– У него есть волосы, – тихо сказал Портер.

Эйсли ненадолго сдвинул брови, но потом понял, что Портер имеет в виду.

– Я не нашел никаких признаков химиотерапии, ни одного цикла. Возможно, рак обнаружили слишком поздно, и о традиционных методах лечения речь уже не шла.

– Или он смирился с тем, что умрет, и решил ограничиться симптоматическим лечением, – предположил Нэш.

Эйсли подошел к другому столу, на котором были аккуратно разложены личные вещи покойника.

– Вот здесь, – он показал на серебристую коробочку, – полно лоразепама.

– Его назначают при неврозах, тревожных расстройствах, да?

Нэш ухмыльнулся:

– Стать серийным убийцей – странный выбор досуга для человека с тревожным расстройством.

– Это дженерик, ативан. При раке желудка врачи иногда выписывают его, чтобы снизить кислотность. Тревожность ведет к повышению секреции желудочной кислоты, а лоразепам ее снижает, – пояснил Эйсли. – Вполне возможно, он был спокойнее всех нас, вместе взятых.

Портер посмотрел на карманные часы, помеченные биркой и запечатанные в прозрачном пакете. Крышка была покрыта сложным узором, под ней виднелись стрелки.

– Не удалось снять с них отпечатки?

Эйсли кивнул:

– У него все руки в ссадинах, но подушечки пальцев не пострадали. Я снял полный комплект и переслал в лабораторию. Правда, мне оттуда еще не ответили.

Портер покосился на туфли.

Эйсли проследил за направлением его взгляда.

– А, о них чуть не забыл! Посмотрите-ка, очень странно… – Он поднял одну туфлю и вернулся к трупу, потом приложил пятку к голой ступне. – Они ему почти на два размера велики. Он напихал в носки папиросной бумаги.

– Кто носит туфли на два размера больше? – спросил Нэш. – Кажется, ты сказал, что такие стоят полторы тысячи?

Портер кивнул:

– Может быть, это не его туфли. Надо проверить и их на отпечатки.

Нэш покосился на Эйсли, обвел взглядом зал.

– У вас есть… а, не важно; уже нашел. – Он ненадолго отошел к другому столу и вернулся с набором для снятия отпечатков. Опытной рукой посыпал порошком туфли. – Есть!

– Сними и отправь в лабораторию. Только напомни, что это срочно, и добейся, чтобы они тебя поняли, – сказал Портер.

– Уже иду.

Портер повернулся к Эйсли:

– Еще что-нибудь?

Эйсли нахмурился:

– Что? Лекарства тебе мало?

– Я не…

– Есть еще кое-что.

Он обошел стол и поднял правую руку покойника. Портер старался не смотреть на зияющий разрез в груди.

– Я нашел маленькую татуировку, – сказал Эйсли и показал на черное пятнышко на внутренней стороне запястья. – По-моему, это цифра восемь.

Портер нагнулся.

– Или символ бесконечности. – Он достал телефон и сфотографировал татуировку.

– Свежая. Видишь воспаление по краям? Он набил ее меньше недели назад.

Портер постарался свести воедино все, что он узнал.

– Возможно, это как-то связано с религией. Он умирал.

– Дальше уж вы работайте – вы же детективы, – сказал Эйсли.

Портер приподнял край белой простыни, закрывающей голову. Материя отлепилась с громким треском, как липучка.

– А лицо, возможно, удастся реконструировать, – заметил Эйсли.

– Правда? – оживился Портер. – Думаешь, получится?

– Реконструкцию буду делать не я, – ответил Эйсли. – У меня есть друг… подруга… она работает в Музее науки и промышленности. Она специалист по такого рода делам – старым останкам и прочему. Последние шесть лет она воссоздает останки представителей племени иллиной, найденные неподалеку от округа Макгенри. Обычно она работает с фрагментами черепа и костей, а не с таким… свежим материалом. Но, думаю, у нее получится. Я ей позвоню.

– Она? – переспросил Нэш. – У тебя завелась подружка? – Он снял отпечатки с туфель и упаковал набор для снятия отпечатков. – Довольно много – шесть частичных и по крайней мере три целых отпечатка большого пальца. Я, конечно, вовсе не хочу сказать, что у нашего неизвестного три пальца, хотя в таком случае опознать его было бы гораздо легче. Отправлю то, что есть… Встречаемся в оперативном штабе! Давай через час? Я и капитана извещу.

Портер вспомнил о дневнике, который лежал у него в кармане. Час – совсем неплохо.

Хотя мама меня заметила, я никуда не убежал, а продолжал наблюдать. Я знал, что должен уйти; понимал, что между ними происходит что-то личное, не предназначенное для моих глаз. И все же я продолжал смотреть. Не думаю, что мог бы прекратить, даже если бы захотел. Я стоял у дерева, пока мама и миссис Картер не скрылись из виду. Точнее, упали вниз, но не знаю куда – на пол или на постель.

Ведро подо мной зашаталось. И я зашатался. Коленки затряслись, как желе. Как же я испугался! Сердце глухо стучало в груди. Сказать, что оно билось часто, – преуменьшение.

Происходившее настолько захватило меня, что я не услышал, как мимо нашего дома проехала машина мистера Картера. Я заметил ее, только когда она заскрипела по гравию у дома соседей. Миссис Картер тоже услышала машину; как сурок в последний день зимы, она высунула голову из окна; грудь у нее ходила ходуном, рот был приоткрыт. Она заметила меня в тот же миг, как я увидел ее. Делать было нечего, поэтому я застыл на месте, не сводя с нее взгляда. Она обернулась и что-то прокричала, и тогда к окну подошла мама. На меня она не смотрела.

Они обе отошли от окна.

Хлопнула дверца машины. Мистер Картер никогда не возвращался домой так рано. Обычно он приезжал с работы в шестом часу, примерно тогда же, когда и мой отец. Он увидел, что я стою возле дерева на перевернутом ведре, и нахмурился. Я помахал ему рукой; он не помахал в ответ. Быстро взбежал на свое крыльцо и скрылся за дверью.

Через миг из нашего дома вышла миссис Картер и побежала по лужайке, на бегу расправляя платье. Она покосилась на меня; я поздоровался, но она не ответила. Взойдя на свое крыльцо, она открыла дверь очень осторожно, а потом тихо прикрыла ее за собой.

Я соскочил с ведра и последовал за ней.

Наверное, я все же не назвал бы себя любителем совать нос в чужие дела. Скорее мною двигало здоровое детское любопытство. В общем, я отправился к дому Картеров без всякой задней мысли. Подойдя к их парадному крыльцу, я услышал звонкий шлепок.

Тут я не мог ошибиться. Мой отец был поборником дисциплины; он не раз шлепал меня по мягкому месту. Не вдаваясь в подробности, признаю, что пару раз я заслужил порку и не держал на него зла за то, что он так поступил. Не раз получая то же самое, я съежился, услышав крик боли.

Когда миссис Картер вскрикнула после шлепка, я понял, что мистер Картер ударил ее. Последовал еще один шлепок, за ним визг.

Я подошел к машине мистера Картера. Мотор остывал постепенно, а капот был еще горячим; воздух над ним как будто дрожал.

Я стоял рядом с машиной Картеров, когда мистер Картер выбежал из своего дома.

– Какого дьявола тебе здесь надо? – рявкнул он на меня, направляясь к моему дому.

На пороге показалась миссис Картер, но дальше не пошла. Она стояла в дверях, прикладывая к лицу мокрое полотенце. Правый глаз у нее заплыл, распух и слезился. Когда она меня заметила, у нее задрожали губы.

– Не позволяй ему обижать свою мать, – одними губами проговорила она.

Мистер Картер подошел к нашей кухонной двери и замолотил в нее кулаком. Мне показалось странным, что кухонная дверь закрыта. Летом ее открывали ранним утром и не запирали до поздней ночи; только сетчатый экран уберегал дом от насекомых и других существ. Должно быть, мама…

Я разглядел маму у бокового окна. Она смотрела на мистера Картера, который стоял на нашем заднем крыльце.

– Открывай, шлюха проклятая! – заорал он. – Открывай, или я разнесу твою чертову дверь!

Мама молча смотрела на него, не двигаясь с места.