Над Римом опустился поздний вечер — уже и звёзды зависли над притихшим городом, но не спится старому гвардейцу, всё ему думается. Он плотнее запахнулся в тогу, вышел из таблина[21] и, миновав парадные комнаты, оказался в перистиле, представлявшем собой квадратный зал с колоннадой, заставленный вазами с цветами на пьедесталах. Здесь посреди был вырыт бассейн. Обогнув его, Клавдий по мозаичному полу вдоль стен, покрытых живописью, прошёл далее в другую сторону перистиля, где находились столовые (для прислуги хозяина и особо важных гостей) и спальни. Хотел заглянуть в две из них, чтобы в одной разбудить Флакка, который отдыхал после дороги, но раздумал. Не стал заходить и во вторую, где любитель вина и женщин Кальвисий наверняка упражнялся со служанками, которых он привёз из Равенны.
Далее, оказавшись в саду, где стояли статуи, Клавдий послушал тихое, успокаивающее журчание фонтана; пройдя библиотеку и часть картинной галереи, или пинакотеки, которая сообщалась с атриумом[22], по лестнице поднялся на плоскую крышу дома. Но тут же следом за ним поднялась и одна из служанок бывшего сенатора, довольно ещё молодая, полногрудая, свежая, кровь с молоком. После смерти жены Клавдий сделал её главной распорядительницей дома, она же состояла с хозяином в интимных отношениях и искренне его любила. Протянув ему плащ, она сказала:
— Хотя уже и весна, а можно простудиться. Ты недолго тут будь, ветер ещё не успокоился на ночь, поверху гонит облака, оттого и звёзды мигают...
— Благодарю за заботу, милая, иди, а я, как иззябну, приду. Ты потом пожалуй ко мне и приготовь спальное ложе...
Сверкнув белозубой улыбкой, служанка спустилась вниз. Надев ещё сверху плащ, Клавдий поудобнее умостился на скамье. Отсюда, с Капитолийского двугорбого холма, Рим был виден как на ладони. После разрушения город всё больше и больше застраивался инсулами — дешёвыми многоэтажными, грязными, кишащими крысами домами, построенными наспех, лишь бы где жить... Справа по красным фонарям угадывалась Субура — улица, обильная притонами и проститутками, которых можно было купить на ночь всего лишь за кусок хлеба...
Сейчас город затих, но скоро по его улицам застучат колеса возвращающихся с рынков подвод, колесниц тех отдельные лиц, которым дано почётное право пользоваться ими вечером и ночью, и фургонов бродячих актёров. Ибо существовал запрет на пользование днём любыми повозками и другими, кроме носилок, средствами передвижения.
Перед домом напротив Клавдий увидел место, огороженное изгородью, — значит, сюда когда-то попала молния и её здесь «похоронили», обнеся частоколом, и теперь каждый, кто ещё верит в старых богов, может поклониться этой святыне... Поклонился и Клавдий. Но встают то туч, то там базилики с крестами на куполах. Их уже много, и, как ни старался цезарь Юлиан, прозванный христианской церковью Отступником, ввести в империи старую языческую веру, ничего у него не вышло; умирая от смертельной раны, полученной в сражении с персами, он в безумной ярости бросал к солнцу комья грязи со своей запёкшейся кровью и восклицал: «Ты победил меня, Галилеянин!» Да, Галилеянин победил теперь почти весь Рим.
Готы под водительством Алариха со знамёнами и хоругвями, на которых было начертано имя Единого Бога «Summus Deus», напали на Рим. Они верили в этого Единого Бога, считая Иисуса Христа таким же сотворённым Существом или такой же Тварью, как они сами. И сколь бы история не клеймила готов, изображая их как неотёсанных, грубых варваров, они прежде всего были христианами, пусть преемля всего лишь ересь, поэтому следует, может быть, их нападение на Рим рассматривать как борьбу христиан с недавними язычниками, в прошлом испытавших от последних страшные гонения и казни (а самая страшная казнь, применяемая римлянами по отношения к христианам, считалась распятием на крестах). Может быть, оттого и были готы жестоки? когда захватили «вечный город»...
Всё это происходило на глазах у Клавдия, который к тому времени по приказу императора Гонория охранял в Риме Галлу Плацидию, родную сестру Августа. Гонорий же находился в Равенне.
Аларих, предводитель готов, долго осаждал Рим, но взять его ему не удавалось. Тогда он придумал такую хитрость: среди воинов выбрал триста молодых людей, которые выделялись красотой и храбростью, и тайно сообщил им, что он, Аларих, намерен подарить их в качестве рабов знатным римлянам и велел юношам вести себя достойно и скромно и быть послушным во всём господам. Потом же, в назначенное время, в полдень, когда знатные римляне погружаются в послеобеденный сои, молодые готы должны будут устремиться к городским воротам, называемым Соляными, перебить стражу и быстро распахнуть их. А дальше за дало примется всё войско Алариха.
Сделав такое сообщение молодым людям, предводитель готов отправил послов к сенату с заявлением, что он удивлён и восхищен преданностью римлян своему императору, которые, находясь в осаде без воды и хлеба, не сдаются. В знак уважения к их мужеству он отходит со своим войском от Рима и дарит на память каждому сенатору по нескольку рабов.
Римляне обрадовались такому повороту событий, приняли дар и, увидев приготовления готов к отступлению, возликовали, не заподозрив коварства. К тому же исключительная покорность, которую проявили преданные Алариху молодые люди, совсем уничтожила всякую подозрительность... И вот настал назначенный полдень, всё произошло так, как и намечал Аларих, — варвары ворвались в город...
Историк Прокопий Кесарийский, рассказывая об этом случае и называя готов диким воинством, всё же подчёркивал необыкновенный ум их предводителя и восхищался выдержкой и смелостью молодых готов и умением их держаться, находясь в услужении у знатных римлян, ничем не выдавая себя. В войске Алариха, видимо, такими чертами характера обладали не только одни эти воины...
Конечно, бывшему языческому городу они тоже сотворили жуткую казнь: три дня варвары буйствовали в Риме, грабили его сокровища, разбивали статуи, сожгли здания возле Соляных ворот, в том числе дворец Саллюстия, древнего римского историка, соратника Юлия Цезаря. Слава богам, считал Клавдий, что этих людей давно не было на свете и они не стали свидетелями этого позора...
Сам Клавдий был тяжело ранен, отбивая свою повелительницу; провалялся в какой-то грязи, под обломками, а когда очнулся, то ему сообщили, что готы из города ушли и что молодую и красивую Галлу Плацидию в качестве пленницы Аларих увёл с собой.
Узнал Клавдий и другое и в душе посмеялся над затаившимся в Равенне Гонорием в то время, когда враги грабили и разрушали Рим. Один придворный евнух, выполнявший обязанность птичника, сообщил императору, что Рим погиб. «Да я только что кормил его своими руками!» — воскликнул Гонорий (у него был любимый петух по кличке Рим). Евнух, поняв ошибку императора, пояснил, что Рим пал от меча Алариха. Тогда Гонорий, успокоившись, сказал: «Друг мой, я подумал, что околел мой петух Рим»[23].
Покинув «вечный город» Аларих далее со своим войском направился на юг Италии, намереваясь переправиться в Африку. Но в пути около города Козенцы у слияния рек Крати и Бузенто Аларих скончался от какой-то внезапной болезни.
Похоронили его пышно. Сохранилась легенда: чтобы обезопасить гробницу от разграбления, приближённые предводителя приказали отвести воды реки Бузенто и схоронили его в её русле; затем убили рабов, принимавших участие в сооружении гробницы, а воды реки вернули в прежнее русло[24]. Вот вам и дикие варвары! Вот как они умели чтить своего мужественного предводителя!..
И осенью 410 года власть над готами перешла к родственнику Алариха Атаульфу, который взял в жёны Галлу Плацидию, захваченную в плен сестру императора. И вот как далее пишет историк Иордан: «Атаульф, приняв власть, вернулся в Рим и, наподобие саранчи, сбрил там всё, что ещё осталось, обобрав Италию не только в области частных состояний, но и государственных, так как император Гонорий не мог ничему противостоять».
