Очнулась она от странного тепла. Уже был день, сквозь решетки на окнах проглядывало солнце, Ольга лежала на деревянной койке, закутанная в чей-то плед. Рядом, на краешке койки, сидела светловолосая девушка в порванной на плече цветастой кофточке, с изможденным и поэтому кажущимся немолодым лицом. Особенно выделялись ее глаза, сверкающие, как две капли морской воды на неправдоподобно бледной коже.

Увидев, что Ольга проснулась, девушка улыбнулась.

— Ну вот, ты и в порядке, — по-русски сказала она. В ее голосе было столько тепла, что Ольга сразу прониклась к ней доверием.

— Ты русская? — спросила Ольга.

— Да, как и ты, — ответила девушка, — и, насколько я понимаю, в этой камере мы с тобой одни русские, — она кивнула на остальных девушек, сидящих на койках и на полу: — Познакомимся?

— Конечно, — попыталась улыбнуться ей Ольга, — меня зовут…

— Я знаю, Оля, — перебила ее девушка. — Я слышала, как тебя так вчера называла эта, молоденькая… Рита, что ли?

— Да, Рита, это моя сестра, — печально сказала Ольга, и на глаза ее навернулись слезы.

— А меня зовут Марина. — Девушка обняла ее за плечи, в ее зеленоватых глазах мелькнуло понимание. — Да не волнуйся ты за нее, ей сейчас лучше, чем нам, ее увезли в тюремную больницу.

— В больницу!.. — ужаснулась Ольга.

— Говорю же тебе, не волнуйся. Наверняка с ней уже все в порядке. У нее было обычное отравление наркотиками. Со мной в свое время было то же самое… Правда, я попала сюда с улицы, в таком же состоянии. Но, в отличие от твоей сестрички, я все делала добровольно, и наркотики, и… ну ты понимаешь… — говорила Марина. — А в больнице, по сравнению с нашими условиями, даже хорошо, и кормят их лучше и лучше обращаются, — говорила Марина.

Вот это ее улыбчивое спокойствие больше всего ужасало Ольгу. Это означало, что все происходящее воспринимается Мариной не как кошмар, а как норма. Это означало, что здесь, за воротами, захлопнувшимися за Ольгой, Игорем и Ритой, царит совсем другой мир, и законы того мира здесь не властны, о них даже никто не станет вспоминать. Марина попала сюда раньше, и многое ей было уже знакомо.

— Мариночка, расскажи, что происходит, почему тебя, русскую, не отправили сначала в посольство? Почему они не отправили туда и нас? Почему они издевались? Унижали? Неужели они за все не ответят?

— Они должны ответить? — удивилась Марина. — Ответить должны сначала мы. Мы ведь занимались запрещенной работой в чужой стране. А проституция здесь наказывается очень строго… и сутенерство тоже. — Марина была согласна: все, что делали с ней, делали правильно. — Мы же многое знали, когда ехали сюда, а если чего-то не знали, нам быстро рассказали подруги, так чему же удивляться? Ну, попались. Могли и не попасться. А попались, значит, будем мучиться, — спокойно рассуждала Марина.

— Марина, — Ольга схватила ее за обе руки, глядя в ее измученное лицо, на котором навсегда прописалось смирение. — Но ведь я не проститутка, я здесь случайно. Мы с Игорем приехали выручать сестру. Нас за что же?

Она рассказала сокамернице свою историю. В глазах Марины была по-прежнему безмятежность моря, когда Ольга закончила свою повесть.

— Ты мне не веришь? — спросила Ольга.

— Здесь каждая проститутка, которая попадается, сочиняет что-то правдоподобное. — Марина освободила руки из горячих Олиных ладоней и отвела от ее лица светлую слипшуюся прядь. — Но тебе я почему-то верю, лицо у тебя беззащитное, и глаза испуганные, огромные. Но я-то не главная инстанция тут. — Она говорила, все так же улыбаясь, не меняя интонации. — Пока ты спала, тут к нам одна надзирательница заходила, она турчанка и споим турчанкам о тебе рассказывала. Я пока в этой стране живу, язык успела подучить. Так вот, взяли весь публичный дом Ахмета и его самого, и весь персонал, и всех девочек. Ахмет первым показания начал давать, сказал, что ты и Рита у него проститутками работаете. А этот парень, что с тобой был, Игорь, русский бандит, главный сутенер. То же говорил и один русский парень, с тоненькими усиками.

— Это Артур… Они нас подставили, — прошептала Ольга. — Вот почему Ахмет так злорадно улыбался, когда нас брали.

— А Артур твой, — продолжала рассказывать Марина, — уверял, что не знал ни о чем, будто привозил девочек для танцевальной труппы, а Игорь их к Ахмету определял.

Ольга обхватила руками голову, каждую минуту ей казалось, что ничего страшнее она уже не услышит, но каждое слово Марины было еще ужаснее.

— А сестричка твоя, — говорила Марина, — если ты и вправду уверяешь, что попала она к Ахмету по недоразумению, то это еще хуже. Я слышала о таком, поэтому одна и предпочитала работать. У таких девочек сразу отбирают документы, держат взаперти в тесных каморках, почти не дают еды, и они бесплатно должны обслуживать столько клиентов, сколько придет… А наркотики колят непокладистым, если они бежать вздумают или над собой что-то сделать пытаются… И твоя сестра никогда не докажет ничего, тем более что взяли ее наколотую, а за употребление наркотиков здесь и казнить могут. Так что неизвестно, кому из нас еще хуже придется. Малышку Риту могут казнить ни за что в чужой стране.

— Но ведь так не бывает, мы подданные другой страны, они не посмеют! — закричала Ольга.

— Не кричи, если не хочешь еще неприятностей, — зажала ей рот Марина.

— Я не позволю им ничего с собой сделать, я сейчас потребую, чтобы меня связали с консулом, — разрыдалась Ольга.

— Попробуй, — все так же безжизненно сказала Марина. Олины слезы ее не тронули, женских слез она уже насмотрелась. — Может, ты будешь исключением, и у тебя получится. Но не забывай, что это Турция, и у них свои представления о правах человека. Впрочем, — она задумалась, — некоторые девочки выбирались отсюда. Но для этого нужны большие деньги. Нужно нанять адвоката и все такое прочее и всем заплатить — и адвокату, и следователю. Впрочем, сейчас, когда этот бордель с русскими проститутками накрыла полиция, есть небольшая надежда, что нас всех вместе выставят из страны. Но это будет не скоро. Сначала будет длинное следствие, и переводчик будет перевирать твои слова, потому что сам языка знать не будет, а может, ты ему просто не понравишься… Потом еще всякая ерунда, в Турции любят тянуть время… Нужен знакомый богатый мешок, а если его нет, то сиди, как я, и жди и своей участи, и участи своей сестренки.

Вскоре принесли обед: завернутые в листья салата кукурузные лепешки, очень жидкий темно-коричневого цвета суп. Ольга не смогла притронуться ни к тому, ни к другому, а Марина съела и свою и ее порцию.

— Силы нужно беречь, неизвестно, когда будет суд, — сказала она, — и неизвестно, что там дальше, а жить надо.

Прошло несколько дней или недель, прежде чем Ольгу вызвали на допрос. Все время она чувствовала себя совсем больной, ее постоянно тошнило, вид баланды, которую ели все женщины, вызывал у нее приступ мучительной рвоты. «Я умру, — думала она, — и чем скорее, тем лучше. Я не узнаю, каким способом умертвят мою сестру, что сделают с Игорем». Она, пошатываясь, шла по тюремному коридору с руками, сложенными за спиной, к двери следователя, когда оттуда выводили Игоря. Только оттого, что она его видит, ей стало лучше, организм воспрял, словно открылось второе дыхание. Они встретились взглядом. Лицо Игоря было в ссадинах, губа воспалена и разбита, джемпер, как и ее одежда, в бурых засохших пятнах.

— Ты сказал Гейдару, что я твоя жена, ты вправду так считаешь? — успела спросить Ольга прежде, чем двое охранников, ведущих ее, что-то угрожающе закричали и повернули лицом к стене, ожидая, когда проведут другого арестованного.

— Конечно, да, а ты сомневалась, Олененок?! — крикнул он ей, и за Ольгиной спиной завязалась борьба, но, как она ни старалась что-то увидеть, ее насильно затолкнули в кабинет следователя.

Следователь привстал из-за стола, увидев Ольгу, жестом отослал охрану, потом указал ей на стул. Это был молодой турок с приятным, гладко выбритым лицом, лет двадцати восьми, в модном сером европейском костюме и в очках, и поэтому, наверное, очень напомнивший Ольге европейца.