговорить с кем-то, надо постоянно отказываться, не соглашаться ни с одним разделом, ни с одной категорией. Надо отстаивать свое право на особый вопрос, не присоединяться ни к чему, всегда настаивать на другом: другая причина, другая проблема, другая операция.
Иногда, идя этим путем, удавалось наконец обменяться парой слов с реальным человеком. А иногда автоответчик возвращался на исходную, снова переходил в главное меню, выйти из которого было невозможно.
Голос сообщает Матильде, что оператор ответит через несколько минут. Матильда улыбается. Она пытается угадать музыку, что звучит в трубке, она знает эту песенку, точно знает, но никак не может вспомнить.
Матильда ждет.
Она, по крайней мере, поговорит с кем-то.
Матильда поставила телефон на громкую связь. Обхватила голову руками, закрыла глаза. И не услышала, как в кабинет осторожно вошла Патрисия Летю. В тот момент, когда их взгляды встречаются, музыка останавливается. Синтетический голос сообщает, что в данный момент все операторы заняты; страховая компания предлагает ей перезвонить позже.
Матильда кладет трубку.
Патрисия Летю – загорелая блондинка. Она носит туфли на каблуках, подходящие к ее костюму, и украшения из золота. Она принадлежит к числу женщин, которые знают, что в наряде нельзя соединять более трех цветов, и что колец должно быть нечетное количество. Летом она одевается в белое, бежевое или светло-серое, приберегая темные тона для зимы. Каждую пятницу она закрывает свой кабинет на ключ и улетает на Корсику или еще куда-нибудь на юг. Куда-нибудь, где тепло.
