— В море?
— В море, в море, а где же еще.
Ленин захлопал в ладоши.
— Получишь орден Красного знамени, Залкинд. Ты истинная еврейка, сестра моя по крови. Только не я тебя посылал, я человек гуманный и таким хочу остаться в умах потомков. Ты…сама, по дорой воле, появилась в Крыму, а я буду за тобой следить.
— Я знаю, потому и пришла к вам на прием. А имя Демон… Такое имя подходит мне и только такое. Женское сердце может быть безжалостным как никакое другое. Хотите, я могу доказать это прямо сейчас.
— Как, товарищ Залкинд?
— Я вам вырежу яйца и запихну в рот, и вы их проглотите, потому что следующим движением, будет отрезание уха, потом носа, потом языка, потом пальцев на обеих руках. И на ногах.
— А вы мне все больше и больше нравитесь, товарищ Залкинд. В вашем голосе слышатся нотки Бетховенской нечеловеческой музыки. Такие звуки издает человек, когда отходит в иной мир, получив революционную пулю в буржуазный затылок.
Залкинд подскочила и захлопала в ладоши. Она все чаще стала поглядывать на брюки вождя и клацать зубами. Ленин готов был на жертву, но тут вошла Надежда и сказала, что ей плохо.
— Жду донесений, Залкинд! Особенно про уши, яйца, буржуазные яйца ха…ха…ха!
— У меня уже есть кое-какой опыт, Владимир Ильич, — сказала Землячка, еще выше задрав голову, — но знаете, не тот масштаб. У меня какой-то бред в голове: я хочу, чтоб лилась река крови, буржуазной крови, разумеется, а в камерах Феликса Эдмундовича уже обреченные, они знают, что не сегодня — завтра будут убиты и психологически готовы к смерти. И даже как будто просят поскорее кончить дело. А я требую неожиданности, я хочу, чтоб матери с грудными детьми на руках получали пулю не в лоб или в грудь, а в живот, чтоб они корчились в предсмертных муках, а дети плакали, ползая по их трупам, звали, просили кушать, искали грудь, чтоб сам Бог не смог им помочь.
— Това…ищ Демон! Бога нет. Есть один бог, это бог революции и имя ему — Ленин. Это архи важно, товарищ Демон. Ну, да хорошо! Вы получите назначение в Крым. В качестве Первого секретаря обкома партии, партии моего имени. Полномочия у вас неограниченные. Можете расстреливать и вешать… детей, стариков и контрреволюционеров. Никакой пощады, никакой жалости. Жалость — это буржуазное понятие. Наслаждайтесь запахом крови, това…ищ Землячка. Экая у вас фамилия красивая. И… вы — русская, а не жидовка, то есть не еврейка, упаси боже, Розалия. Моя мать тоже чистокровная еврейка, но я об этом не распространяюсь.
— Владимир Ильич, я буду расстреливать, вешать, топить в море, пока в Крыму не останется ни одной живой души, буржуазной души, разумеется. Методы умерщвления буржуев самые разнообразные, — я вас потом с ними ознакомлю. Спасибо вам, что создали условия для мести.
— Настоящая революционерка. Нарком просвещения Луначарский (тоже еврей) сказал: «Долой любовь к ближнему! Мы должны научиться ненависти». И я с ним полностью согласен. А вы срочно, сегодня же отправляйтесь в Крым, он вас ждет. Ваше нетерпение — это большое подспорье мировой революции.
Белый генерал Врангель бросил свою разрозненную армию в Крыму. Часть солдат белой гвардии подались на запад, а значительная часть осталась в Крыму не без агитации большевиков, дескать, всех простили, народная власть их не станет преследовать.
Ленинская грязная ловушка возымела действие. Огромное количество офицеров, солдат и морской пехоты остались в Симферополе и были готовы присягнуть новой власти, но Ленин, заманив в ловушку, решил всех их лишить жизни, а точнее наградить мученической смертью.
В Крыму на тот период насчитывалось всего с учетом солдат, офицеров и генералов белой гвардии 800 тысяч человек. Примерно восемьдесят тысяч было уничтожено большевиками и конкретно — Залкинд и венгерским головорезом Бела Кун, посланным Землячке на подмогу.
Едва Демон в юбке Розалия Залкинд прибыла в Симферополь в качестве секретаря обкома партии, как тут же собрались вооруженные до зубов чекисты, перед которыми она выступила с пламенной речью.
— Обстоятельства требуют максимальной бдительности, максимального сплочения вокруг вождя нашей партии Ленина, я только что от него, и он требует немедленного уничтожения врагов советской власти. Врангель бежал, но Врангель еще может вернуться, а здесь его ждет белая армия в количестве ста тысяч человек. Тут так: либо они нас, либо мы их. Генерал Мосиондз, сколько у нас оружия, сколько врагов мы можем перестрелять за эту ночь? В ход должны пойти и штыки, и веревки, и крюки.
— Вешать будем? — кто-то выдал из зала.
— Подвешивать на крюки. Любой революционер не знает жалости. Есть ли вопросы?
— А клубничкой побаловаться можно?
— Можно, почему бы нет. Если вы войдете в дом к белому офицеру и у него молодая жена или взрослая дочка, пользуйте ее, сколько угодно, а потом штык в живот или в то грешное место, которым наслаждались. На виду у мужа, отца. А потом всех прикончить. Можно повесить трупы на фонарные столбы, если они есть перед домом.
— Что мы, звери что ли?
— Кто это сказал? Подойдите к столу. Именем революции, именем Ленина! — произнесла Залкинд, всаживая три пули в грудь жалостливого бойца.
По залу прошел гул, но Залкинд выстрелила в воздух.
— Молчать, контра! Половину перестреляю, а половина останется. Это будут ленинцы, демоны.
При слове «контра» все втянули головы в плечи и в зале воцарилась зловещая тишина. Все поняли, что Залкинд истинная революционерка, преданная делу великого Ленина.
Уже вечером, с наступлением темноты, Черное море стало краснеть от человеческой крови вдоль берега; всю ночь работали пулеметы. При беглом подсчете в эту ночь в Симферополе расстреляли 1800 человек, в Феодосии — 420, в Керчи — 1300.
Уже на следующий день была послана шифрограмма великому кровавому вождю Ленину.
Пулеметы в Крыму работали, не переставая, пока стали таять патроны. Как Землячка не умоляла Ильича прислать несколько вагонов патронов и хоть еще сто пулеметов для наведения порядка в Крыму, Ленин только улыбался. Он прислал короткую записку, в которой обещал Демону в юбке награду — орден Красного знамени. Кровь красная и знамя красное.
Но товарищ Демон нашла выход: надо пустить в ход ножи, веревки, связывать ими ноги и руки, грузить на баржу и сбрасывать в море.
— Живыми? — спросил заместитель по политчасти чекист Мосиондз.
— А как ты думал?
— Как это?
— А так. Мы к ногам будем привязывать булыжники. Они и будут под водой стоять. А когда к голове, то будут висеть вниз головой.
— Ну и сука же ты кровавая. Я тоже еврей и ты еврейка, но ты… не еврейка. А жидовка… вонючая, подлая, таких наша нация не знала. Я тебя сейчас пристрелю!
— Только попробуй… завтра мы идем в госпиталь. Там лежат не только больные, но и симулянты. Прячутся от возмездия. А мы заодно и тех и других прикончим. Ты будешь работать штыком, а я серпом. Я буду отрезать яйца вместе с членом, запихивать им в рот, а солдаты начнут завязывать руки и ноги колючей проволокой, грузить на баржу и в море.
На второй день вечером, взяв с собой еще пять головорезов сели на лошадей и отправились в госпиталь.
— Именем мировой революции! — произнесла Розалия Залкинд и первая выпустила несколько пуль в лежачих больных. Начали палить и остальные.
— Всех вытащить и сбросить в общую яму, — приказала она обслуживающему персоналу. — Если к утру мой приказ не будет выполнен, все вы будете расстреляны. — А вы, ребята, упражняйтесь! — давала команду Розалия Залкинд своим головорезам-помощникам. — Есть в Симферополе детские сады, детские приюты? Провести санобработку в детских приютах и детских садах. Это дети буржуазии, им не должно быть места в стране советов.
Сначала пострадали дети и взрослое мужское население.
— А почему обходят женщин? Я вас спрашиваю, почему? Мосиондз, расстрелять майора НКВД Цветкова, который щадил женщин, буржуазных женщин. Постройте роту и на глазах у всех расстреляйте. Он щадит женщин. А у нас равноправие: если расстреливают мужчину, надо расстрелять и женщину. Я обещала вождю мировой революции Ленину… Ленин мой бог, мой духовный наставник. Я думаю, и все мы должны думать, как сделать так, чтоб Ильич остался нами доволен.
