- Балбес, при чем тут вообще гробы? Ну серьёзно, представь себе, тебе уже тридцать – а ты всё ещё бариста. Или разносчик. Тебе уже всё надоело, но и уйти ты не можешь, потому что без специализации тебя никуда не возьмут.

Анжи закатил глаза и посмотрел на него с притворным отвращением:

- Ты слишком взрослый.

Игорь привстал и так же притворно угрожающе навис над ним, упираясь ладонями в холодильник и деревянную поверхность стола:

- Конечно, и как серьёзный взрослый я сейчас отлуплю тебя ремнём.

- Что, и на гречку поставишь?

- Мы бедная семья, а гречка нынче дорожает. На макаронах постоишь.

- На коленях?

- На карачках.

Анжи пфыркнул и, не в состоянии больше сдерживаться, расхохотался.

Раздраженный тряской Жук спрыгнул с его колен и отчалил в зал.

Успокоившись, мальчишка вытер выступившую в уголке глаза слезу и посмотрел на уже отвернувшегося к плите Игоря:

- За что наказывать хоть будешь?

- За вредность. Должен же тебя хоть кто-нибудь наказать.

- Ммм, ты заметил, что тебя в последнее время клонит в БДСМ? Может в глубине души в тебе живёт доминант? Или этот… сабмиссив?

- Что? – Игорь недоуменно обернулся, прерывая замешивание яйца с молоком. – Кто-кто?

- Ну, это типа роли в БДСМ. Я тут почитал…

У мужчины вырвался обреченный стон:

- Что ты опять прочитал?..

- Пхах, - Анжи, сдерживая хохот, заставил себя скромно опустить глаза на колыхающуюся коричневую поверхность кофе. Так же скромненько пискнул: - Да вот, книжечку нашел… - поковырял пальцем трещинки в столе. – Прикольно, только много извращений.

- Анжи.

- Да?

- Не читай.

- Совсем?

- Совсем.

- Так ты же говорил, что я должен образовываться. Книжки мне совал. Фантастика, говорил, великолепный образец, Орловы эти твои, Стругацкие, задурил мне голову, мерзавец. А теперь отговариваешь?

Анжи, наконец, снова подняв взгляд, чтобы лицезреть кислую мину, закусил губу, в который раз пытаясь не рассмеяться.

А Игорь с обреченным вздохом подошел и наклонился к негодному мальчишке, не обнимая из-за выпачканных рук.

- Кто из нас ещё мерзавец?

Вместо ответа Анжи широко улыбнулся и ответил на поцелуй.

*

Игорь сидел за столом рабочего кабинета и рассеянно смотрел в окно. Проект не шел, вообще двигаться не хотел, и Игорь решил сделать небольшой перерыв. Он подложил под щеку кулак и подумал, что Анжи там, наверное, уже спит, или шляется где-то, или занимается какой-то дуристикой со своими придурошными приятелями по универу. А может просто сидит дома и, подложив под грудь подушку – как любит – читает домашку. Неважно, в принципе, что он там делает, главное – что он где-то есть.

Чтобы прийти к этой мысли, ему потребовалось много времени.

Помнится, он как-то сидел на балконе и пытался сдержать горячее желание мотнуть куда-нибудь в горы, к шаолиньским монахам, побриться, получить просвещение и до конца жизни сидеть под деревом и кормить птичек. Всё, что угодно, лишь бы избавиться от этого удушающего чувства желания. Оно было особенно сильным в те самые первые месяцы, когда Анжи послал его на всё четыре.

А Игорь банально не смог уйти. Порой человеку легче стерпеть любые напасти и неприятности, лишь бы не отпускать, не терять окончательно.

В голове роились бесконечные, бесчисленные образы – Анжи в одних штанах после душа, скрестив ноги, рубится в плейстейшн у него дома, Анжи, сонный, поднимает голову с дивана, когда Игорь, уходя на работу, шепчет ему, что запасной ключ он оставил на тумбочке. Анжи, поедающий дешевую заварную лапшу, с набитым ртом поднимает взгляд и ржет с того, как Игорь, придя полупьяным с корпоратива, не может впихнуть ногу в домашние серые спортивки.

И все эти небрежные невнимательные жесты – как будто он считал Игоря своим в доску – и от этого окончательно сносило крышу.

Люди, которые попадались ему по жизни, так или иначе подсознательно закрывались – никому не хочется распахивать душу перед другими, даже если это знакомые или друзья.

А с Анжи – Анжи говорил всё, что хотел, делал всё, что хотел. Всё, что лежало у него на сердце, по нему было видно – наверно, это изначально и привлекало. Эта открытость.

Отчаянный, живой мальчик.

Сейчас, конечно, всё по-другому – Анжи научился молчать – закрывать рот на середине разговора, отворачиваться, увиливать. Только врать не научился – его ложь, неуклюжая, спонтанная – всегда была как на ладони.

Всё изменилось – но не чувства Игоря. Спроси его кто, он не смог бы сказать, почему он до сих пор любит Анжи, да и сами вопросы: почему? за что? и прочие, показались бы ему жалкими. Это сильнее, чем вопросы, сильнее шести букв, так как люди слишком полагаются на буквы и часто забывают, что они лишь мутное зеркало – зеркало оттенка чьих-то переполненных невыразимым глаз. Отсюда и эта беспомощность в выражении.

Раньше Игорь под влиянием максимализма всегда и все обличал в слова – обретая форму, вещи становились понятными и простыми, их легко можно было разбить на молекулы, препарировать и заключить в рамки рациональности. Став старше и избавившись от перфекционизма, Игорь понял, что рацио – иногда подводит и единственный выход - это принятие и доверие интуиции. Он примирился с собой и с тем, что некоторые вещи препарировать невозможно – и оставил всё, как есть.

Возможно, когда ему будет сорок, у него снова наступит этот мятежный возраст, но тогда он просто спросит совета Анжи. Живой, необыкновенный мальчик с неординарным мышлением – вот уж кто полагался на эмоции – и они часто не подводили.

Каким будет Анжи в тридцать? В пятьдесят? Всё таким же прытким, с лисьим откровенным взглядом из-под ресниц и пружинистым шагом? Он будет всё так же смолить, как сумасшедший, или бросит? Как изменится его тело – какие на нём появятся шрамы? Игорь хотел это увидеть.

Когда в кабинет зашел менеджер, чтобы передать факс от работодателя, Игорь улыбался.

Кажется, хандры как не бывало.

========== Глава 10: Дети века ==========

Осторожнее, дети. Осторожнее переходите дорогу. Если вы перейдёте её не в том месте, вас догонит и заберёт нечто. Оно поглотит вас, пожрёт и изменит строение молекул, создаст их заново похлеще, чем как написано в теории струн. А потом выплюнет обратно.

И будете вы ходить, как обычно, дышать, как обычно, даже звать вас будут, как обычно, только с каждым днём будет всё глубже разрастаться под сердцем язва, пока и она не поглотит всё нутро целиком, чтобы перевоплотить заново и заново, до тошноты и упомрачения. Кто-то не выдерживает — и тогда появляются эти монахи из «Золотого храма», выжигающие всё дотла, или такие, так «Коллекционер», пришпиливающие предмет любви к стельке собственных подошв. А если и выживешь в этом круге психоделической сансары, то в итоге остаётся лишь опустошенная растерзанная плоть. И штиль.

А за ней тишина.

Но это всё равно ненадолго.

Дети, осторожнее переходите дорогу.

И поставьте, наконец, этот облеченный в желтое треугольный знак: «Берегитесь, Л.»

Андрей весь как будто онемел. В голове звенела пустота — словно кто-то очень давно ударил в колокол, и по воздуху всё ещё расходятся безмолвные круги.

Игорь сидел на диване в зале, собранный, в пиджаке и ждал.

Андрей собирал его вещи. Аккуратно складывал одежду на низ чемодана.

Закрыл глаза на секунду и снова быстро открыл, страшась картины, которая будет занимать его сон ещё долго.

«Нам нужно расстаться, — вот так, на усталом выдохе.

Ни причины, ни объяснения. А что ты хотел? Разве слащавым педикам вроде тебя нужно объяснение, чтобы свалить. Вот и всё. Закончилась трагикомедия. Мыльная опера и ты, главный герой.

Шаблонная мелодрама, где бы раздобыть розовый парик и блядское платье, завершая образ.

Пидоры, они ж почти бабы, ты не знал? Особенно пассивы. Я похож на бабу?

Анжи настолько ушел в себя, что едва услышал продолжение:

— Но… давай останемся друзьями.