— Похоже, это больно, — папа пытается забрать у меня Жар-птицу, но я не позволяю ему.

— То, что я только что сделала, и должно быть больно, — я пытаюсь улыбнуться. — Ты снова собрал её. Видишь, я знала, что ты гений.

Папа проводит рукой через свои взъерошенные каштановые волосы.

— Ты абсолютно уверена, что она должна так работать?

Он обеспокоен. Я не могу винить его в этом. Даже я чувствую себя неуверенно при мысли о том, что совершу ещё одно путешествие с помощью этой штуки. Однако, моя единственная альтернатива -

это подождать несколько недель или даже месяцев, которые потребуются для того, чтобы вызвать Тео в Москву или самой отправиться в Париж.

Мне нужно вернуться к маме. Мне нужно рассказать ей о Конли и поскорее. Жар-птица Тео скажет ему, что я переместилась, и он последует за мной. Вопрос в том, куда я отправлюсь, моя Жар-птица всё ещё настроена на то, чтобы следовать за моей версией Пола, который только что умер у меня на руках. Но куда я отправлюсь не имеет значения если я найду какое-нибудь место, где Тео может присоединиться ко мне. Я верю, что он сможет доставить меня домой.

И я верю своему отцу.

— Она работает, -говорю я, надеясь, что это звучит уверенно. — Я собираюсь уходить.

Папа кивает. У него грустные глаза. Может быть, это последний раз, когда его дочь видит его, и знает кто он на самом деле.

Может быть, это последний раз, когда я вижу папино лицо.

Я бросаюсь в его объятия и закрываю глаза, когда он сжимает меня.

— Я люблю тебя, шепчет папа. Я любил тебя с того часа, как ты родилась. И даже до этого.

— Я тоже люблю тебя, папа. Я говорила тебе об этом почти каждый день, и всё равно говорила это редко.

Отпустить его слишком тяжело. Поэтому всё ещё в его объятиях я дотрагиваюсь до Жар-птицы, и последнее, что я чувствую в этом измерении — это его поцелуй у себя на щеке. "До свидания. До свидания".

Перевод выполнен для сайта https://vk-booksource.net

Глава 19

Оказавшись в новом теле, я уже сижу в кресле. В хорошем, мягком кресле. "Ну, это приятная перемена", — думаю я, прежде, чем открываю глаза и вижу...

Мою галерею портретов в моей собственной спальне.

Я понимаю, что сижу в своем собственном кресле в углу, глядя на портрет Джози: те же самые голубые глаза, то же веселое выражение. Стены в моей комнате окрашены в тот же мягкий кремовый оттенок. Мои занавески с рисунком немного колышутся от ветерка, потому что я, как обычно, открыла окно. Я даже одета в свое любимое платье, красное с желтыми птицами и кремовыми цветами.

Я дома.

И всё же, когда я смотрю на свою кровать, то понимаю, что покрывало не совсем правильное. Это покрывало из дикого шелка, которое Джози подарила мне на прошлое Рождество, но цвета и рисунок другие. Я восхищалась им в каталоге, да, я не стесняюсь говорить людям что хочу получить в подарок, и я даже помню описание каждого покрывала.

Теперь, хорошенько поразмыслив, я понимаю, что портрет Джози выглядит так же, но я повесила его рядом с портретом своей подруги Анжелы, а не рядом с портретом папы. Мамин портрет изображает её в белой хлопковой блузке вместо серой футболки, которую я помню.

Это измерение очень, очень похоже на моё, но это не дом.

Поначалу я чувствую укол тоски по дому, которая усилилась из-за того, что я окружена знакомыми

вещами, которые все же совсем не мои. Потом я думаю: "Если я переместилась в другое измерение и моя Жар-птица была настроена, чтобы следовать за Полом, значит ли это, что он тоже выбрался?"

Должно быть, это так. Он жив. Моё сердце переполняется надеждой, при осознании того, что мой Пол выжил, что он где-то неподалеку...

И я останавливаюсь...

Лейтенант Марков из личного полка Его Императорского Величества, Пол, который спас меня, с которым я провела одну прекрасную ночь, он умер, ушел навсегда.

Я сворачиваюсь в клубок, обхватив руками колени. Мужчина, которого я любила, умер. Ничто этого не изменит.

Я помню тяжёлое тело в своих руках, окровавленное пустое, и понимаю, что я потеряла что-то незаменимое.

Комната уже не похожа на мою. Я могла бы быть в России, стоя на коленях в снегу и крича от горя, не заботясь о том, кто меня слышит. Но сейчас всё, что я могу делать, это плакать.

Возможности переплетаются вместе, чувства связываются в Гордиев узел. Тысяча способов любить, и сомневаться, и терять Пола Маркова, и сейчас мне кажется, что я только начинаю открывать их.

Сейчас всё, что я могу сделать, это сосредоточиться на том, что Пол, Тео и я остаемся в серьезной опасности, и, может быть, мама и Джози тоже. Я должна продолжать двигаться. У меня нет другого выхода.

"Соберись", — говорю я себе. Я беру бумажный носовой платок, они хранятся на той же самой полке, и высмаркиваюсь, пытаясь сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас.

Когда я еще раз осматриваюсь в комнате, обычное становится необычным. После нескольких недель там, где электрическое освещение было недавним изобретением, странно видеть мой сотовый телефон, мой музыкальный центр, мой планшет. Даже менее технологичные вещи прекрасны в своей повседневности. Мои запачканные краской рабочие джинсы и старая футболка лежат на стуле, старая ткань расстелена на полу и стоит мольберт. Очевидно, я собиралась немного поработать.

Я беру свою коробку с красками. Один вид этих серебристых блестящих тюбиков наполняет меня облегчением от того, что я вижу снова что-то знакомое.

Я выхожу в коридор, покрытый краской для рисования мелом, и физические формулы выглядит точно так, как должны. В большой комнате я нахожу мамины цветы и радужный стол. Стопки бумаг и книг ровно такие же, как я ожидала. Однако, некоторые пятна краски на столе выглядит по-другому. Я наклоняюсь, чтобы изучить его поверхность, насколько это возможно под грудой бумаг, но одно пресс-папье привлекает моё внимание. Это толстый, круглый металлический диск, лежащий поверх папки с логотипом корпорации Триада...

Ух ты. Мои глаза расширяются. Я никогда не видела Нобелевскую награду, но я на 95% уверена, что он выглядит именно так.

Взяв награду в руки, я наслаждаюсь тем, какая она тяжелая, будучи отлитой из чистого золота, и я понимаю, что мама и папа, должно быть, сделали свой прорыв на несколько лет раньше в этом измерении. Я смотрю на награду и думаю, продолжай в том же духе, мама.

"А как же все остальные? А как же Джози? Да, она также изучает океанографию в Сан-Диего, она привезла оттуда несколько магнитов на холодильник, которые там и висят. На самом деле, если верить календарю на кухне, она сегодня приезжает в гости, чёрт побери, на Новый год. Это сегодня. Я потеряла счет дням, пока была в России, с этим кровавым восстанием и всем остальным.

"Тео?" Мама и папа здесь тоже его научные руководители. Или так, или у них есть еще один хипстер, который оставил свою фетровую шляпу из комиссионного магазина на вешалке. Тео наверняка материализовался в этом измерении в своей видавшей виды комнате на кампусе. Держу пари, он будет здесь в течение часа.

А Пол...

Дверь кухни открывается, и я слышу, как мама говорит:

— Если собачье сознание действительно ближе к человеческому, чем у наших ближайших родственников приматов, должны ли мы предполагать, что собаки наши партнеры в процессе эволюции?

— Правда, стоило вернуть этого щенка, когда девочки его просили, — папа заходит в комнату за ней, оба они несут набитые тканевые сумки. — Тогда бы у нас был объект для наблюдений, и кроме того, мы могли бы назвать его Ринго.

Мама и папа. Оба живы, оба здоровы, оба прямо здесь в кухне, как будто ничего никогда не происходило, потому что здесь всё так, как и должно быть.

Мама видит меня первой.

— Привет, милая. Я думала, ты рисуешь.

— Привет, — говорю я. Это совершенно неадекватно, но я не могу думать больше ни о чем. Поэтому я перепрыгиваю через две ступеньки, ведущие в кухню, и заключаю обоих родителей в объятия.