– Правда?

– О да. Вот на прошлой неделе… – Мама понизила голос до шепота.

Я сел в постели. Голоса были еле слышными; они доносились из другой части дома.

Я поспешно оделся и прижался ухом к двери, но по-прежнему не мог разобрать слов.

Осторожно повернув ручку, я высунулся в коридор; в носках я шел по деревянному полу бесшумно.

Коридор оканчивался в гостиной, которая, в свою очередь, переходила в кухню. Я потянул носом и почувствовал, что мама что-то печет: изумительно пахло яблоками и тестом. Может, пирог? Люблю вкусные пироги.

Я не говорил, что моя мама великолепно готовила?

Ее кулинарные таланты поражали даже самых строгих критиков. Не скрою, на ужин я ел даже овощи в ее исполнении. Спаржа у нее получалась восхитительно. А брокколи! Я просто обожал ее брокколи. Однажды она пожарила брокколи во фритюре. Как же было вкусно!

Мама и миссис Картер одновременно расхохотались.

Я прижался к стене в конце коридора. Я по-прежнему не слишком хорошо слышал, но не смел войти в гостиную. Ладно, сойдет и так.

– Мой Саймон не такой предприимчивый, – сказала миссис Картер. – К сожалению, запас… приемов у него небольшой. Можно сказать, все его фокусы умещаются в сумочке, а не в мешке… Точнее, в бумажном пакетике.

Открылась дверца холодильника; зазвенели бутылки.

– Мой муж не такой, – ответила мама. – Иногда я затеваю игру нарочно, чтобы отвлечь его от спальни. Или от прачечной. Или от кухонного стола.

– Не может быть! – смеясь, воскликнула миссис Картер.

– Может, – ответила мама. – Мужчины похожи на зверей во время гона. Иногда его ничто не остановит.

– Но ведь у вас ребенок?

– Мальчик вечно где-то бродит, чем-то занимается. Или лежит в постели и спит, как медведь во время зимней спячки. Под ним может разверзнуться земля, и он способен заснуть даже во время побоища.

Значит, вот чем занимаются мама и соседка, пока я в школе, а отец на работе? Сидят на кухне и проводят время за пустой болтовней о том, о сем, кто, что, когда, почему и как?

Я осторожно высунул голову из-за угла, по-прежнему не произнося ни звука.

Мама что-то мешала на рабочем столе. Миссис Картер сидела за столом и держала в руках кружку с кофе.

– Попробуй кое-что изменить, чтобы добавить изюминку, – посоветовала мама. – Миссионерскую позу оставь миссионерам, вот мой девиз! Купи игрушки для взрослых или принеси в спальню еду. Все мужчины обожают взбитые сливки.

Мне не разрешали носить еду в комнату – после того как мама нашла у меня под кроватью наполовину съеденную коробку печенья.

Миссис Картер снова хихикнула:

– Вот уж ни за что бы не подумала!

– А ты подумай.

– А если ему не понравится или он решит, что я извращенка? Я, наверное, не переживу унижения.

– Ему понравится; им всегда такое нравится.

– Ты так думаешь?

– Я не думаю, я знаю.

Ненадолго они замолчали; потом заговорила миссис Картер:

– У твоего мужа когда-нибудь было так, что не получалось, ну, ты понимаешь…

– У моего мужа? – Голос у мамы стал очень высоким от волнения. – Что ты, нет. У него все в полном порядке!

– Даже когда он выпьет?

– Особенно когда он выпьет!

Деревянный стул скрипнул.

Я заглянул за угол. Мама села рядом с миссис Картер и положила руку ей на плечо:

– С твоим такое часто случается?

– Только когда он пьет.

– Он много пьет?

Миссис Картер задумалась, подыскивая нужные слова.

– Не каждую ночь.

Мама сжала ей плечо:

– Что ж, мужчины есть мужчины. Ему еще предстоит повзрослеть.

– Думаешь?

– Конечно. Когда семейная жизнь только начинается, мужчина ощущает сильное давление. Конечно, вы оба его ощущаете, но он особенно. Он купил вам чудесный дом. Вы, наверное, уже думали о детях?

Миссис Картер кивнула.

– Все такие мысли давят на него, как тяжелый груз. Каждая новая забота добавляет фунт-другой; потом он едва может ходить или стоять. Он пьет, чтобы как-то разобраться с проблемами, только и всего. Я не вижу ничего плохого в том, чтобы чуть-чуть выпить, успокоить нервы. Так что не бойся. Пройдет время, давление ослабеет, и все у вас наладится. Вот погоди, и увидишь.

– Ты не думаешь, что дело во мне? – спросила миссис Картер почти по-детски.

– Ты такая хорошенькая! Конечно нет, – ответила мама.

– По-твоему, я хорошенькая?

Мама фыркнула:

– И ты еще спрашиваешь! Ты просто сногсшибательная! Да я почти не встречала таких красавиц, как ты!

– Как мило, что ты мне это говоришь, – сказала миссис Картер.

– Я говорю правду. Любой мужчина был бы счастлив иметь тебя, – сказала мама.

Они снова замолчали, и я украдкой высунулся из-за угла, стараясь не шуметь.

Мама и миссис Картер целовались.

Мрак.

Он клубился и кружился вокруг нее, как течение в глубоком море. Холодный и безмолвный, он ползал вокруг нее и прикасался, словно незнакомец.

«Эм, – шептала мама, – вставай, опоздаешь в школу».

– Не-е-е-ет! – протянула она. – Еще несколько минуточек…

«Вставай, малышка; больше я не буду повторять».

– У меня страшно болит голова. Можно я сегодня останусь дома? – Собственный голос показался ей тихим, далеким и очень сонным.

«Я не стану снова покрывать тебя и врать директору. Ну почему одно и то же каждый день?»

Что-то было не так. Мама умерла очень давно, когда ей было всего три года. Мамы не было рядом в ее первый школьный день. Мама ни разу не отводила ее в школу. Ее вообще не водили в школу. Почти всю жизнь с ней занимались дома.

– Мама! – негромко позвала Эмори.

Молчание.

Как ужасно болит голова!

Она попыталась открыть глаза, но глаза не открывались.

Голова болела ужасно, боль пульсировала. И сердце билось учащенно; пульсация особенно ощущалась за глазами.

– Мама, где ты?

Она вгляделась во мрак слева, ища освещенные красные цифры на своем будильнике. Но будильника не было; в комнате царила кромешная тьма.

Обычно на потолке ее комнаты отражался свет большого города, но сейчас было темно.

Она ничего не видела.

«Это не твоя комната».

Слова пришли в голову неизвестно откуда, как будто их произнес неизвестный голос.

«Где я?»

Эмори Коннорс попыталась сесть, но в левой части головы запульсировала боль, и она вынуждена была снова лечь. Она потянулась рукой к левому уху и нащупала толстую повязку. Повязка намокла.

«Кровь?!»

Потом она вспомнила укол.

Он сделал ей укол.

«Кто он?»

Эмори не знала. Его она не помнила. Зато укол помнила. Его рука… Он зашел сзади и всадил ей в шею иглу. Она почувствовала холод.

Попыталась повернуться.

Она хотела сделать ему больно. Ее учили на уроках самозащиты, куда ее записал отец. «Главное – наказать и изувечить. Бей его по яйцам, детка. Вот умница, моя дочка».

Ей хотелось развернуться, врезать ему ногой, а кулаком ударить в нос или в дыхательное горло – а может, в глаза. Она хотела причинить ему боль до того, как он причинит боль ей, она хотела…

Эмори не обернулась.

Вокруг все почернело, и ее накрыл сон.

«Он изнасилует и убьет меня, – подумала она, пока сознание уходило от нее. – Помоги мне, мама», – думала она, а вокруг все чернело.

Мамы нет. Она умерла. И скоро Эмори к ней присоединится.

Ну и ладно, вот и хорошо. Ей хочется снова увидеть маму.

Но он ее не убил. Или все-таки?..

Нет. Мертвые не чувствуют боли, а у нее дергает ухо.