Посольский приказ нуждался в информации о политике Валахии в Польше и Литве: «Кто был в этом году послан валашцами к королю? Если кто послан, то когда? И послан ли к королю? Если послан к королю, то видел ли его? В каких одеждах он прибыл, по какому делу?» Вероятно, Посольский приказ был хорошо осведомлен о трудностях Валахии, расположенной между Польшей, Литвой и Турцией, и поэтому постоянно спрашивал: «И волошский воевода как с турецким и с литовским?» (1554).
При анализе международной политики важное значение имеет изучение не только дипломатических документов, но и процесса принятия внешнеполитических решений. Московские политики XVI в. неизбежно сталкивались с проблемой информации. Посольский приказ представлял в распоряжение царя и Боярской думы общее знание окружающего мира, а также специальную информацию по текущим событиям. С помощью предполагаемых вопросов Посольский приказ решал проблему своего информационного обеспечения. Размеры наказов и количество гипотетических вопросов зависели от времени и важности посольства. Краткие наказы рубежа XV–XVI вв. со второй половины XVI в. сменили многословные. Соответственно увеличилось и количество возможных вопросов.
Самым значительным был наказ посольству князя И.М. Канбарова в Польшу (1571) относительно возможностей Ивана IV стать королем Польши; наказ содержал более 40 сорока вероятных вопросов.[144] Посольствам, возглавляемым князем или боярами, давались более детальные инструкции, чем посольствам, во главе которых были дети боярские или дворяне. Наиболее тщательно разработанные наказы относятся ко времени после 1549 г. (когда И.М. Висковатый был назначен главой Посольского приказа).
Повторяемость содержания и даже совпадение текстов гипотетических вопросов отражали не только устойчивое внимание российского правительства к определенному комплексу международных проблем, но и дипломатический этикет. Традиции, обычаи и церемониал – неотъемлемая часть мировоззрения и взаимоотношений средневекового человека. Этикету подчинялось и государственное делопроизводство. Постоянные формулы были присущи всей приказной документации. Выбор устойчивых стилистических формул в наказах-вопросах определялся литературным этикетом эпохи феодализма. Постоянные формулы присущи житийной литературе, воинским повестям, они встречаются в летописях, хронографах и посланиях.
Требования этикета порождали появление различных формул и трафарета ситуации. Составители наказов, дьяки и подьячие Посольского приказа не были свидетелями дипломатических переговоров; большинство из них никогда не выезжали за рубеж. Они сочиняли ситуацию, исходя из своих представлений о том, как она должна была бы совершиться. Поэтому наказы дипломатам – это источник о сознании, духовном мире и литературных способностях наших соотечественников XVI в. Этикетные формулы поведения послов, предполагаемые вопросы и ответы, соответствующие речи, поступки и ситуации часто повторялись из одного наказа в другой. Служащие приказа находили прецеденты в прошлом и подчиняли события, думы, чувства и речи действующих лиц дипломатических переговоров заранее установленному «чину», своим представлениям об иностранных дворах. В то же время возможные вопросы, которые они вкладывали в уста своих оппонентов, отражали их мысли о России и других странах.
В функции Посольского приказа входило составление «росписи» поминок, которые русские послы везли главам правительств и их приближенным. Поднесение дипломатических даров имеет давние традиции и особенно широко практиковалось у монголо-тюркских народов. Первые «росписи» поминок встречаются в посольских книгах по связям России с Крымом: «Послал князь велики царю Менгли-Гирею соболь черн; а двема женам царевым по корабельнику. А брату цареву... соболь черн. А царевым детем... по золотому» (1486).[145]
Подарки русских государей западным и восточным монархам разнились по составу. В Европу обычно посылали меха, чаще – соболя, а также лисиц, горностаев и белок. При этом указывалась их стоимость: «40 соболей – 50 рублев, 5 сороков куниц – по 10 рублев, 7000 белки по 12 рублев тысяча». Самые ценные соболя посылались поштучно, менее ценные – «сороками». В 1488 г. Иван III отправил венгерскому королю Матиашу Корвину дорогой подарок: «соболь черн, ноготки у него золотом окованы с жемчюгом, двадцать жемчюгов новгородских на всех ногах, а жемчюги не малы, и хороши и чисты».[146]
В XVI в. в качестве подношений от русских царей в росписях упоминались «рыбий зуб», т. е. моржовая кость, и ловчие птицы – кречеты, соколы и ястребы. Реже посылалась дорогая конская сбруя. Персидским шахам и грузинским царям иногда дарили живых зверей – соболей, медведей, охотничьих собак, а также оружие.
Зарубежные дары брались на учет служащими Посольского приказа. Восточные дипломаты привозили в Москву дорогую одежду, ковры, ткани (шелк, бархат), перстни с самоцветами, драгоценные камни, породистых лошадей, расшитые золотом седла и уздечки. Подарки западных монархов были не столь роскошными. Имперский посол Н. Поппель преподнес жене Ивана III великой княгине Софье Палеолог попугая в клетке.
Елизавета I подарила Ивану Грозному охотничьих собак. Среди даров, привозившихся с Запада, на первом месте была золотая и серебряная посуда. Кубки символизировали нерасчлененность договора как сделки, которая сопровождалась ритуальным питьем. Кроме того, внимание русского царя и его окружения привлекались изделия причудливой формы и тонкой работы. Австрийский посол Н. Варкоч подарил царю Федору Иоанновичу кубок, сделанный в виде цапли. Иван Грозный получил от шведского короля Эрика XIV драгоценную шпагу со вставленным в эфес пистолетом. Польский король Сигизмунд III Ваза почтил Бориса Годунова рыцарскими доспехами.
Деньги среди подарков почти не встречались во второй половине XVI в. в сознании русского общества уже оформились представления о том, что деньги могли быть лишь «жалованьем» от старшего младшему, от государя – подданному или от сюзерена – вассалу. Когда в 1589 г. английский посол Д. Флетчер попытался преподнести царю Федору Ивановичу золотые монеты, подарок был с негодованием отвергнут.
Росписи поминок представляют собой источник, отражавший отношения между государствами, поскольку они символизировали политическое соотношение сил. Государевы подарки посылались в зависимости от характера отношений. Так, несмотря на очень оживленный обмен посольствами, Иван IV не отправлял подарков ни Сигизмунду II, ни Стефану Баторию, но, правда, и сам ничего от них не получал. Было найдено компромиссное решение. И русские, и польско-литовские дипломаты подносили королю и царю подарки не официальные, а частные, как бы «от самих себя». Так же было и в русско-шведских отношениях: с началом Ливонской войны обмен подарками происходил только от имени послов.
Нерасположенность государя к послу или оскорбительная незначительность даров были причиной, по которой поминки возвращались. Чтобы продемонстрировать могущество и богатство своего государя, бояре вернули подарки «новоприбылого» кахетинского царя Александра со словами: «у государя нашего столько его царские казны, что Иверскую землю велит серебром насыпать, а золотом покрыть, да и то не дорого».[147]
Росписи Посольского приказа распределяли дары между правителем страны и его приближенными – «кому какой поминок дати». Они подтверждали правильность распределения согласно воле государя и отводили от посла подозрения в том, что часть подарков он утаил или присвоил себе.
В городах по пути следования члены посольства обеспечивались продовольствием («кормом»). Росписи определяли его количество в зависимости от страны и ранга, который занимал тот или иной член посольства. Согласно традиции, которая сохранилась на Руси, вероятно, еще со времен межкняжеских съездов домонгольского периода, участники съездов (послы) содержались за счет того князя (воеводы, государства), на чьей земле они находились. В XVI в. с момента встречи иностранных дипломатов всех рангов у рубежа России они переходили на полное государственное обеспечение и получали съестные припасы до пересечения ими границы в обратном направлении. В дороге послы обеспечивались продовольствием и фуражом в городах по пути следования. За всем этим следил Посольский приказ.
