Она повернула и двинулась вдоль стены налево. Каталка отчаянно сопротивлялась, не желая менять курс. Вскоре она за что-то зацепилась и застряла. Эмори дернула сильнее, каталку занесло, как тяжело нагруженную магазинную тележку с заблокированным колесом. Потом колеса выровнялись, и каталка сдвинулась с места.
Она снова побрела вдоль стены.
Как и предыдущая, эта стена была сложена из шлакоблоков. Пальцы с каждым шагом ощупывали швы; Эмори водила по стене вверх-вниз в поисках выключателя, двери – чего угодно, но ничего не находила, только очередной шлакоблок.
Шесть шагов. Семь.
Эмори ненадолго остановилась; у нее кружилась голова. Она ничего не видела – как темно! Она почти ничего не видела перед собой, даже прижавшись носом к стене. Задрав голову, она гадала, насколько здесь высокий потолок. Да и есть ли он, потолок?
«Конечно, милая, здесь есть потолок. Серийные убийцы очень умны; ты не первая девушка, которая попала в его логово. Скольких девушек он уже похитил? Пять? Шесть? Он успел отточить все приемы. Не сомневаюсь, помещение, в котором ты находишься, надежно заперто. И все-таки не останавливайся, исследуй дальше. Твое поведение мне по душе. Так гораздо лучше, чем сидеть и ждать, когда он вернется. Сидеть и ждать – для дураков. А у тебя появилась цель. Ты проявляешь инициативу».
Эмори провела рукой по стене, наклонившись как можно дальше вперед, потом привстала на цыпочки, потянулась вверх.
Ничего; только стена.
Рост у нее метр шестьдесят четыре. Если встать на цыпочки и вытянуть руку, можно достать… какую отметку? Метра два? Цепь от наручников довольно длинная; в ней есть небольшой зазор. Возможно, она дотянется и выше.
Эмори присела, сделала глубокий вдох и резко подпрыгнула, подняв руку вверх. Она старалась дотянуться до места как можно дальше от себя. Растопыренные пальцы хватали воздух. Когда она тяжело опустилась на пол, на холодный бетонный пол, ступни обожгло болью, которая отдалась в травмированном левом колене. В прошлом году она порвала связку, когда играла в волейбол, и с тех пор колено периодически болело.
Эмори помассировала больное место и прижалась к стене.
Она прошла семь шагов. Продолжала двигаться налево и сделала еще пять шагов, прежде чем добралась еще до одного угла.
Всего двенадцать шагов.
Каталка снова застряла при повороте, и она сердито дернула ее к себе.
«Эй, мне кое-что пришло в голову. Что, если он следит за тобой? Что, если у него здесь видеокамеры?»
– Для видеокамер здесь слишком темно.
«Инфракрасные камеры показывают в темноте, как днем. Возможно, он сидит где-нибудь наверху, закинув ноги на стол, смотрит реалити-шоу с твоим участием и ухмыляется. Голая девушка в замкнутом пространстве! Голая девушка пытается выбраться из заточения. Предыдущая жертва затратила полчаса на то, чтобы обойти все помещение. Эта пошла в отрыв; она уложилась в двадцать минут. Как интересно! Как занимательно!»
Эмори остановилась и вгляделась в темноту.
– Эй! Где ты? Ты… следишь за мной?
Тишина.
– Эй!
«Может, он стесняется?»
– Заткнись!
«По-моему, он спустил штаны и вытащил свою штуковину, а на дверь повесил табличку «Не беспокоить». Он смотрит передачу «Эмори после заката», и самое веселье только началось. А девчонка-то, оказывается, спортсменка! Видали, как она подпрыгнула?»
– Теперь я знаю, что ты не моя мама; она бы ни за что так не сказала, – вслух произнесла Эмори.
«Ну, по-моему, он все-таки за тобой следит. Иначе зачем он тебя раздел? Мужчины – извращенцы, дорогуша. Все до одного. И чем раньше ты это поймешь, тем лучше».
Эмори медленно развернулась и, наклонив голову, стала всматриваться в темноту.
– Здесь нет никакой камеры; я бы заметила красный огонек.
«Верно. Потому что у всех камер есть красные огоньки. Мерцающие красные огоньки, заметные издалека. Вот если бы я производила камеры, мне бы и в голову не пришло выпустить камеру без красного мерцающего огонька. Не сомневаюсь, есть надзорный комитет, который проверяет каждую…»
– Да заткнешься ты когда-нибудь? – закричала Эмори, и от смущения ее обдало жаром. Она спорит сама с собой. Не может быть – она разговаривает и спорит сама с собой!
«Я хочу сказать, что не на всех камерах есть красные огоньки, только и всего. Не нужно обижаться».
Эмори досадливо вздохнула и потянулась к стене; двенадцать шагов в одну сторону, угол, еще двенадцать шагов – угол. Место заточения показалось ей огромным квадратом. Она ощупала две стены, но не нашла двери. Остается еще две стены.
Она снова пошла вдоль стены, волоча за собой каталку; пальцы ощупывали уже знакомые швы между шлакоблоками, проводили дорожки в толстом слое пыли. Через двенадцать шагов она снова очутилась в углу. Двери не было.
Осталась последняя, четвертая стена.
Она подтянула к себе каталку. Сейчас она не столько боялась, сколько злилась. Начала считать шаги. Когда досчитала до двенадцати и пальцы коснулись угла, она остановилась. Двери она так и не нашла. Где дверь? Неужели она ее пропустила? Четыре угла, четыре левых поворота. Она понимала, что обошла всю комнату. Совершила круг, так?
Эмори толкнула каталку в угол и снова быстро зашагала вдоль стены.
Один угол. Два угла, три угла. Она шла быстрее, чем в первый раз; когда рука уткнулась в очередной угол, каталка по инерции ударила ее. Эмори вскрикнула; рука прижалась к низу живота.
Неужели здесь нет двери?
«Похоже, тот, кто проектировал помещение, совершенно не разбирается в своем деле. Разве можно делать комнату без двери? Наверное, ты все-таки пропустила ее».
– Ничего я не пропускала. Здесь нет двери.
«Тогда как ты попала сюда?»
Высоко над головой что-то щелкнуло. И вдруг загремела музыка – так громко, что Эмори показалось, будто в уши ей втыкают ножи. Она машинально прижала ладони к голове, и слева ее словно молнией пронзило: рука задела место, где раньше было ее ухо. Наручник больно врезался в запястье правой руки. Она нагнулась вперед и вскрикнула от боли, но музыка тише не стала. Песня показалась ей знакомой. Она ее уже слышала.
«Роллинг Стоунз», «Сочувствующий дьяволу».
Пожалуйста, разрешите представиться,
Я человек богатый и со вкусом,
Я был неподалеку уже много лет,
Заполучил много человеческих душ и доверия.
19
Дневник
Какое-то время мистер Картер стоял на месте и смотрел на маму в упор. Лицо у него было красным, как запрещающий сигнал светофора; лоб наморщился и покрылся испариной. Руки были сжаты в кулаки. Сначала мне показалось, что он ударит маму, но он ее не ударил.
Мама смотрела куда-то поверх его плеча; на секунду наши с ней взгляды встретились, а потом она повернулась к нему:
– Второй раз предлагать не буду. Сейчас или никогда! – Она намотала на палец прядь светлых волос и с мрачной улыбкой отпустила.
– Ты что, издеваешься?
Мама повернулась назад, к кухне, и кивнула:
– Пошли!
Он смотрел, как она входит в дом, потом повернулся к жене:
– Считай, что это первая часть урока! Когда здесь закончу, я вернусь домой и начнется часть вторая! – Он фыркнул, как будто удачно пошутил, а потом вошел в наш дом и захлопнул за собой дверь.
Миссис Картер разрыдалась.
Я был мальчиком, еще не мужчиной, и понятия не имел, как утешить плачущую женщину – откровенно говоря, мне и не хотелось ее утешать. Вместо этого я снова обежал дом, подошел к окну маминой спальни и вскарабкался на ведро. В спальне никого не было.
И вдруг изнутри дома послышался ужасный крик. Но голос был не мамин.
20
Портер – день первый, 11.30
Хотя с тех пор, как Портер в последний раз побывал в комнате 1523 в цокольном этаже Чикагского полицейского управления на Мичиган-авеню, прошло всего две недели, ему показалось, что здесь слишком тихо и безжизненно.
