Я потряс руками, мне было очень неуютно лежать на холодном камне под пристальным взглядом дракона и ожидать того момента, когда огромный бутон пробьет мою грудную клетку, чтобы распуститься прекрасной розой.
— Ло, ты не первый цветочный человек, который встречается на пути нашей семьи. Спешу тебя уверить, что все предыдущие цветочники успешно пережили рождение. Надеюсь, ты не откажешь мне в наследнике? Ведь для тебя что цветение, что рождение — почти одно и то же, так?
— Так… только лишние несколько часов.
— Я понимаю, что лежать на камне некомфортно… хочешь, подложу что-нибудь?
Пока дракон отстегивал и снова пристегивал меня, потом обкладывал какими-то амулетами, зажигал особые свечи с легким дурманом («Это, чтобы проще было пережить сегодняшнюю длинную ночь!» — пояснил он), мои ребра начали тихонько потрескивать. У меня волосы дыбом поднимались от этого мерзкого звука. Да, я с самого детства знал, что именно мне предстоит, «видел» воспоминания пращуров, но все равно не был готов пройти через все это.
— Ло, не прислушивайся, не надо. Давай, лучше немного отвлечемся, ты не против?
Фьод начал поглаживать мои бока, целовать, и я попытался сосредоточиться на звуке его дыхания. Любиться на жесткой каменюке, пусть и прикрытой шкурой какого-то животного, не слишком удобно. Но нам все равно было нужно семя Фьода, правда, несколько позже — он должен будет сбрызнуть им бутон; тогда, когда через несколько часов он раскроется, в нем будет лишь один ряд лепестков, зато вызреет очередной цветочный человек.
— Фьод, Фьод, ты подумай: что ты делаешь? — простонал я, пораженный этой мыслью.
— Люблю тебя, а что? Ло, не реви. Если не хочешь, я помогу себе рукой…
— Нет! Ты вдумайся! Ты же можешь получить наследника и другим путем, а так у тебя сын будет цветочным человеком! И через двадцать лет ему придется сильно исхитриться, чтобы пережить цветение. Зачем тебе это, а?
— Фух, боги, Ло, ну какой ты… очаровательно несведущий! — проворчал Фьод, возвращаясь к прерванному было занятию, — от драконов родятся только драконы. Никак иначе. Может, он и будет похож на тебя. В чем-то. Но он будет драконом, а мы, во-первых, живучие. Весьма. И, во-вторых, изворотливые. А наследника у меня по-другому не получится. Ой, смотри, уже проклевывается! Впрочем, нет. Лучше не смотри. Давай, я тебе глаза рукой закрою…
Так я и не увидел самого момента прорастания. Это к лучшему. Мне хватило скрежета и треска, я был очень благодарен Фьоду за то, что он закрыл мои глаза и все время что-то шептал на ухо, отвлекая.
Когда бутон вышел целиком и покачивался надо мной на длинном тонком стебле, Фьод стал мрачен и сосредоточен. По моим бокам стремительными ручейками бежала кровь, кончики пальцев немели, и в какой-то момент мне почудилось, что я немедленно умру, если только не вырву из своей плоти этот демонический цветок. Наверное, все-таки не зря Фьод меня приковал. Помню, что кричал и извивался, в тщетных попытках добраться до стебля и переломить его. Хорошо, что оковы прочно держали. Повреждение цветка — верная смерть. Через какое-то время рассудок немного прояснился, и мне стало стыдно за свое малодушие. Фьод бодро сказал, что все нормально. И поставил около моей головы еще три пахучие свечи.
На свою грудь я старался не смотреть. Вокруг стебля, подобно причудливому забору, торчали белые кости ребер. Не представляю, как они смогут срастись после таких повреждений…
Я все лежал, и лежал, и лежал. Каменный потолок плавно кружился, трещины складывались в картинки. Вот змея пожирает глупую пичугу, а вот олень, а это, несомненно, бобер… только он почему-то гораздо крупнее оленя…
Сейчас я понимаю, что все эти видения были навеяны дурманом, ну и хорошо, что, погруженный в созерцание, я не отвлекал Фьода, занятого в тот момент поддержанием жизни в моем искалеченном теле. Через много лет Фьод сумеет сотворить для этой цели особый амулет, но в ту, самую страшную ночь в моей жизни, он все делал практически в одиночку, без помощи амулетов, по наитию.
В конце концов меня сморил сон и момент раскрытия бутона я пропустил. Проснулся уже в постели. Сначала мне показалось, что я один, но стоило пошевелиться, как из затененного угла появился Фьод:
— Ты долго спал, — дракон улыбнулся, — знаешь, а у нас получилось! Вот, смотри.
На подушке, водруженной в середину секретера, покоилось большое крапчатое яйцо. Я с удивлением на него посмотрел — видимо, Фьод не ошибался насчет драконов и силы их крови.
— А почему оно здесь? — спросил я. — Разве оно не должно быть на родовом камне? Погоди, а кто его будет высиживать?
— Как кто? Ты, конечно, я же не дракониха!
— Но как? Я не знаю, как это вообще делается! У меня же нет перьев, как у куриц… и я понятия не имею о том, как это делают драконы! И вообще — ему там не холодно: на столе? Оно еще не замерзло?
— Не замерзло.
Фьод усмехнулся и со стоном лег рядом со мной, пробурчав, чтобы я подвинулся.
— Ты разметался так, что занял всю кровать, а я не хотел мешать сну, сморившему после столь тяжких испытаний. Однако, теперь уж будь любезен выделить мне часть спального места! — проворчал дракон, закидывая на меня руки.
Я дернулся, опасаясь боли, но грудь ощущалась как и прежде, до цветения. Почему-то мне показалось неловким задирать свободную рубашку и рассматривать свое тело в поисках изменений. Вместо этого я поинтересовался у дракона, отчего он столь уверен в том, что яйцу не холодно.
— Амулеты. Все время их использовать вредно, но если применить на пару часов — вреда не будет. А давай еще поспим? Или ты есть хочешь? По идее — не должен. Ты несколько часов лежал в лохани, я налил туда молоко — во многих книгах написано, что цветочники впитывают его кожей. Если судить по уровню жидкости — так и есть. Всосал ты немало.
Фьод устало улыбнулся.
— Так ты с самого начала знал, кто я?
— Конечно. Драконам многое ведомо. Вы, цветочники, создания скрытные и пугливые, так что я не ждал откровенности… надеюсь, ты не исчезнешь, едва встав на ноги? Оставайся со мной, цветочный человек. Я смогу укрыть тебя и от охотников на бутоны, и от тягот мира. Тебе будет покойно рядом со мной.
Все знают, что драконы не умеют лгать. Сильнейшее существо нашего мира предлагало мне защиту, ничего не требуя взамен, конечно, я остался. Высиживать яйцо, разговаривать с ним вечерами, прогуливаться по саду и, иногда, бродить туманными дорогами, которые приводили нас в удивительные места.
Не знаю, в какой момент это произошло; да и можно ли тут выделить определенный день, миг, когда приятственный мужчина становится чем-то большим — самим воздухом, без коего невозможно дышать; твердью, опорой, без которой не ступить далее; светилом, без живительных лучей которого погибнешь… Я привязался. Врос в дракона, перестал представлять себя без него.
Фьод же лишь улыбнулся, выслушивая мои бестолковые путанные признания:
— Я так рад, что мои чувства наконец-то стали взаимными, не зря ждал, — произнес он мягко, а я в очередной раз подивился тому, какой я все-таки дурень.
Можно было и раньше догадаться, все-таки на нежные чувства дракона многое указывало. Наверное, я страшился пустых надежд, оттого и не обращал внимания на очевидные вещи. Опыт прежних поколений, который, по непонятной причуде создателя, мне доступен, был не слишком обнадеживающим. Насколько я могу судить, цветочникам не очень везло в любви. То избранник оказывался злодеем, убивавшим несчастного цветочного человека ради редкостного и дорогого бутона. То — трусом, испугавшимся крови и жутких изменений, происходящих с нашим народом в момент цветения. То — уранистом, возжелавшим вопреки природе обзавестись наследником. Нередко цветочный человек умирал сразу после рождения. А вот случаев искренней любви к представителю нашего племени я не мог припомнить, как ни старался. Было очень страшно и сладко помечтать о том, что в моей жизни сложится иначе, вопреки всему.
