— Роботы… — сказала она грудным шепотом и вздрогнула, будто от прикосновения гада.

В комнате на десятом этаже сидели шестеро мужчин. Когда Пиркс вошел, один из них, заслоненный большим полотнищем «Геральд трибюн», сложил газету, встал и направился к нему с широкой улыбкой; за ним встали и остальные.

Они были примерно одного роста и напоминали летчиков-испытателей, одетых в штатское: плечистые, в одинаковых песочных костюмах, в белых рубашках с цветными бабочками. Два блондина, один рыжий, как огонь, остальные темноволосые, но все со светлыми глазами. Только это Пиркс и успел заметить, прежде чем тот, который подошел к нему, сильно встряхнул его руку и заговорил:

— Я — Макгир, здравствуйте! Однажды я имел удовольствие путешествовать на корабле, которым вы командовали, на «Поллуксе»! Но вы меня, наверно, не помните…

— Нет, — сказал Пиркс.

Макгир обернулся к мужчинам, неподвижно стоявшим возле круглого стола с журналами.

— Ребята, это ваш начальник, командор Пиркс. А это ваш экипаж, командор: первый пилот Джон Кэлдер, второй пилот Гарри Броун, инженер-ядерник Энди Томсон, радист-электроник Джон Бертон, а также невролог, кибернетик и врач в одном лице — Томас Барнс.

Пиркс поочередно подал им руку, потом все сели, придвинув гнущиеся под тяжестью тела металлические стулья к столу. Несколько секунд царила тишина, которую Макгир нарушил своим крикливым баритоном:

— Прежде всего, я хотел бы поблагодарить вас от имени руководства компаний «Кибертроникс», «Интелтрон» и «Нортроникс» за то, что, приняв предложение ЮНЕСКО, вы проявили такое доверие к нашим усилиям. Чтобы исключить возможность всяких недоразумений, я сразу же должен пояснить, что некоторые из присутствующих появились на свет от матери и отца, а некоторые — нет. Каждый из них осведомлен о собственном происхождении, но ничего не знает о происхождении других. Обращаюсь к вам с просьбой не спрашивать их об этом. Во всем остальном вам предоставлена полная свобода. Они наверняка будут добросовестно исполнять ваши приказы и продемонстрируют в служебных и внеслужебных отношениях инициативу и искренность. Однако они получили соответствующие инструкции и на вопрос: «Кто вы?» — каждый из них ответит одинаково: «Совершенно обычный человек». Я предупредил вас сразу, поскольку здесь будет иметь место не ложь, а необходимость, продиктованная нашими общими интересами…

— Значит, я не могу их об этом спрашивать?

— Можете. Конечно, можете, но тогда у вас появится неприятное сознание, что некоторые говорят неправду, — так не лучше ли от этого отказаться? Они все скажут одно и то же, что они — обычные парни, но по во всех случаях ото будет правдой.

— А в вашем? — спросил Пиркс.

Через какую-то долю секунды все присутствующие расхохотались. Громче всех смеялся сам Макгир.

— О! А вы шутник! Я… я только маленькая шестеренка в машине «Нортроникс»…

Пиркс, который даже не улыбнулся, ждал, когда станет тихо.

— А вам не кажется, что вы пытаетесь обвести меня вокруг пальца? — спросил он.

— Простите! О чем вы?! Ничего подобного! Условия предусматривали «новый тип команды». Там ни слова не говорилось о том, будет ли команда однородной, — так ведь? Мы стремились попросту исключить возможность определенной, хм, чисто психологической, иррациональной негативной предвзятости. Ведь это ясно! Не правда ли? Во время рейса и после него, основываясь на том, как он протекал, вы составите свое мнение о качествах всех членов экипажа. Всестороннее мнение, в котором мы чрезвычайно заинтересованы. Мы только постарались создать такие условия, чтобы вы могли действовать с наивысшей, беспристрастной объективностью!

— Вот спасибо, — сказал Пиркс. — И всё-таки я считаю, что вы меня обвели вокруг пальца. Однако я не собираюсь отступать.

— Браво!

— Я бы еще хотел прямо сейчас побеседовать немного с моими, — он на мгновение заколебался, — людьми…

— Может быть, вы хотите выяснить, какова их подготовка? Впрочем, я вас не ограничиваю. Ваш удар! Прошу!

Макгир достал из верхнего кармана пиджака сигару и, обрезав кончик, принялся ее раскуривать, а пять пар спокойных глаз тем временем внимательно смотрели на Пиркса. Оба блондина, которых Макгир представил как пилотов, были чем-то похожи друг па друга. Правда, Кэлдер больше походил на скандинава, а его курчавые волосы сильно выцвели, будто выгорели на солнце. Зато Броун был по-настоящему златоволосым, он немного напоминал херувимчика из журнала мод, но этот избыток красоты смягчали его челюсти и постоянно кривящиеся, словно в язвительной усмешке, бесцветные тонкие губы. Его щеку наискось пересекал белый шрам, тянущийся от левого угла рта. Именно на нем остановил взгляд Пиркс.

— Отлично, — сказал он, словно с большим запозданием отвечал Макгиру, и тем же самым тоном, как бы нехотя, спросил, глядя на мужчину со шрамом:

— Вы верите в бога?

Губы Броуна дрогнули, казалось, он хотел скрыть улыбку или гримасу. Ответил он не сразу. Вероятно, Броун только что и даже довольно торопливо побрился: около уха осталось несколько волосков, на щеках виднелись следы плохо стертой пудры.

— Это… не имеет отношения к моим обязанностям, — сказал он голосом приятного низкого тембра.

Макгир, который затягивался сигарой, застыл, неприятно пораженный вопросом Пиркса, и, моргая, резко выдохнул дым, как бы говоря: «Ну, видишь?! Нашла коса на камень!»

— Броун, — произнес всё тем же флегматичным тоном Пиркс, — вы не ответили мне на вопрос.

— Прошу прощения, командор. Я сказал, что это не имеет отношения к моим обязанностям.

— Как ваш начальник, я решаю, что имеет отношение к вашим обязанностям, — возразил Пиркс.

Лицо Макгира выражало удивление. Остальные сидели неподвижно, с заметным вниманием прислушиваясь к разговору, — совсем как примерные ученики.

— Если это приказ, — ответил Броун мягким, четко модулированным баритоном, — то могу только объяснить, что этой проблемой специально не занимался.

— Прошу ее обдумать до завтра. От этого будет зависеть ваше присутствие на борту.

— Слушаюсь, командор.

Пиркс повернулся к Кэлдеру, первому нилоту, их взгляды встретились, глаза пилота были почти бесцветными, в них отражались большие окна комнаты.

— Вы пилот?

— Да.

— С каким опытом?

— Сдал курс высшего пилотажа. Двести девяносто индивидуальных часов в пространстве на малом тоннаже, десять самостоятельных посадок, в том числе четыре на Луне, две на Марсе и на Венере.

Пиркс, казалось, не обратил особого внимания на его ответ.

— Бертон, — обратился он к следующему, — вы электроник?

— Да.

— Сколько рентген вы можете выдержать в течение часа?

У того дрогнули губы. Если даже это была улыбка, она тотчас исчезла.

— Думаю, около четырехсот, — сказал он. — Максимум. Но потом пришлось бы лечиться.

— А больше чем четыреста не можете?

— Не знаю, но, вероятно, нет.

— Откуда вы родом?

— Из Аризоны.

— Вы болели?

— Нет. Во всяком случае, ничего серьезного.

— У вас хорошее зрение?

— Хорошее.

Пиркс, собственно, не слушал того, что они говорили. Он, скорее, обращал внимание на звук голоса, его модуляции, тембр, на мимику, движения губ, и моментами его охватывала нелепая надежда, что всё это только большая и глупая шутка, розыгрыш, что им просто хотели потрать, посмеяться над его наивной верой во всемогущество техники. А может, наказать его таким способом за эту его веру. Ведь перед ним сидели совершенно обычные люди; секретарша несла чепуху, — вот что значит предубеждение! Она приняла Макгира за одного из них…

До сих пор разговор был пустым — если не считать не слишком умной выдумки насчет господа бога. Наверняка не умной, скорее, безвкусной и примитивной. Пиркс прекрасно это сознавал, он казался себе на редкость ограниченным индивидуумом, ограниченным до тупости, только из-за нее он согласился… Все смотрели на Пиркса так же как и раньше, но ему почудилось, будто рыжий, Томсон и оба пилота сделали чересчур безразличные лица, как бы желая скрыть от него, что уже разгадали его примитивную душу рутинера, совершенно выбитого сейчас из привычного, понятного и потому безопасного равновесия. Он хотел спросить еще кое о чем, молчание, которое слишком затянулось, обращалось против него, становясь свидетельством его беспомощности, но просто не мог ничего придумать. Уже отчаяние, а не разум, нашептывало, чтобы он выкинул какой-нибудь странный, шальной номер, но он прекрасно знал, что ничего такого не сделает. Он чувствовал, что осрамился: надо было отказаться от этой встречи, и посмотрел на Макгира.