Казначеем и секретарём у Аттилы являлся Орест, германец по происхождению. Только у него одного был такой же ключ от подвала, как у Аттилы. Он ведал этим богатством и вёл расходные и приходные книги. С детства воспитав Ореста как сына, правитель доверял ему, но потом, как оказалось, напрасно...[100]
Германец из своей юрты увидел, как в сопровождении телохранителей Аттила достиг мраморного дома, в котором он летом не жил, и спустился в подвал с внешней стороны, оставив тургаудов у входа, и сам поспешил туда. Миновал стражников, даже не взглянувших на Ореста. Но это была одна лишь видимость: они замечали всех и вся и, как только возникала непредвиденная ситуация, реагировали на неё мгновенно, пуская, если надо, в ход не только кинжалы, но и луки. Били, как правило, без промаха.
Вход в подвал с внешней и внутренней стороны охраняли, по приказу Аттилы, только гунны.
От золотого ошейника германец отцепил ключ, открыл им наружную дверь, которую запер за собой правитель, закрыл её снова и миновал деревянные ступеньки лестницы, идущей вниз. Невольно остановился перед полуоткрытой второй дверью, более лёгкой, чем первая — дубовая, окованная железом.
В подвале в настенных поддонах горели факелы. Орест в щель увидел повелителя, извлекающего на свет золотые монеты и рассматривающего их с необычайным блеском в глазах; короткий ус у него слегка подёргивался, и казалось, что тёмная кожа лица слегка побелела... В таком возбуждённо-жадном состоянии Орест своего, можно сказать, отца-покровителя зрил впервые, хотя и ранее наблюдал за ним в такую же щель полуоткрытой двери, когда Аттила думал, что находится в подвале один и его никто не видит. Тогда в окружении золота и драгоценностей повелитель пребывал спокойным, совершенно бесстрастным, а тут — такая перемена... «И чем она вызвана?.. Не согласно ли поговорке, что душа не принимает, а глаза всё больше просят?.. А может быть, и душа принимает тоже... Ишь как любуется драгоценными китайскими вазами. А вон с тем же жадным блеском в глазах рассматривает золотые скифские кубки и чаши. Золото скифов... Кажется, у Геродота есть такое выражение. Недаром обязательной принадлежностью одежды скифских царей был золотой пояс с золотым колокольчиком... — Германец усмехнулся: — То было давно, сейчас мы этот народ обобрали до нитки...»
Не надо думать, что гунны были сплошь кровожадные, безграмотные, похожие на животных... Аттила. изымая из книгохранилищ книги, хранил их в другом подвале дома, и там лежали наряду с книгами греческих и римских писателей пособия по медицине, математике и астрономии. А в окружении повелителя находились и люди, которые могли научить читать и разбираться в этих книгах. Тоже не думайте, что в войске у Аттилы были одни лишь гадатели, жрецы и «святой епископ»... Старшего сына Аттилы Эллака учил читать и писать по-гречески и латыни один философ из Александрии, он же научил этим премудростям и Ореста... Занимался философ и с сыном знаменитого римлянина Аэция Карпилионом, когда тот здесь приобретал навыки ведения гуннского боя. Кроме литературы, Карпилион хорошо знал астрономию. А знание звёзд на небе необходимо для выбора сторон света и для того, чтобы правильно определить направление в походе. Были в войске Аттилы и астрологи.
Орест кашлянул перед тем, как зайти к Аттиле; тот ссыпал с ладоней золотые монеты в сундук, которые тускло и приятно-тяжело блеснули при свете чуть потрескивающих факелов, обернулся:
— Орест! Проходи. Как наши дела с приходом и расходом?
— Повелитель, ты меня учил, что первое всегда должно превышать второе, ибо это есть непреложный закон, установленный ещё твоими предками...
— Да, закон хорош, предки были не талагаи, коль придумали его. Золото даёт возможность тому, кто владеет им, управлять людьми и даже целыми народами... Только не все потомки следуют этому закону владения.
— Кого ты имеешь в виду, повелитель?
— Своего брата Бледу... Вчера ко мне из его становища прискакал гонец по поручению старейшин; гуннский народ там унижен и страдает от голода, ибо казна Бледы пуста... Сам он и его жена погрязли в пьянстве и ничегонеделании. Старейшины просят меня взять их народ, пока не поздно, под свою защиту. Думаю, что возьму... И вот пришёл навестить сокровища: ведь золото — не только средство купли и продажи, оно даёт силу и вселяет уверенность. Оно избавляет людей от голода...
«Так вот почему с такой возбуждённостью он рассматривал его», — догадался Орест.
— Я хотел послать за тобой, и хорошо, что ты явился сам... Мы должны отрядить два тюменя в ставку Бледы, и ты наполнишь походную казну для поддержания наших братьев... Но это не сейчас и даже не завтра. А завтра рано утром мы собираемся с холзанами[101] и тазами[102] охотиться на волков. Позавчера ночью они задрали в стаде двух верблюдиц и несколько овец. Сторожевые собаки вспугнули их, и поэтому волки унесли только одну овцу. А вчера их видели на краю дубовой рощи, а потом возле каменных пещер. Я беру на охоту Эллака и тебя, Орест.
— Благодарю, повелитель... Но у меня нет холзана.
— У Эллака тоже нет. Вы с ним будете скрываться в роще с борзыми.
— Понял, повелитель, и буду готов.
Эллаку шёл семнадцатый год. Это был уже не тот мальчик, которого отец на своей свадьбе с Крекой держал за щёку и больно её подёргивал: как и отец, он имел широкие плечи и унаследовал ею силу. Светловолосый, с серыми, как у кречета, глазами, но не тёмными, как у Аттилы, Эллак и кожей лица походил на мать-германку. С прямыми ногами и стройной фигурой, он всегда выглядел подтянутым, лёгким на подъём и был со всеми приветлив. Особенно любил бывать у своего почти названого брата Ореста. Орест тоже любил Эллака; у них и пристрастия имелись одни — любили бешеные скачки на лошадях и стрелять тяжёлых белых гусей из дальнобойных луков в протоках и озёрах Дунайской равнины. Орест и Эллак также занимались астрономией, но под руководством пленного сарацина, который владел этой наукой в совершенстве.
Звёзды помогали им находить родное становище всегда, на какое бы расстояние они с сотней, а то и с тысячей воинов ни удалялись от него, чтобы попромышлять гусей или набить руку в сечах с амелунгами, отличающимися свирепостью среди германских племён... Хотя Эллак и Орест помнили, что их полукорни и корни оттуда, но они ощущали себя только гуннами.
С утра возле озёр и на берегах многочисленных притоков Дуная: Рабы, Дые, Тизии высокие травы покрываются так густо росою, что девушки местных славянских племён раздеваются догола и купаются в ней. И конечно, девушки проделывают в траве широкие густо-зелёные неровные полосы, но когда проходят волки, то они оставляют после себя прямые чёткие узкие лазы. По ним охотники и определяют, в какую сторону подались звери.
Вначале Аттила Ореста и Эллака без собак поел аз поездить по пустошам, где пребывали или добытчики железной руды, или пастухи, и поспрашивать их, откуда им слышался вчера волчий вой.
Вскоре Орест и Эллак наехали на одного такого пастуха, пасшего с сынишкой баранов. Оба — пастух и пастушок — косматые, как галлы, одетые в шкуры непонятных зверей, наперебой стали рассказывать, как на краю вон того леска, парнишка показал рукой в сторону Тизии, когда спускаются сумерки, и начинается вой.
Матёрый заводит заунывную песню медленно, высоким голосом, а затем переходит на более грубый.
— О-о-о, — несётся с краю леса.
— У-у-у, — гнусаво и переливчато вторит волку волчица. Её набирающий высоту голос наиболее дик и наводит тоску.
В хор тогда вступают переярки[103], которые воют с перебрёхами, наподобие собак, а прибылые[104] визжат и взлаивают.
— Езжайте туда, — теперь уже старший пастух взмахивает рукой на край леска, — там ещё лощина есть. А за ней — равнина. Если вы охотитесь с беркутом, самое дело...
