Стены храма обшили вызолоченными кедровыми досками, так что внутри его всё сверкало и ослепляло взоры обилием всюду разлитого золота.
Ещё внутри здания сделали лестницу, ведущую на верхний этаж. Затем помещение храма разделили на две части; царь определил заднюю часть, длиной в двадцать локтей, для Святая Святых и переднюю, длиной в сорок локтей, для Святилища. В стене, отделявшей обе эти части, по просьбе Соломона вырезали отверстие и поместили двери из кедрового дерева, которые были богато расписаны золотом и покрыты резьбой.
В Святая Святых поставили две фигуры херувимов из чеканного золота, вышиною в пять локтей. Каждая фигура имела по два распростёртых крыла длиною тоже по пяти локтей. Пол храма выложили золочёными плитами. Вообще, ни внутри сооружения, ни вне его не было ни одной вещи, которую бы не вызолотили...
По задумке Соломона соорудили у дверей храма две бронзовые колонны. На верхушку каждой поставили по литой лилии в пять локтей, а каждую такую лилию окружили тонкой бронзовой, сплетённой как бы из веток, сетью, и к каждой подвесили по двести гранатовых яблок, расположенных двумя рядами. Одну из таких колонн, поставленную с правой стороны главного входа, царь назвал Иахин, а другая колонна с левой стороны получила имя Воаз. Эти колонны, водружённые одна против другой, означали силу и слабость, разум и веру, власть и свободу. Каина и Авеля, право и обязанность. Они символизировали свет и тень, силу и сопротивление, но различие между этими противоположностями, по мнению Соломона, совершенно сходит на нет. а сходство их достигается путём единства и гармонии, точно так же, как при отсутствии ночи был бы невидим дневной свет и наоборот...
Затем на глазах многотысячного народа было произведено литье «медного моря» в форме полушария для омовения ног священников и поставлено на спины двенадцати медных волов, обращённых по трое во все четыре стороны света и примыкавших друг к другу задними конечностями.
Затем соорудили медный алтарь для жертв всесожжения длиной и шириной в двадцать локтей и высотой в десять. Вместе с тем вылили из меди также все приборы к нему — лопаты, ведра, кочерги, вилы и всю прочую утварь, которая красивым блеском своим напоминала червонное золото. Далее царь распорядился поставить множество столов, в том числе один большой — золотой, на который клали священные хлебы. На столы поставили необходимые сосуды, чаши и кувшины, — двадцать тысяч золотых и сорок тысяч серебряных.
Ко всему этому царь велел сделать ещё восемьдесят тысяч золотых кувшинов для вина и сто тысяч золотых чаш и двойное количество таких же сосудов из серебра; равным образом восемьдесят тысяч золотых подносов для принесения муки и оливкового масла и двойное количество таких же серебряных подносов также было отлито; г: этому было присоединено ещё двадцать тысяч золотых и вдвое более серебряных мер, подобных мерам Моисеевым, которые носят названия «гина» и «ассарона», было сделано и двадцать тысяч золотых сосудов для принесения (и сохранения) в них благовонных курений и пятьдесят тысяч золотых кадильниц, с помощью которых потом переносили огонь с большого жертвенника (на дворе) на малый алтарь в самом Святилище. Были сшиты тысяча священнических облачений из виссона для иереев с золотыми наплечниками, нагрудниками, украшенными драгоценными камнями и служившими для гаданий. Изготовили к священническим облачениям и десять тысяч поясов из пурпура.
Царь велел также заготовить двести тысяч труб и столько же одеяний из виссона для певчих из левитов[107]. Наконец, он приказал соорудить из электрона[108] сорок тысяч музыкальных инструментов, а также таких, которые служат для аккомпанемента при пении, так называемых набл.
Была сооружена и храмовая сокровищница для помещения богатых пожертвований. Храм окружили зубчатой с выступами стеной, которая достигала трёх локтей высоты и преграждала народной толпе доступ, оставляя вход свободным для священнослужителей. Снаружи этой стены Соломон оставил четырёхугольную площадь для священного внутреннего двора, окружив эту площадь обширными портиками, вход в которые был через высокие ворота, запиравшиеся золотыми дверями.
Увидев во сне этот храм и наутро проснувшись, Джамна воскликнула: «Господи, какое небесное великолепие!.. Какое поистине царское богатство! Теперь понятно, почему Навухудоносор — царь вавилонский приказал своему военачальнику Навузардану, захватившему Иерусалим, разграбить храм!..»
Навузардан не только предал храм разграблению, похитив священную и золотую и серебряную утварь, великий сосуд для омовений, бронзовые колонны и их венцы, золотые столы и светильники, но затем и зажёг его.
Военачальник приказал также поджечь и царский дворец, разрушить город до основания и, поражённый богатством многих еврейских семей, с целью завладеть им, ибо если просто здесь отнять все эти богатства, то перевезти их даже войску не под силу, велел переселить эти семьи в Вавилон, оставив в Иерусалиме лишь бедных и тех, кто добровольно покорился вавилонянам.
Навухудоносор так объяснил свою жестокость по отношению к Иерусалиму попавшему в плен царю Седекии, потомку Соломона:
— Великий Бог, которому ты стал ненавистен по всему своему складу, отдал тебя во власть нам.
Почему ненавистен Великому Богу стал царь еврейский Седекия?..
Как сказал Джамне во сне голос, потому что Седекия крайне пренебрежительно относился к требованиям справедливости и долга; все окружавшие его придворные также были безбожниками, развратничали и занимались лишь накопительством, да и народ отличался крайней распущенностью и делал что хотел. Вследствие этого пророк Иеремия неоднократно посещал Седекию и заклинал его оставить своё безбожие и свои заблуждения и подумать о справедливости; не прилепляться к знатнейшим (в большинстве своём эти люди гнусные) и не верить обманывающим его пророкам, что вавилонский царь уже больше не предпримет похода на Иерусалим, и будто египтяне начнут с ним войну и победят его.
Они говорят неправду, внушал Иеремия. Но не послушался Седекия истинного пророка, за что и поплатился.
В один из дней Гонория послала Джамну вместе со служанками. Евдокии на иерусалимский базар купить фиников, оливкового масла и разных пряностей. Пока ходили по торговым рядам, девушки держались вместе, потом Джамна пошла за оливковым маслом, налила в греческую гидрию, вернулась и служанок Евдокии не нашла. Чуть не плача, стала возвращаться назад, но дорогу, понадеявшись на подруг, плохо запомнила. На базар собрались после обеда, и пока Джамна тыкалась то в одну узкую улочку, то в другую, начало смеркаться.
В одном тёмном переходе с портиком к ней подошёл закутанный во всё белое с капюшоном, закрывавшим лицо, человек, бесцеремонно взял её за руку и куда-то повёл. Джамне бы в пору закричать, но у неё онемел, язык; попробовать бы вырваться, но руки не слушались, а ноги так и несли вослед за незнакомцем...
Вскоре они остановились у какого-то двухэтажного дома, поднялись по тёмной лестнице и очутились перед железной дверью. Незнакомец толкнул её, она распахнулась, и Джамна зажмурилась от обилия огней, язычками светящихся на толстых свечах, расставленных по комнате.
Человек подвёл девушку к ложу, посадил её, откинул капюшон, и Джамна легонько вскрикнула: перед нею предстал мавр с лицом чуть темнее, чем у неё. У мавра какой-то неземной страстью блистали глаза, и от одного их взгляда Джамна содрогнулась и на какой-то миг будто потеряла сознание, так как ей показалось, что чувство реальности ей отказало; девушка не понимала, как она попала в эту комнату со свечными огнями и зачем она здесь...
— Меня зовут Ману. Тебя — Джамна... Не удивляйся, я всё про тебя знаю... Я слежу за тобой с тех пор, как ты с госпожой появилась в Константинополе. Как только увидел тебя, я влюбился... Да. Да! И подумал, было бы хорошо, если гы, темнокожая, стала бы мне женой. Эту мысль я лелеял и ночью и днём... И вот ты передо мной... Спасибо нашим африканским богам и магам за это. Они. эти боги и маги, научили меня многому — угадывать будущее, знать про человека всё, что я захочу... Я знаю, что ты. Джамна, верила в бога Митру, потом была арианкой... Сейчас тебе Бог евреев, в которого верила твоя мать, навевает сны о Соломоновом храме, а голос поясняет, как его строили. Но поверь мне, что всё это было не так...
